Владимир Губайловский - Учитель цинизма. Точка покоя
Было весело, мы выпивали, закусывали щукой, а наши гости наперебой говорили о пчелах. У Димки пасека была маленькая — ульев двадцать, и меда его пчелы собирали мало — весь почти липовый, пока Тригорский парк цветет, а потом немного совсем по разнотравью. Димка мед скачивал, а пчел подкармливал сахаром.
Саша жил в Казахстане и занимался довольно неординарным делом — отгонным пчеловодством. У него были совсем другие масштабы. Когда зацветала гречиха, они с напарником грузили ульи на КамАЗ. Ульи ставили в несколько рядов, и на одну машину помещалось до сотни. И вместе с другими пчеловодами — обычно собиралась команда два-три КамАЗа — отправлялись на промысел. А промысел был не только трудным, но и по-настоящему опасным. Все были вооружены ружьями и обрезами — настоящие ковбои. Они подгоняли машины к полю цветущей гречихи, снимали ульи и ставили лагерь. Обстановка, приближенная к боевой: смена караульных, заряженное оружие — все серьезно. Я не вполне понимал, зачем нужны такие меры безопасности. Саша объяснил. Пчелы работают, собирают мед. А защищаться нужно от местных пчеловодов, которые всеми силами пытаются вторгшихся ковбоев изгнать. Случались жестокие стычки. Правда, были ли человеческие жертвы на этой пчелиной охоте, Саша не уточнил. Я спросил: «Неужели так мало меда на цветах, что всем не хватает?». Саша ответил: «Видишь ли, в чем дело. Наши пчелы физически гораздо сильнее, чем на небольших местных пасеках, и они летят за медом не только на гречиху. Они занимаются самым настоящим разбоем: убивают охрану, врываются в ульи и таскают оттуда мед. В улье мед брать легче, чем на гречихе. Защититься от такого вторжения человек не может, ведь непонятно — где твоя пчела, а где чужая. Поэтому-то и начинается настоящая война».
Но гречиха цветет недолго. Когда она отцветает, ковбои грузят ульи на КамАЗы и отправляются дальше, дав в воздух прощальный залп. Так они и двигаются за цветущей гречихой с юга на север по всему Казахстану, сея панику и разрушения на пасеках, где остаются опустошенные ульи и погибшие в неравной борьбе пчелы. А иногда, наверное, не только пчелы.
Представляю себе такую картинку. Мускулистый, коротко стриженный, в черных очках и черной облегающей майке, с М16 на плече — супермен. И подпись: «Пчеловод». Этакий Рудый Панько, сильно прокаченная версия.
И вот этот бесстрашный ковбой побледнел, даже побелел, когда ему на колени прыгнула наша кошка. Он замотал руку свитером и стал ее сталкивать на пол. Сима совершенно не привыкла к такому фамильярному обращению и выпустила когти. Тогда Саша буквально взмолился: «Пожалуйста, уберите». Я взял кошку и унес в соседнюю комнату. Саша был смущен: «Знаете, я когда-то к кошкам очень хорошо относился, даже их любил. Но однажды в Уссурийской тайге встретил тигра. Дело было летом, тигр был сыт и спокоен. Вообще-то, они на все смотрят как на пищу и ни в ком не видят угрозы, — у них ведь нет в природе естественных врагов. Они даже на паровозы иногда нападают — что, мол, за зверь такой на нашей территории? Когда я увидел тигра, у меня все внутри оборвалось, я почувствовал себя как бутерброд с колбасой — могут откусить половину, могут погодить. С тех пор кошек боюсь. Когда вижу кошку, всегда того тигра вспоминаю. Я понимаю, это глупость, но ничего с собой поделать не могу. Вы простите меня».
69
Я плохо себе представляю, что значит встретить крупного хищника, когда он свободен и рассматривает тебя как источник некоторого количества калорий. Или даже не рассматривает, но в принципе может повернуть голову в твою сторону, сыто зевнуть и пойти своей звериной дорогой. Единственный раз я столкнулся со зверем не в тайге и не в джунглях, а на собственной кухне.
Оля часто подбирала бродячих собак и приводила их к нам, чтобы потом пристроить в хорошие руки. Этих собак у нас перебывало множество. Все складывалось благополучно, пока своих собак у нас не было.
Когда у нас поселились две собаки — Тёпа и Хрома, Оля чужих собак приводить перестала. Тёпа был ньюфаундленд. Это крупные, очень спокойные, даже несколько ленивые собаки. Что от такой собаки может исходить какая-то угроза, мы даже представить себе не могли. Хрома вообще был милейшей коляшкой. Он махал хвостом, раскрывал пасть, высовывал язык, и казалось, что он улыбается.
