Александр Торин - Дурная компания
Однажды я с удивлением увидел в каком-то магазине прекрасное, одухотворенное женское лицо, всмотрелся в него и услышал французскую речь. Другой случай произошел в самолете, когда я летел в Нью-Йорк по делам. Передо мной в очереди на посадку стояла красавица, тонкая, с точеными чертами лица, она наклонялась, чтобы переставить чемодан. Тонкий стан ее сгибался и выпрямлялся, она поправляла свои заложенные за уши волосы таким грациозным и женственным движением, что от ее облика невольно захватывало дух. Девушка вдруг поймала мой взгляд и улыбнулась, прочитав мои мысли. Она обратилась к женщине постарше, возможно, своей матери, стоявшей рядом с ней, и сказала что-то по-итальянски, со смехом показывая в мою сторону. «Американо», — услышал я и смутился, улыбнувшись в ответ.
Я еще раз посмотрел на толпу и вышел в коридор. Вдалеке шумела конференция, и из большого зала время от времени доносились рукоплескания, свидетельствующие об окончании очередного доклада. Жизнерадостные люди сновали взад и вперед, то выскакивая из зала в холл, что-то обсуждая, обмениваясь публикациями, то снова забегая внутрь, чтобы послушать очередного выступающего. Я подумал о том, что когда-то и сам принадлежал к таким, непривычным к производственному конвейеру и раскрепощенным людям, достал из кармана мелочь и направился к автомату с призывно манящими, покрытыми инеем банками кока-колы и лимонада, мерцающими за стеклянными дверцами.
Вдруг я почувствовал, что наступила тишина. Бурлящая вокруг меня толпа застыла, будто на мгновение выхваченная из темноты яркой фотографической вспышкой. Где-то вдалеке, среди моря одинаковых серых мужских костюмов, мелькнула аккуратная женская головка, плавное движение, едва различимый силуэт, такой желанный, неправдоподобный, будто сны, иногда навещающие меня. Как загипнотизированный, я, ничего не видя перед собой, бросился туда, к высоким дверям, в которые вошла незнакомка.
— Ты куда? — на пути у меня откуда-то возник Андрей. — Тебя все ищут, у нас заказчики на стенде хотят с тобой поговорить!
Я с досадой понял, что толпа вознобновила движение и снова начала гудеть.
— Ширинку застегни, — зло буркнул я, так как неожиданно заметил, что бывший правозащитник в добротной тройке, отгонявший людей от стенда компании и делавший им выговоры по поводу непритязательного внешнего вида, забыл застегнуть брюки. Из них игриво торчал наружу кончик правильной полосатой рубашки.
— Фу ты, черт! — прошипел он, судорожным движением заслонил штаны глянцевым рекламным проспектом и шарахнулся в сторону.
Я с досадой смотрел туда, где мелькнул тоненький силуэт, но видел только колышащиеся, одинаково скучные и чужие, лысые, курчавые, рыжие, черные и русые головы. Ничего не замечая вокруг и толкнув на бегу нескольких посетителей, я кинулся к дверям в надежде увидеть ее.
«Она же была здесь, — думал я. — Нет, это не она, не может такого быть. Чудес не бывает. Но эта головка, эти худые плечи… Обычный мираж. Плод воображения.»
Я был уже совсем у дверей и, приоткрыв их, проскользнул в темное пространство зала. На бесконечных рядах стульев во мраке сидели люди. Большой экран был ярко освещен, и стоявший на трибуне обладатель голоса с сильным немецким акцентом водил указкой по множеству одинаковых квадратиков, соединенных между собой паутинкой черных линий. Я всматривался в темноту, но ничего, кроме неясных очертаний, разобрать не мог.
Раздались аплодисменты, зажегся яркий свет. Я растерянно пытался найти незнакомку, но взгляд терялся среди бесконечных рядов. Свет снова погас, и новый докладчик, на этот раз говорящий на смеси японского и английского, начал безумно нудно что-то объяснять аудитории. От нетерпения я почуствовал раздражение и ничем не обоснованную неприязнь к собравшимся в зале. "Если это она или просто похожа на нее, то она должна, должна быть где-то здесь,
— думал я. — Я просто хочу увидеть это лицо, убедиться в том, что женщина, напомнившая мне о ней, носит бездарный синтетический пиджак, купленный в американском универмаге, что под глазами ее уже проступают морщины, а губы намазаны наполовину съеденной помадой ядовитого цвета".
Свет снова зажегся, я начал сканировать ряды кресел, и вдруг увидел эту аккуратную женскую головку. Такая же тонкая шея и острые плечи были у той, которую я когда-то целовал, и я смотрел на нее, с каждой секундой находя все более знакомые черты. Голос здравого смысла, который еще минуту назад скептически измывался надо мной, становился все более тоненьким, неуверенным и, исчерпывая все свои аргументы, затихал.
