Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король
— Ты очень добр! Если всякий раз, садясь в автобус, мне придется расплачиваться натурой…
— Ты мне симпатична, — весело сказал Джо.
Полина мгновенно смягчилась.
— И ты мне симпатичен! Но ведь спор есть спор, правда? Ты несешь всякую чушь. У здешних ребят есть свои причины, их не держат здесь силой. Мне очень хотелось, чтобы они объяснили свои штучки, а я бы объяснила им…
— Про своего липового певца?
— Почему бы и нет? Как говорится, не нравится — не слушайте.
— Так уж я устроен, мне не нравится… — не без пафоса сказал Джо.
Полину ничуть не удивили его слова. Подобный романтизм походил на определенный стиль речи, к которому она привыкла.
— Понимаю… Знаешь, я была точь-в-точь как ты, ведь дома у нас вечно велись жалкие разговоры, вечно заботы, счета… Если надо было расширить площадь, то делалось это со страхом, в кредит, и Эрика нужно устроить, и Микки пристроить… Спрашивается, зачем люди обзаводятся детьми, неужели только затем, чтобы всю жизнь терзаться, что из них потом выйдет. Я задыхалась, понимаешь? А вот когда узнала Дикки и наш клуб, я изредка, на целый час, сначала забывала обо всем… Потом у меня появились друзья. Я увидела, что даже старики, или почти старики, думали не только о себе, что можно говорить о другом… Испытывать лишения ради этого другого, даже…
— А я что говорил, — упрямо возразил Джо. — Ловкачи набивают кубышки, а жалкие типы дают себя одурачивать. Политики, святоши — все одним миром мазаны. Есть ловкачи и есть жалкие людишки. Никуда от этого не денешься.
— О! Я с тобой не о политике говорю… Заметь, мой папа состоял в профсоюзе, они там немало дел натворили… Но другим людям, то ли из-за их характеров, то ли из-за их работы, все эти дела не нравились, к тому же профсоюз раскололся, а потом типы, которые еще вечером были всем, наутро проснулись последним отребьем. И еще, все они действительно слишком много пили и, напившись, обзывали папу макаронником.
— Да… что он, в самом деле пьет?
— Не скажу. Но так жизнь устроена. Даже папа, который пропал бы без мамы — она же ведет хозяйство, — так вот, когда эти люди спорили у нас дома об эмиратах, о нефти и о там, что они сделали бы на месте Картера или премьер-министра, говорил: «Ступай отсюда! Место женщины на кухне!»
— Пойми, это же…
— Ты считаешь это нормальным? Но если бы мама, когда на шее у семьи висят разные налоги, сказала бы. «Я иду на кухню», что папа стал бы делать? Может, ты мне скажешь?
— Везет же мне, встречаю девушку, с которой можно поговорить, а она — феминистка! — комично вздохнул Джо.
— Никакая я не феминистка! Я за справедливость!
В переднюю дверь автобуса яростно застучали. Джо бросился к кабине, выключил кондиционер, раздвинул, занавески. Искаженное злостью лицо графа де Сен-Нона, многое утратившее в своей аристократичности, появилось на уровне ступенек.
— Уже час я вызываю вас по интерфону, Жорж! Целый час! Я был вынужден идти пешком до ворот!
— Я не слышал, мсье… — пробормотал Джо, вылезая из автобуса.
— Господин граф! Все это потому, что вы прохлаждались здесь в расхристанном виде… Наденьте вашу куртку… Выводите машину.
Джо побежал к навесу. Легкий шорох заставил графа обернуться в тот самый момент, когда Полина выскользнула из автобуса и побежала в сторону замка. Девка! Одна из этих глупых фанаток была с его шофером! Этого он и опасался больше всего, этого нашествия! Сжав зубы, он уселся в машину.
— Жорж!
Джо сдал назад с осторожностью, достойной всяческих похвал: он обожал старый «ситроен» и ревниво о нем заботился. Потом, не форсируя скорость, поехал вперед, до национального шоссе: на проселочной дороге каждые два метра попадались рытвины.
— Жорж!
— Мсье?
— Господин граф! Сотни раз я твержу вам об этом! Жорж, в автобусе вы были с девкой!
— Я был с девушкой, верно, — ответил Джо, нарочито сделав ударение на слове «девушка», что для него было совсем непривычно. — Разве нельзя?
— Вы не должны болтать с кем попало! Я вам запрещаю!
Сдерживая недовольство, Джо позволил себе позабавиться: проехал через яму, и граф, впрочем, довольно мягко подскочил на заднем сиденье.
— Я служу у мсье Хольманна.
— Но это я внес вас в списки социального страхования! — закричал владелец замка, голос которого становился визгливым.
