Донна Тартт - Щегол
Кроме чемодана с картиной я собрал еще один – тот, который и планировал взять с собой изначально.
– У тебя перевес будет, – немного истерично прибавила Ксандра. Даже в удушливом уличном жаре я со своего места чуял запах ее лака для волос. – Больше могут не разрешить!
Вышедшая меня проводить миссис Барбур сказала ровно:
– О, два чемодана – это не страшно. Я все время с перевесом летаю.
– Да, но за него платить приходится.
– Думаю, вы согласитесь, что это довольно удобно, – сказала миссис Барбур. Несмотря на раннее утро и то, что на ней не было ни помады, ни украшений, она в простом хлопковом платье и сандалиях умудрялась выглядеть безукоризненно элегантной. – Ну, может, заплатите долларов двадцать, когда будете регистрироваться, но это ведь не проблема, правда?
Они с отцом глядели друг на друга, будто пара кошек. Наконец отец отвел взгляд. Я слегка стыдился его спортивной куртки – при взгляде на нее вспоминались братки из “Дейли Ньюс”, которых разыскивали за рэкет.
– Предупреждать надо, что два чемодана будет, – пробурчал он в тишине (благословенной!), которая повисла после ее удачной реплики. – А то еще в багажник не влезет.
Пока я там стоял на обочине, у распахнутого багажника, то чуть было не решился оставить второй чемодан миссис Барбур, чтоб потом ей позвонить и рассказать, что там внутри. Но не успел я и слова сказать, как широкоплечий русский водитель вытащил сумку Ксандры из багажника и схватил мой второй чемодан, который ему удалось туда впихнуть, примяв и сдвинув все остальное.
– Видите, не тяжело! – сказал он, захлопывая багажник и утирая лоб. – Бока мягкие!
– А моя ручная кладь! – запаниковала Ксандра.
– Нет проблем, мадам. Поедет со мной на переднем сиденье. Или, хотите, с вами, сзади.
– Ну вот и славно, – сказала миссис Барбур, склонившись, чтоб легонько поцеловать меня в щеку – в первый раз за все время – девчачий “привет-привет”, поцелуй в воздух, от которого пахло мятой и гардениями. – Ну, всем пока! – сказала она. – Удачно вам долететь.
С Энди мы попрощались накануне – я знал, что мой отъезд его расстроил, но все равно дулся на него, потому что он не остался меня проводить, а уехал вместе со всеми остальными в якобы ненавистный дом в Мэне. Что до миссис Барбур, то она, похоже, не слишком огорчалась, что видит меня в последний раз, а вот у меня, по правде сказать, внутри все обрывалось.
Серые глаза – ясные, холодные – глянули в мои.
– Большое вам спасибо, миссис Барбур, – сказал я. – За все. И Энди скажите.
– Скажу, конечно, – ответила она. – Ты был превосходным гостем, Тео. – Стоя в дрожащем от жары утреннем мареве Парк-авеню, я чуть задержал ее руку в своей, немножко надеясь на то, что она скажет: звони, если что понадобится, но она добавила только: – Ну, удачи! – Еще один прохладный поцелуйчик, и она разжала руку.
3Я все никак не мог осознать, что покидаю Нью-Йорк. За всю свою жизнь я уезжал из города самое большее дней на восемь. Пока мы ехали в аэропорт, я глядел из окна на щиты с рекламой стрип-клубов и юристов по личным делам – не скоро теперь увижу все это снова, и меня так и накрывало мыслью, от которой внутри все так и холодело. А досмотр в аэропорту? Летал я мало (всего-то два раза, один раз – когда еще в сад ходил) и даже не представлял себе, как вообще происходит этот досмотр: просвечивают рентгеном? Обыскивают багаж?
– А чемоданы в аэропорту открывают? – робко спросил я и потом повторил вопрос, потому что, похоже, в первый раз никто и не услышал. Я сидел впереди, чтобы отец с Ксандрой могли побыть на заднем сиденье в романтической обстановке.
– Ага, – отозвался водитель. То был здоровенный, широкоплечий выходец из СССР: с грубыми чертами лица и лоснящимися румяными щеками, похожий на располневшего тяжеловеса. – А если не открывают, то просвечивают.
– Даже если я сдаю чемодан в багаж?
– Конечно, – ободряюще подтвердил он. – Все осматривают, взрывчатку ищут. Не о чем волноваться.
– Но… – я пытался как-то правильно сформулировать вопрос, чтоб услышать нужный мне ответ и не выдать себя, но никак не получалось.
– Не переживай, – сказал водитель, – в аэропорту толпы полицейских. А дня три-четыре назад, представляешь? Кордоны на дорогах.
– Короче, могу сказать только одно: жду не дождусь, когда мы свалим из этого сраного города, – произнесла Ксандра своим сипловатым голосом.
На секунду я опешил, решив, что это она мне говорит, но, обернувшись, увидел, что она обращалась к отцу.
Отец положил руку ей на колено и сказал что-то – так тихо, что я не расслышал. На нем были темные очки, он развалился на сиденье, откинув голову назад, и, когда он ухватил Ксандру за коленку, что-то настолько легкое, настолько молодое прозвучало в его негромком голосе, проскользнуло секретиком от него к ней. Я отвернулся и вновь уставился на проносящиеся мимо казенные виды: низенькие вытянутые здания, супермаркеты, автомастерские, жарятся на стоянках машины под палящим утренним солнцем.
– Понимаешь, к семеркам в номере рейса я отношусь спокойно, – тихонько говорила Ксандра, – а вот от восьмерок у меня аж волосы дыбом.
– Да, но в Китае, например, восьмерка – это счастливое число. Как будем в Маккаране, обрати внимание на табло с международными рейсами. Все рейсы из Пекина – восемь, восемь, восемь.
– Опять ты со своей китайской мудростью.
– Это все в числах заложено. Это все – энергетика. Единение земли и неба.
– Земли и неба… Говоришь, прям как будто это какое-то волшебство.
– Это волшебство.
– Да ну?
Они шептались и шептались. В зеркале заднего вида лица у них были совершенно идиотскими, и они как-то уж слишком сдвинули головы – тут я понял, что они собрались целоваться (хоть они и постоянно это при мне делали, я всякий раз вздрагивал), и, отвернувшись, уставился на дорогу прямо перед собой. Пришла мысль, что если б я не знал наверняка, как умерла мама, никто на свете меня бы не разубедил в том, что это не они ее убили.
4Пока мы стояли за посадочными, я весь закостенел от ужаса, ожидая, что сотрудники службы безопасности вот-вот прямо тут, в очереди на регистрацию откроют мой чемодан и найдут картину. Но угрюмая тетка с взлохмаченными волосами, лицо которой я помню до сих пор (пока стояли в очереди, я только и молился, чтоб мы не попали к ней), вскинула мой чемодан на ленту, даже не взглянув на него.
Пока я наблюдал, как он подпрыгивает, уезжая от меня к неизвестным сотрудникам и процедурам, то почувствовал, как стискивает, как пугает меня оглушительный напор чужих людей – я стоял, будто голый, казалось, что все так и пялятся на меня. Столько народу и столько полицейских я не видел с того самого дня, как погибла мама. Возле металлоискателей стояли спецназовцы с ружьями – в камуфляже, навытяжку, оглядывают толпу холодными взглядами.
