Андрей Ларченко-Солонин - Инок
В том, что талисман действительно обладает волшебной силой, человек успел убедиться в полной мере. Стоило лишь перевернуть медальон на обратную сторону, и бой с тенью, но только уже против общего врага, продолжится.
«Учитель говорил, что я обладаю лишь маленькой частичкой знаний, и потому, предстоит познать ещё очень многое. Дикие люди, но в чём-то они шагнули гораздо дальше нас. Чего стоит один только клинок, что висит у меня за поясом. В их отношениях нет лжи и фальши. А может быть, они сами ушли от цивилизации, как тот старик-отшельник, что живёт один в лесу, по другую сторону хребта. Раз в год по зимнику он ездит в деревню, запасается продуктами, после чего, перевозит их в лес на своей лошадке. И на этом его общение с людьми ограничивается». Размышления прервал голос Игоря:
– Дядя Серёжа, ты куда, домой?
– Нет, Игорь, я вылезу где-нибудь на окраине. И у меня просьба одна будет к тебе и к ребятам. Обо мне никому ни слова. Потом всё объясню.
– Всё понятно. А что, проблемы есть?
– Проблемы есть, но сейчас их стало пожалуй на одну меньше. Ведь этих людей послал человек, который живёт в этом городе и сильно желает моей смерти.
– Так, может, помочь?
– Нет, это моё дело. Сначала нужно во всём разобраться. Тебе тётка ничего не писала разве?
– Я с матерью разговаривал. Она, что знала, то сказала. Только тёмная, сдаётся мне, это история и в одиночку здесь вряд ли справиться.
Сергей похлопал племянника по плечу.
– Ничего, Игорь, я попробую.
– Ты уж поосторожнее там, дядь Серёж. Не хочется, чтобы эта встреча была у нас с тобой последней.
– Ладно, ребята, мне пора. Здесь я и вылезу.
Плавно коснувшись земли, вертушка вновь быстро набрала высоту, оставив внизу под собой странного пассажира в белом «бондано», о тайном смысле загадочных символов на котором оставалось только догадываться. Взглянув на этого человека, даже непосвящённому стало бы понятно, что он попал в чуждый для него мир, но намерен идти до конца.
Глава 4
Край, нехоженый и дикий,
Год за годом чередою.
Свет луны, туман безликий,
Лес, пропитан тишиною.
Тишина, стихия смерти,
И коварна, и жестока.
В суете и круговерти
Неизменна, одинока.
А напившись свежей крови,
Тихо, жизнью наслаждаясь,
Над тобою сдвинет брови,
Молча, буре улыбаясь.
В час расплаты меч пророка
Занесён над головою.
Неизбежен суд порока.
Он, свершится над тобою,
Коль звериные законы
Для тебя дороже чести,
Если стала просто «зоной»
Предков Родина, и место,
Где отцы, пахали землю,
Где смеялись звонко дети,
Где счастливо и свободно
Мог ты жить, на этом свете.
На долину плотной и густой, словно парное молоко, стеной опускался туман. Принимая в свои объятия окрестные леса, он ни на секунду не задумывался над тем, понравится ли это их обитателям, был гораздо выше и сильнее тайги. Казалось, что белая и непроглядная пелена снизошла до земли лишь для выполнения своей, очень важной и недоступной для постороннего глаза миссии.
А жизнь между тем шла своим чередом, не останавливаясь ни на секунду, несмотря ни на что. Тайга, признавала лишь свои законы. Каждую минуту перед её глазами происходили сотни смертей и сотни вновь появляющихся на свет жизней. Кругом: на земле, под землёй, на воде и под водой, в воздухе, на деревьях и под ними – повсюду одни умирали, а другие, вновь появлялись на свет. Так было, так есть и так будет всегда.
А могучие горные хребты, что брали долину в плотное кольцо своих богатырских объятий, просто молчали, позволяя тем самым всей этой стихии какое-то время существовать на своих исполинских плечах. Ни тайга, ни эта белая пелена тумана им пока не мешали.
Небольшая горная речушка описывала неимоверные зигзаги среди огромных каменных глыб, с трудом прокладывая себе дорогу. Порою начинало даже казаться, что это громадный и всемогущий великан, удовлетворяя свои странные прихоти, разбрасывал по земле все эти валуны, заставляя непослушную воду принять именно ту форму, которая ему почему-то понравилась. С трудом верилось, что весной разбушевавшаяся речка сама строила себе все преграды. А затем, слегка поутихомирившись, начинала прокладывать новое русло.
В камышах громко крякали утки. Осторожно высовывая свои головы наружу, они, казалось, остерегались кого-то. Но в конце концов голод брал верх над природной осторожностью. Птицы по одной начинали выбираться из зарослей на открытую воду, приступая к своему обычному завтраку. Пожевав немного ряски, сразу же закусывали мелкой речной рыбёшкой, то и дело погружаясь с головой в ледяную кристально чистую воду, от одного вида которой по телу пробегал озноб.
