Владимир Шаров - Репетиции
Налили в другой раз. Петр поднялся, и опять у него получился как бы тост:
«Следующее, — сказал он, — репетиции. Они дальше не подо мной, а под молодым Иаковом будут, при КВЧ. То, что они не нужны, понятно любому, и так уже половину ролей играют авелиты, а это предатели, их не одни мы, христиане, — сами евреи ненавидят, и еще больше нашего ненавидят. И правильно, что ненавидят. Мшанниковских, которые здесь поколение за поколением вместе с нами Христа ждали, почти не осталось, а эти предали своих, бежали — теперь чужие места занимают, того и гляди, Христос к авелитам придет. Все же надеюсь, что такого не будет, Господь знает: совсем без справедливости нельзя. Почему тогда мы репетиции пока оставляем, не кончим их разом? А чтобы евреев не тревожить, пусть думают, что жизнь идет по-старому, как обычно. Вспугнем их, и снова они жизнь у Бога отмолят. Значит, репетиции продолжаем, но поблажек хватит, дальше чтобы евреи были на общих работах. И больных, и старых, и доходяг — с придурков снять», — закончил он.
Петр отдавал себе отчет, что Иаков молод и по молодости смотрит на Сертана и на репетиции точно так же, как сам Петр в первые годы своего апостольства. И для него Сертан когда-то был всем, он и помыслить не мог, что Учитель придет к ним иначе, чем «по нему». Так было всегда, и проходило немало лет, прежде чем апостолы, день за днем повторяющие слова, которыми они встретят мессию, понимали, что Христу надо от них другого, репетиции — зряшний труд, никому они не нужны: Христос не придет к ним, сколько бы они их ни повторяли. Тогда они начинали искать собственный путь, но каждый раз делали это поздно, и даже если выходили на него, кончить, пройти его до конца уже не успевали. А на смену им шли их дети, шли с той же верой в Сертана.
И все-таки Петр был уверен, что не через много лет, а очень скоро ему удастся перетянуть Иакова на свою сторону. Он знал Иакова с детства и, дружа с его отцом, старым Иаковом, привык, что этот мальчик и ему как сын; Иаков и вправду очень любил дядю Петю, ходил за ним, будто на поводке, и в бараки, и на развод, и в контору. Жена старого Иакова умерла за год до коллективизации, ребенком заниматься было некому, и сын Иакова еще с тех пор по полгода, иногда и больше жил в доме у Скосырева и ел, и спал с его детьми.
Мальчиком младший Иаков был до крайности честен и наивен, и теперь Петр был даже рад, что он с ним, а не с его отцом станет ближайшим и любимым учеником Христа. Петра давно бесила идиотская страсть Иакова-старшего к самострелам, его мелочная, с криками и бранью на весь лагерь, торговля с якутами, после которой он напивался в стельку; и смерть Иакова была глупой. Иаков был другом его детства, они вместе выросли, и все равно Петр не хотел, чтобы Христос избрал Иакова. А сына Иакова он любил и завидовал, что у дурака родятся такие дети. Своих сыновей Петр презирал: шуты и скоморохи, они еще со школы тоже пьянствовали, нередко в компании со старым Иаковом. В том, что они пили, виноват был сам Петр: они стали взрослеть, когда он уже не сомневался, что жизнь кончится на нем и на его поколении, жалел, что завел их, считал людьми никчемными и никому не нужными — они и выросли ничтожествами.
Долго Петр не понимал, что, сделавшись апостолом, Иаков сразу и во всем изменился, это было с каждым из них, как и тогда, в первый раз: Христос позвал — они бросили дома, жен, родных, бросили лодки, сети, сбор податей, и пошли за Ним. Еще Сертан видел и поражался тому, что слово Христа делало с крестьянами, набранными им в постановку. Думаю, что для Петра и невозможно было поверить, что его влияние на Иакова кончилось и теперь влиять на него может один Христос. Шаги Иакова против себя он принял как обыкновенную юношескую фронду, желание утвердить равенство, и отнесся к этому совершенно спокойно. Петр и потом год и больше не препятствовал Иакову, уверенный, что вот-вот он образумится.
Первые шесть месяцев апостольства Иаков много думал над тем, что говорил Петр на поминках отца. Он, конечно, понимал, что Петр не прав, даже из его цифр — три-четыре года, пока лагеря развернутся, затем война, — выходило, что поколение Петра не последнее, последними будут они, поколение Иакова. Коробило Иакова и покровительственное отношение Петра к Господу: Господь у него был, словно малый ребенок, или немощный, ни на что сам не способный старик. Иаков верил в другого Бога. В нем не было сомнений, что Христос придет на землю и спасет людей так, как учил Сертан, здесь Петр не ошибался, и все же одна вещь Иакова смущала и сбивала с толку: как и другие, он ненавидел авелитов, не мог примириться с тем, что путь хотя бы единственного из них правилен, а получалось так.
Став лагерным кумом, Иаков делал все, что было в его силах, чтобы поддержать мшанниковских евреев и не дать репетициям прерваться: у него была немалая власть, и Петр по внешности уважал ее. Он не вмешивался, когда Иаков кого-нибудь из евреев на несколько дней освобождал от общих работ — они теперь постоянно были на общих работах — или клал доходяг в больницу. Петр лишь увеличивал остальным урок, как бы заставлял их отрабатывать за тех, освобожденных, а кто не выполнял нормы, переводил на штрафной паек или загонял в БУР. Иаков выдумывал самые хитрые способы, чтобы спасти евреев, но Петр в лагерных делах был намного опытнее его и чего хотел, легко добивался. Евреи умирали один за другим, и если бы не вольнонаемные римляне, иногда проносившие в зону еду, из мшанниковских евреев (с воли они, понятно, посылок не получали) к весне тридцать девятого года не осталось бы никого.
В Иакове почти так же странно, как для евреев в Христе — человек и Бог, были неразделимо слиты апостол Христа и начальник оперативно-чекистского управления. Ему легко удавалось быть равно честным, что бы ни приходилось делать. При всей доброте и наивности в этом он был тверд. Одним из придуманных им хитрых способов спасения евреев была их поголовная запись в лагерные сексоты — он смог провести это в сентябре тридцать восьмого года и теперь по принятой практике получил легальную возможность неограниченно им помогать — фактически они вообще перешли в его ведение. Вербуя евреев, он, как и был обязан, немедленно сообщал фамилии новых сексотов Скосыреву, он не сомневался, что прав, действуя открыто и строго в рамках инструкции, прямо и честно заявляя Петру: эти люди мои. Возможно, здесь была своя логика. Уговаривая евреев стать стукачами, он объяснял им, что это единственное, что может их спасти, клялся, что вербовка — чистой воды проформа, никому их донесения не нужны, говорил, что они обязаны уцелеть — иначе Христос не придет к людям и дело Сертана, то, ради чего они жили, погибнет. Однако когда кто-нибудь из мшанниковских евреев соглашался и подписывал соответствующую бумагу, Иаков немедленно начинал требовать от него работы, кричал, что мертвых душ ему не надо, с прежней страстью и верой убеждал, что нельзя нечестно получать что бы то ни было, ничего не давая взамен. У него, Иакова, нет морального права хоть как-то выделять их из других зэков, освобождать от общих работ, если они ничего не делают; они солгали, согласившись сотрудничать, — вот документ и вот подпись.
