Сергей Говорухин - Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)
– Ну как? – ревностно поинтересовался Игорь, когда осмотр квартиры был завершен и они наконец присели за кухонный стол.
– Другое измерение, – вежливо согласился Левашов.
Игорь достал бутылку виски, плеснул по полстакана, порезал апельсин.
– Давай… Сколько мы с тобой не виделись?
– Года четыре… – неуверенно произнес Левашов.
– А как ты узнал мой новый адрес?
– Москва – небольшой город, Игорь Валентинович…
– Ну-ну…
Они сдвинули стаканы, выпили, каждый аккуратно закусил кружочком апельсина. Игорь тут же наполнил стаканы – оба чувствовали себя неловко.
– Наших кого-нибудь встречаешь? – спросил Игорь.
– Нет, никого.
– И я никого, – с сожалением сказал Игорь. – Шесть лет проучились и – как в море корабли…
Закурили. Почти одновременно.
– Ну, а ко мне-то тебя что привело? – первым не выдержал Игорь.
Левашов несколько раз затянулся и загасил сигарету. Тщательно, до последнего уголька.
– Деньги мне нужны. Десять тысяч долларов…
– Зачем?
– Отвечать обязательно?
– Обязательно.
– Через неделю я уезжаю в командировку, в Таджикистан…
– Ах, да, – припомнил Игорь. – Там, по-моему, какой-то пограничный конфликт…
– Там война, – сказал Левашов, – и уже не первый год…
– Ну, а тебе-то эта война зачем? Тебе что, Афганистана не хватило?
– Там война, – повторил Левашов, – о которой страна не знает, а скорее – не хочет знать. Война, а не какой-то пограничный конфликт…
– Где мы, а где Таджикистан, – пожал плечами Игорь.
– Гораздо ближе, чем кажется…
– Ну, хорошо, война, – Игорь так же тщательно загасил сигарету и отодвинул пепельницу. Теперь даже пепельница не разделяла их. – Я-то здесь при чем?
– А при том, что когда к тебе придет пацан на костылях и попросит денег на протез – ты не сможешь ему отказать.
– Собственно, почему?
– Потому что я постараюсь убедить тебя в этом…
– Ты уверен, что у тебя это получится?
– Нет, – не сразу ответил Левашов.
Они молча выпили. Некоторое время сидели, не глядя друг на друга.
– А почему бы эту почетную миссию не взять на себя государству? – предположил Игорь.
– Потому что, как показывает опыт, государство не желает нести ответственности за тех, кого оно посылает на смерть, а они, к его величайшему изумлению, возвращаются живыми. Такая вот особенность у нашего государства…Игорь, откинувшись на спинку стула, внимательно смотрел на Левашова.
– Удивительные метаморфозы происходят в жизни, согласись, Левашов. Когда я делал бабки на этом фуфле, именуемом кинематографом эпохи перестройки, ты меня искренне презирал и не скрывал этого, а теперь как ни в чем не бывало являешься ко мне за деньгами… Тебя в этом ничего не смущает?
– У меня здесь остаются жена и мать. Эти деньги для них…
– А это уже несущественно, – сухо сказал Игорь.
Левашов посмотрел на часы.
– Мой лимит исчерпан, – сказал он и поднялся из-за стола.
– Я ведь не сказал «нет», – продолжал сидеть Игорь.
– Сказал.
– Удивительно ты умеешь портить отношения с людьми, Левашов, – вздохнул Игорь.
Левашов надевал ботинки в коридоре. А они не одевались из-за узла, который он сам затянул пятнадцать минут назад, когда небрежно снимал их. Не одевались именно сейчас, именно в этом коридоре. И этот процесс был мучителен и унизителен одновременно. И уйти, хлопнув дверью, в одном ботинке тоже было немыслимо.
В коридор вышел Игорь.
– Возьми, – он протянул Левашову пачку стодолларовых купюр.
Левашов встал с корточек. Теперь они стояли друг против друга, и Левашову оставалось только протянуть руку…
– Возьми! – раздраженно повторил Игорь и попытался сунуть деньги в карман Левашовской куртки.
Нет, он сделал это не осознанно. Он всего лишь промахнулся. Так когда-нибудь бывает с каждым: бросаешь ключи в карман, а они оказываются на полу.
Пачка упала на пол и теперь лежала под ногами сотней мятых и новых купюр. Кто-то из двоих должен был нагнуться и собрать деньги, и каждый понимал, что не сможет сделать этого первым…
Наконец Левашов нагнулся, подобрал с пола ботинок с намертво затянувшимся узлом, открыл дверь и пошел вниз по лестнице, ступая необутой ногой по каменным ступеням.
Он опускался этаж за этажом, а с лестничной площадки кричал ему вслед Игорь:
– Уходишь, праведник! Незапятнанный, не погрешивший душой, живой укор потомкам! Правильно, пусть твоя семья побирается с голоду – принципы же дороже, Левашов! Только это не я – это ты пришел ко мне! Ты пришел за деньгами и получил их… Ты получил их, козел!..
Левашов ехал в такси по залитому рекламными огнями пустынному городу.
Огни большого города… Интересно, кому светит реклама по ночам? Для кого переливаются огнями слоганы быстрорастворимых напитков, импортного пойла и дорогих сигарет? Для того, кто не спит которую ночь подряд, успокаивая свое больное сердце и не зная, сумеет ли дотянуть до утра…
Зачем этому чужому городу далекая война с кровавыми боями на подступах к горным высотам и отчаявшимися, вызывающими огонь на себя, охрипшими лейтенантами, со вшами во фронтовых блиндажах, с обреченными на гибель рейдами десантно-штурмовых групп и разорванными в клочья телами еще мгновение назад живых людей?..
Мог ли он ответить на этот вопрос? Скорее, нет.
И в то же время он понимал, что если однажды, бреясь перед зеркалом, человек отложит кисточку для бритья и попробует вглядеться в самого себя – в этом будет и его, Левашова, заслуга.
Он посмотрел на часы: двадцать три часа пятьдесят две минуты. Через восемь минут наступит следующий день, беспощадно приближающий дату отъезда. Сколько ему осталось этих дней, часов, минут? Всего ничего. И первый свой день он уже прожил.
…Головной дозор обогнул выступающую скалу и вышел на тропу, с которой открывался вид на перевал.
– Успели, – выдохнул Истратов, – еще десять минут, и хрен вы нас оттуда сбросите, суки!
– Что вы, товарищ капитан? – спросил идущий следом Брегер.
– Перевал, Леня, перевал! – показывая рукой перед собой, говорил Истратов. – Еще немного, и все!
– Хорошо бы, – обессиленно улыбнулся Брегер.
Группа вытягивалась на тропу.
Собственно, назвать это тропой можно было весьма условно. Справа от тропы уходила вверх отвесная стена, когда-то завалившая тропу почти непроходимым камнепадом. И обойти валуны и мелкие скальные породы не представлялось возможным: слева метров на семьдесят обрывался край ущелья, по дну которого бежал горный ручей.
До противоположного, поросшего редким кустарником «берега» ущелья было метров восемьдесят, может, больше. Он существенно возвышался над тропой и тянулся до самого перевала…