С берега за происходящим внимательно наблюдала огромная мохнатая морда, чуть высунувшаяся из прибрежной осоки. Волк неподвижно лежал, подставляя свой нос слегка дующему с речки ветерку. 3верь только что открыл глаза и, прежде чем подняться на ноги, должен был убедиться в своей безопасности. Опыт долгих лет жизни в лесу, неоднократные встречи с пулями охотников приучили никогда сразу не выдавать своего присутствия после очередной ночёвки. Эта природная осторожность, что замешана на его собственной крови, не раз спасала серому жизнь. Всегда, даже ночью в короткие часы отдыха он прекрасно слышал и чувствовал все, что происходит вокруг.
Наконец, не торопясь поднявшись и отряхнув в лучах восходящего солнца намокшую от холодной утренней росы шкуру, бродяга поплёлся восвояси.
В тайге в последнее время стали происходить довольно странные вещи, и это сильно его беспокоило. Раньше всё было ясно. Окружающий мир казался простым и предсказуемым.
«Люди с ружьями – это охотники. Они враги, и их нужно бояться. Но охотники всегда стреляли либо в меня, либо в таких же, как я, и никогда не убивали друг друга. Сейчас здесь появилось слишком много людей, и все они с ружьями. Но самое странное заключается в том, что охотятся незнакомцы на себе подобных, а стреляют вообще во всё, что шевелится. Более сильные, превосходящие числом и умением, преследуют слабых. Тех, кому не удаётся уйти от погони, убивают. Убивают, но не едят. Зачем же они тогда их убивают? К чему нужна вся эта кровь?»
3верь тоже убивал, но лишь для того, чтобы выжить. Людей, как правило, вообще никогда не трогал. Быть может, он просто чего-то не мог понять потому, что не знал, что такое деньги? Хотя вряд ли это так на самом деле. Ведь зелёные и хрустящие бумажки здесь – всего-навсего мусор, и не более того.
«Ко всему прочему, оказалось вдруг, что среди людей встречаются совсем даже неплохие двуногие существа. Взять хотя бы того старика, что живёт по другую сторону хребта. Он спас дикого зверя от смерти ещё в юности. Или вот его молодой дружок, что поселился у лесных людей. Сейчас этот человек спасается от смерти бегством. Люди, которые идут по его следу, сильно хотят крови. Но зачем? Пожалуй, стоит посмотреть на то, чем всё это закончится».
Срезав угол, быстрыми шагами направился в сторону скал, что гордо громоздились на одной из вершин увала. Там тропа делала крутой изгиб.
«Люди должны встретиться именно на этой вершине».
Ветер все усиливался. Временами не на шутку разыгравшийся забияка с таким диким остервенением начинал трепать верхушки красавиц елей, плотной стеной стоявших у него на дороге, что деревья скрипели и стонали, не в силах больше всё это терпеть и словно молили о помощи.
А быть может, тайга просто из-за чего-то сильно сердилась. То, что она может стать ласковой и доброй матерью, точно так же, как беспощадной и злой мачехой, серый знал не понаслышке. Он прекрасно помнил, как весной чуть не утонул в мутной воде взбесившейся речки, как спасался от пуль охотников и медвежьих когтей в тех же мутных водах.
Неприятный озноб пробежал по телу.
«Стонет. Видно, душу твою тоже чем-то растревожили». Одинокий скиталец стоял, прислонившись к шершавому стволу огромного старого дерева и слушал его больное, прерывистое дыхание. Больше всего на свете он хотел бы сейчас что-то сказать и этим деревьям, и этим людям, но не знал таких слов, не мог произнести тех звуков, которыми можно было бы выразить то, что творилось внутри в эти минуты. Если только слова вообще стали бы уместны.
«Если нечего сказать, то лучше молчать».
«Если некуда идти, то лучше сидеть на месте».
«Если не собираешься нанести удар, то лучше не доставать оружие».
«Если нет цели в конце пути, то и дорога теряет всякий смысл».
«Эти двуногие существа гораздо умнее меня. Но как они не могут понять таких прописных истин? Не могут наслаждаться светом солнца и журчанием ручья, не слышат музыку леса, не видят его простых и в то же время непревзойдённых пейзажей, несомненно, достойных пера художника. Они видят свет лишь через призму своих корыстных побуждений. Их влечёт вперёд лишь жажда наживы и ненависть. Что же, скорее всего они получат именно то, чего заслуживают. Человек, по следу которого идут незнакомцы, гораздо сильнее и быстрее своих преследователей. Но он, благороден, наверное, даже слишком, как и большинство по-настоящему сильных телом и духом людей, и, несмотря на грязную одежду, принадлежит к особой касте самых лучших из двуногих существ».