Неожиданно она подняла руку и поправила волосы все тем же движением. Ее рука, с худыми и удлиненными пальцами, этот чарующий жест… У меня перехватило дыхание.
И снова погас свет, но я уже впился взглядом в полумрак зала и не сводил глаз с темного, расплывающегося силуэта.
«Обернись, обернись,» — твердил я по-русски, часто дыша. Стоявший возле меня мужчина восточного вида с черными, окладистыми усами удивленно посмотрел на мое горящее лицо и на всякий случай отошел подальше.
Свет зажегся. Казалось, она почувствовала мой взгляд и обернулась. Это была она, во всяком случаее ее точная копия. Я не мог не узнать этого лица, которое снилось мне ночами, с большими расширенными глазами, в которых можно было утонуть, с тонкими губами. Я терялся в догадках и вдруг понял, что она увидела меня и испуганно прикрыла лицо руками.
Она встала и как завороженная пошла между рядами кресел, глядя на меня. Длинная юбка подчеркивала движения ног, облегая ее фигуру. Мне казалось, что я сплю наяву.
— Ты? — голос ее был все такой же, чуть хрипловатый, вызывающий забытую, глубоко спрятанную боль. — О Господи, что ты тут делаешь?
— Живу… Помнишь, как в том старом анекдоте? «Чего, чего… Живу я здесь, вот чего!» А ты откуда здесь взялась? — Я выдавил из себя это, чувствуя, что с трудом могу говорить.
— У меня доклад… Я заканчиваю диссертацию. Уже несколько лет живу в Париже. Странно… — ее расширенные глаза затуманились, и голос дрогнул.
— В Париже… — я никак не мог перевести дыхание.
— Я наконец вышла замуж… — Она криво усмехнулась.
— Поздравляю, — я ощутил боль.
— А ты?
— Я тоже женат.
— Я думала, мы никогда больше не увидимся… А у тебя появились седые волосы. — Она внимательно посмотрела на меня. — И морщины.
— Это после войны в Израиле, ребенок все время срывал противогаз.
— Ты был там? Так я и знала… Теперь понятно, почему я тогда прилипала к телевизору, смотрела сводки последних известий.
— Ты что, думала обо мне?
— Иногда, — она грустно улыбнулась. — Совсем забыть тебя оказалось непросто. Хотя я очень старалась.
— Ну, ты всегда была талантливой и добивалась своего. Мне это, кстати, ужасно нравилось.
— Не волнуйся, мне это удалось… Но не до конца. — Она внезапно погрустнела и на секунду замолчала. — Проблема была в том, что иногда ужасно хотелось с тобой разговаривать. Вначале я ругала тебя, себя, а потом как-то привыкла.
— Мне иногда казалось, что я разговариваю с тобой…
— Как странно, — она побледнела, — как будто это все происходит во сне.
— Ну, расскажи, как тебе живется. Тебе хорошо?
— Дурацкий вопрос. Почему ты спрашиваешь?
— Как тебе сказать… Я часто вспоминал о тебе.
— Ты вспоминал? Это очень благородно с твоей стороны… Ну, что тебе рассказать? Тогда, когда мы расстались, было очень больно, потом рана стала заживать. Понемногу… Со временем я стала другой, может быть, усталой, циничной, не знаю… Ты меня, дорогой, слишком больно тогда ранил…. Во всяком случае, я дала себе слово больше не отдаваться чувствам и стараюсь этому следовать. Мне надо было как-то жить дальше…
— Париж, — повторил я, прислушиваясь к магии этого слова. — Я там так никогда и не был. Набережная Сены с лавками букинистов, мосты с позолоченными скульптурами, запах кофе, старого дерева, белая пыль бульваров… Ну да, конечно, я забыл про Люксембургский сад, скамейки, фонтаны, оркестры, играющие около музеев. Вечером грузные владельцы мясных лавок суетливо убирают свои кровавые лотки, а вертлявые мальчики пытаются заманить прохожих в кабаре Пигаля. Дворец Инвалидов подсвечен прожекторами, на узких улочках шумит толпа, художники на Монтмартре предлагают написать портреты туристов, и внизу мерцают огни.
— Как у тебя это получается? — Она вздрогнула. — Как будто это ты там живешь, а не я…. Ну да, так оно все и выглядит, день изо дня. Я люблю этот город, в нем хорошо дышится… Ну, а как ты живешь?
— Болтаюсь по свету… Зачем-то уехал из Израиля, работаю здесь в сумасшедшей русской компании. Починяю серые ревущие коробки…
— Как? А как же работа, твои идеи, ты весь горел этим, — она посмотрела мне в глаза.
— Я буду пытаться, но в Америке сейчас с наукой тяжело. Считай, что я работаю в шарашке за право остаться здесь, да и сам не знаю, нужно ли мне это?
