Наталья Нестерова - Двое, не считая призраков
— Надеюсь, вы не станете делать глупостей? Мой муж, — она показала на Антона, — и мой папа, чью фамилию я не рискую озвучить, не любят…
— Кидал, — подсказал Антон.
Катя явно не знала этого слова, вскинула в удивлении брови, но быстро вернулась в образ аристократки и приказала Марку Израилевичу:
— Пока мы вас ждем, пусть нам заварят… сварят… словом, подадут кофе!
Ломбардщик выскользнул за дверь, через несколько минут им принесли на подносе чашки с дымящимся кофе.
Когда они снова остались одни, Антон вздохнул:
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
— Пока ты со мной, ничего мне не страшно.
— Я тебя очень люблю!
— Я тебя тоже!
Им бы говорить о любви, а они пересчитывали деньги, которые принес Марк Израилевич.
— Тестер! — велела Катя и показала на фломастер в стаканчике для карандашей на столе заведующего ломбардом.
Марк Израилевич покорно вынул тестер из стаканчика и протянул Кате. Антон изумленно наблюдал, как она веером раскладывала купюры и проводила полукругом по ним фломастером, оставляя коричневый след.
— На фальшивых, — пояснила Катя Антону, — окрасится в черный.
В доказательство мазнула по какой-то бумажке, и на ней остался черный след.
— В Америке у каждого кассира в магазине такая штучка. Просто и легко! — чиркала Катя по долларам.
Опасения Антона не подтвердились — денег было не с чемодан, а несколько пухлых конвертов, которые он засунул во внутренние карманы куртки. Пусть будут при нем. Если начнут грабить-стрелять, то его, а не Катю. Да и сделку они оформили по его паспорту. Теперь от него требовалось ни много ни мало — отдать через месяц восемьдесят тысяч, или диадема навечно останется у Марка Израилевича, который разберет ее на камушки и останется в большом наваре.
— Эх, жизнь пошла! — невольно усмехнулся Антон, когда они вышли на улицу. — То сестре миллиончик требуется, то невеста, — он запнулся, впервые произнеся непривычное слово, — тысячами швыряется.
— Мерой достоинства мужчины, — хмыкнула Катя, — служат претензии женщин, его окружающих.
— Действительно так думаешь? (Тебя ждет большое разочарование!)
— Только пытаюсь грубо льстить. Неудачно?
— Рай в шалаше — это я тебе точно обещаю.
— Согласна. А пока… нам нужен телефон. Ни твой, ни мой не подходят, искать таксофоны неудобно…
Антон повел Катю к салону связи. Хорошо было снова захватить инициативу в свои руки, не чувствовать себя статистом, как при Катином разговоре с ломбардщиком.
Неподалеку от салона Антон увидел того, кто ему требовался, — пропойцу, ковырявшегося в урнах, собирателя пивных бутылок.
— Мужик, твой паспорт! — строго потребовал Антон.
— Да я что?.. Я ничего… — заюлил алкаш, но паспорт вытащил и протянул.
— Стой здесь! Охраняй мою девушку, заработаешь сто рублей.
Антон вошел в салон связи. Там была небольшая очередь, он занервничал. На несколько минут и на двадцать метров отошел от Кати и почувствовал беспокойство, будто они были намагничены и всякая разлука болезненна.
Он купил популярный тарифный план, положил деньги на счет, вытащил из своего телефона сим-карту и вставил новую. Теперь юридически номер принадлежал алкашу, который что-то, Антон видел в окно, горячо Кате рассказывал.
Подходя к ним, Антон услышал обрывок Катиной речи:
— …грамматическая категория, звательная форма. Антон отдал мужику паспорт и сто рублей, велел гулять и спросил Катю, о чем они говорили.
— Дяденьке объяснила, что его лексический запас в основном состоит из сакральных и профанных инвективных вокатив.
— Чего-чего?
— Я тебе говорила, что хочу заниматься лингвистикой? Слово «сакральная» понятно? «Профанная» от латинского «профатио» — осквернение святынь, инвектива — разновидность сатиры, инвектива оратио — бранная речь.
— Он матерился, что ли?
— Да.
— Гад! — возмутился Антон, обернулся, сделал шаг назад. — Сейчас я этому вокативу глаз на ивективу натяну!
— Не надо! — остановила его Катя. — Не связывайся, у нас много дел.
— Между тем главным делом мы почти не занимаемся!
Антон увлек Катю в подворотню и стал целовать.
Влюбленным, особенно свежеиспеченным влюбленным, целоваться хочется всегда, везде и постоянно. Катя не была исключением. Но она первая, со вздохом сожаления, отстранилась — надо спешить.
Такси привезло их к Казанскому вокзалу. У прохожего Катя спросила дорогу к троллейбусному парку. Они колесили по задворкам и что-то искали. На вопрос Антона: «Что именно?» — Катя отвечала: «Сейчас, где-то здесь…»
Вышли к трущобам — собранным из деревянных и картонных коробок хибарам, укрытым обрывками целлофана. По сравнению с этими жилищами декорации пьесы Горького «На дне» выглядят барской усадьбой. Отсюда по прямой до площади трех вокзалов метров сто. Там сверкают витрины магазинов, проносятся импортные авто, ходят благополучные люди. А здесь — клоака, вонища, мрак. Обитатели — чернявые, женщины в платках и широких юбках, мужчины бородатые. С десяток ребятишек, есть совсем маленькие, даже груднички, Антон видел, как их кормят: маленькие черные обезьянки сосут сизую и тощую грудь. На улице градусов десять мороза, а над крышами хибар труб не видно. Как они не померзли? К теплотрассе прилипли, сообразил Антон. Каждая из халуп задней стеной имела большую трубу теплоцентрали.
Их окружили детишки, стали клянчить деньги. Подошел мужчина:
— Ищете кого?
— Кто вы? — невольно вырвалось у Антона.
— Мы цыгане люли, приехали летом из Узбекистана, — охотно ответил мужчина.
И он, и детишки, и женщины — все странно подрагивали, поводили плечами. Антон решил — из-за мороза, потом увидел, что они чешутся, и с ужасом сообразил — вши!
Цыган без вопросов рассказывал о том, как тяжело им живется, милиция оброк не получит — прогнать может или поджечь. Один раз подожгли, все сгорело… Он не просил денег, но по его молчаливому указу ребятня усилила просительный вой, подошли женщины и тоже стали просить милостыню.
«Что мы тут делаем? — думал Антон. — Сюрреализм какой-то! Зачем это нужно Кате? Ладно, в метро ей понравилось — первый раз простительно. Потом ужинать затащила в пивнушку, сегодня с матерщинником беседы вела. Не многовато ли острых ощущений для изнеженной девушки? Эта клоака — точно перебор. Голова у моей Кати забита массой академических знаний, но хлеб резать и чай заваривать она не умеет. И на грязненькое ее тянет?..»
Но, присмотревшись к Кате (он отбивался от ребятишек, осмелевших, дергающих его за куртку, шипел на них, как на настырных зверят), Антон увидел, что она держится с трудом, борется с отвращением и ужасом, близка к слезам. Катя о чем-то расспрашивала цыгана, о какой-то бабушке.