Но однажды Оля подобрала второго ньюфа. Вообще-то, такие собаки по улицам просто так не бегают. Было ясно, что он потерялся. Нужно искать хозяев. Водолаз был отличный — высокие прямые лапы, крутой лоб, плотная, отнюдь не свалявшаяся шерсть. Явно домашний породистый пес. Он был выше Тёпы и мощнее. Придя на кухню, он первым делом отогнал Тёпу от его миски и все съел. Тёпа возмутился. Гость так на него рявкнул, что бедный хозяин предпочел скрыться в комнате.
Я был возмущен и решил показать неблагодарному, кто в доме настоящий хозяин, почему-то решив, что этот хозяин — я. Грубо схватил огромную псину и выволок из кухни. Дальше случилось то, что случилось. Он не только не испугался, но зарычал и кинулся на меня. Я не маленького роста, но пес, поднявшийся на задние лапы, был выше. Я прикрыл лицо левой рукой, и на ней сомкнулись железные челюсти. Пес рвал ладонь и предплечье. Мне каким-то чудом удалось оттолкнуть зверя. Он потерял равновесие, и, воспользовавшись этим, я успел захлопнуть перед ним дверь на кухню. После этого я лег и потерял сознание, заливая кровью пол. Схватка продолжалась несколько секунд.
Что было дальше, рассказывала Оля. Пес ушел в пустую комнату. Ему тоже было не по себе. Все-таки это был домашний пес, и грызть людей ему, наверное, случалось нечасто. Тёпа прятался в нашей спальне. Хрому вообще не было видно, он забился в какую-то самую неприметную щель. Оля позвала ньюфа и вывела его на улицу. Сняла ошейник и вернулась домой. Там она и нашла своего бестолкового мужа — в крови на полу. Вызвала «скорую». Врачи приехали быстро. Сделали противостолбнячный укол. Перекушенные мышцы торчали из раны, как белые червячки. Ладонь прокушена насквозь, но сухожилия не повреждены. Мне повезло. Рану зашили. Руку перевязали. Врачи отнеслись к происшествию спокойно. Впрочем, врачи «скорой», кажется, ко всему относятся спокойно.
Наутро я отправился искать нашего гостя. Я корил себя за то, что так невежливо с ним обошелся и спровоцировал его агрессию. Я был кругом виноват. Но больше его не встретил. Наверное, кто-то подобрал.
70
Это была девочка, четырехмесячный ньюфаундленд. У нее был энтерит — болезнь, которая губит породистых щенков очень часто. Ньюфа вообще трудно вырастить. Этот нежный гигант собачьего мира не слишком приспособлен к жизни в большом городе. Собака умирала. Мы с Олей потеряли надежду, ничего уже не делали, никуда ее не тащили, ничего не кололи, сидели и ждали. Собака лежала на полу рядом с нашей тахтой. Говорили тихо. Собака не скулила, кончалась. И вдруг она подняла на меня глаза. Внутри все похолодело — на меня смотрели глаза человека. В них была безнадежная мольба о помощи и ясное понимание конца. Я отвел взгляд. Собака опустила голову на лапы и больше не подняла. Через час ее не стало. Этот взгляд я не могу забыть. У собаки не может быть таких глаз. Но ведь люди так смотрят.
Человек — это умирающее животное.
71Я сидел и перебирал отказы из журналов. «Новый мир», «Знамя»… Со «Знаменем» была целая переписка. Сначала попросили прислать еще, потом сказали, что подумают, потом окончательно отказали. Литконсультант «Огонька» мне объяснил, как надо рифмовать, и рекомендовал читать классику. Отказов из литературных журналов и газет было много — больше десятка. А ведь не все ответили, посылал-то я больше…
Конечно, самое главное происходит за письменным столом, конечно, чего суетиться, я ведь уже все сделал. Но выходило, что не нужны мои стихи родной словесности, она и без них замечательно себя чувствует. Пока была цензура, я еще как-то мог объяснить отказы — это не моя вина, это общая беда. Но теперь-то что? Ответ напрашивался совершенно однозначный: стихи твои — полное говно. Таким добром в любой редакции все столы битком набиты.
Нет, ну можно, наверное, продолжать. Тем более, стихи-то — они не спрашивают, когда им явиться. Но это все уже походило на какой-то навязчивый бред. Тебе уже 30 лет, и ты, родной, обыкновенный графоман. Вот и все. Ну хочется пописать — попиши, сбрось пар через свисток, в терапевтических целях очень даже полезно. Но щеки-то особо не надувай.
И с программированием какая-то задница, и со стихами — все одно к одному. Кончилось что-то с Костиной смертью. Конечно, вот квартира есть. Если бы у Кости квартира была, он бы, может, жив был. Конечно, есть Оля, Кузя, Ваня. Если бы у Кости были такие близкие люди, он бы, может, не решился. Но почему же комок в горле? И впереди — какая-то муть.
72
Оля, дети, собаки, кошка Сима, скарб домашний — едем в Санское. Обустраиваемся на лето. Дел по горло. Иду по улице, размышляю, как мне все успеть за три дня. Понимаю, что никак не успеть. Размышлять на эту тему прекращаю. Навстречу Битон.