— Вместе с налоговой декларацией, — возразил Джо. — Туда можно вносить все, что угодно.
Они выехали на национальное шоссе, и шофер снова спросил профессиональным тоном:
— Так куда мы едем, мсье?
— К мсье Хольманну, — ответил граф, внезапно успокоившись и даже с еле уловимой интонацией торжества. (Джо ничего не ответил.) — Я уверен, что ему будет очень любопытно узнать, до какой степени вы симпатизируете этим фа-на-там (граф с презрением отчеканил это слово), которых мне навязали.
— Я не симпатизирую…
— Уверен, он удивится тому, что вы заперлись с так называемой девушкой для беседы… Сам я не сомневаюсь, что вы о многом поговорили… а поскольку вы считаете себя на службе у мсье Хольманна, то убежден — вы доставите ему удовольствие, сообщив о теме ваших бесед…
Граф продолжал развивать эту тему. Ему редко выпадал случай восторжествовать над кем-либо, и если он верил, что таковой представился, то использовал его до конца.
Хольманн пил кофе в зимнем саду, обставленном плетеной мебелью викторианского стиля. Он был так хорошо воспитан, что не позволял себе выглядеть оригинальным.
В его летнем, из легкой ткани, костюме ничего не бросалось в глаза. Даже сигара была скромных размеров. При этом он не был лишен чувства юмора, но Жан де Сен-Нон как-то не обращал на это внимания.
— Не хотите ли кофе?
— С удовольствием.
У Хольманна не было ни слуги-индуса, ни боя-аннамита, но он держал старую служанку с южным выговором, которая иногда вызывала интерес гостей. Все это было тщательно продумано. По документам Хольманн значился торговцем картинами и, тоже официально, не был знаком с Жаном де Сен-Ноном. Но так как их связывала тайная торговля семейными картинами, никто бы не удивился, что первое время владелец замка отрицал свое знакомство с голландским торговцем.
— Прошу извинить, что я приехал прямо к вам, — не без самодовольства начал граф де Сен-Нон (он был убежден, что если с точки зрения безопасности Хольманн полагал, будто им следует избегать прямых отношений, то по-человечески он мог быть лишь польщен визитом графа), — но вопрос почти не терпит отлагательств…
— Малыш Джо говорил мне об этом, — ответил Хольманн, полагая, что этих слов достаточно.
— Он не мог дать вам понять, какое неприличие, опасное неприличие, кроется за всем, что происходит.
— Опасное? — с вежливой улыбкой переспросил мсье Хольманн.
— Ну конечно! Разумеется! Вдруг этим людям взбредет в голову сунуться в подвалы…
— Но вам же абсолютно неизвестно, что хранится в этих подвалах, мой дорогой граф! Вы просто забыли, что это мсье Жаннекен, ваш съемщик, оплатил счета за обивку дверей железом — поступок вполне естественный, когда подумаешь, что вам было необходимо спрятать ваши фамильные сокровища… Если мсье Жаннекен спрятал в подвалах что-то еще, вы не должны об этом знать, и не вы несете за это ответственность. Как, впрочем, и не я, не я… Что еще вы хотели сказать?
— Если вас информирует мой шофер… — сказал Жан де Сен-Нон.
Хольманн посмотрел на него с еле уловимой насмешкой.
— Джо действительно рассказал мне… кой о чем. О том, что они моют ноги в пруду, о транзисторах… Все это очень пошло, но продлится недолго. Ваша «звезда» песни уедет, увлекая своих спутников… Пусть минует этот карнавал шутов. Проявите немного мудрости, мой дорогой граф…
В застекленной ротонде стояла какая-то приятная теплота. С успокаивающим шумом крутились вентиляторы.
— Об этом легко рассуждать, когда вы избавлены от этих пошлостей!
— Джо говорит, — заметил мсье Хольманн, — что эти люди совершенно безобидны.
— Естественно! У него интрижка с юной особой, которую он не хочет отпускать!
Торжествующее выражение лица графа на мгновенье позабавило Хольманна. Но только на мгновенье. Даже дурак способен иногда высказать верную мысль.
— Джо мало что знает, — вскользь обронил он.
Однако Жан де Сен-Нон почувствовал, что в тоне мсье Хольманна появилось раздражение. Он чуял это инстинктом, той обостренной чувствительностью, которая ему была ни к чему.
— Он знает слишком много. А когда человек влюблен…
— Джо сын моего старого друга, — сказал Хольманн, отвечая на то, чего не договорил граф.
— А другие? Они выжидают, рыщут повсюду… Это может продолжаться долго. Жаннекен способен тянуть это бесконечно.
— Промывать Дикки мозги? Присваивать его деньги?
