Зэди Смит - О красоте
Лидди снова встала и энергично передернула плечами. Северные олени на ее свитере неровными скачками переместились слева направо.
— Всем привет. Вкратце повторю то, что сказал Джек. Нас, дам из административной части, в декабре разрывали на куски, и, если мы по-прежнему хотим закатывать рождественские вечеринки для каждой кафедры, как мы, типа, решили в прошлом году, — я уж молчу о том, что всю неделю до Рождества дети осаждали нас насчет рекомендательных писем, хотя им за осень бог знает сколько раз было сказано, чтобы не затягивали с этим до последнего, — в общем, простой здравый смысл подсказывает, что на последней неделе перед каникулами стоит давать нам небольшую передышку, чтобы я, например, понимала, с какой стороны ждать на свою задницу Нового года. — Вежливый смех. — Простите мой французский.
Все простили. Собрание началось. Говард присполз в кресле. Пока еще не его черед бить по мячу. В повестке дня он под третьим пунктом — абсурд, ведь все, разумеется, пришли ради гастрольного шоу Монти и Говарда. Но прежде предстояло выслушать Кристофера Фея, уроженца Уэльса, филолога-античника, и. о. ответственного за размещение, в попугайном жилете и красных брюках, который невыносимо долго нудил об оборудовании помещения для встреч выпускников. Говард достал карандаш и принялся разукрашивать свои заготовленные к выступлению фразы, усиленно сохраняя на лице задумчивое выражение, подразумевающее занятие посолиднее, чем рисование каракулей на полях. «Несмотря на то, что в нашем колледже уважается право на свободу высказывания, оно все же обязано считаться с другими правами — правами, защищающими наших студентов от неприятных суждений и личных нападок, заведомой клеветы, навязывания стереотипов и любых других проявлений ксенофобии». Вокруг этого вступительного выпада Говард накрутил переплетающихся завитушек, эдаких изящных веточек в духе Уильяма Морриса. Обозначив контуры, он взялся за тени. Покончив с тенями, размножил завитушки. Разрастаясь, роспись дошла до левого края. Говард поднял страницу и залюбовался. И снова занялся штриховкой, по-детски радуясь, что удается не выезжать за контуры и следовать выдуманному образцу. Потом поднял голову и сделал вид, что потягивается; данный маневр позволял оглядеться и оценить аудиторию на предмет сторонников и недоброжелателей. Прямо напротив, на другой стороне зала, сидит Эрскайн с Говардовой кавалерией — сотрудниками кафедры африканистики. Клер либо нет, либо он ее не видит. Зора, он знал, сидит сейчас в коридоре и в ожидании вызова повторяет свою речь. По всему залу рассредоточены учтивые коллеги: кафедра истории искусств явилась в полном составе. От Монти до него (как он с содроганием заметил) всего один ход конем. Монти улыбнулся и чуть кивнул, но Говард, не заслуживающий подобной любезности, смог только судорожно отвернуться и, сгорая от стыда, вонзить карандаш в колено. Про тех, кто взял чужую жену, говорят «наставил рога». А что сказать про того, кто взял чужую дочь? Существуй такое слово, его бы точно знал Кристофер Фей, чей сексуально наэлектризованный взгляд на нравы древнего мира так нравился издателям. Говард посмотрел на маячившего перед глазами Кристофера: вертлявый, как шут, тот бойко тараторил, крысиный хвостик на затылке мотался из стороны в сторону. Кристофер был вторым, после него, англичанином на факультете. Интересно, какое впечатление о британской нации складывается у американских коллег из общения с нами двумя, часто думал Говард.
— Спасибо, Кристофер, — сказал Джек, после чего долго распространялся о том, что должность ответственного за размещение вместо Кристофера (тот вскоре отбывал на год в Кентербери для научной работы) временно займет некая молодая особа, после чего та встала и стала излагать соображения, только что обстоятельно обговоренные Кристофером. По залу прошла широкая, но еле заметная рябь, вроде стадионной «живой волны»: почти все поменяли наклон спинок у кресел. Одной счастливице удалось выскользнуть за скрипучую двойную дверь — бессмысленную создательницу повести о приходящих и уходящих, — однако скрыться незамеченной ей не удалось. Лидди орлиным взором заметила беглянку и сделала пометку в своих бумагах. Говард с удивлением обнаружил, что начинает нервничать. Волнение мешало ему сосредоточиться, поэтому он лишь бегло просмотрел набросанные заметки. Теперь уже скоро. И вот миг настал.
— А теперь разрешите переключить ваше внимание на третий пункт нашей повестки дня, он касается запланированного на будущий семестр цикла лекций… С вашего позволения, я попрошу доктора Говарда Белси, который ставит на обсуждение целесообразность этих предполагаемых лекций… Отсылаю вас к материалам, которые Говард приложил к повестке дня и с которыми вы, надеюсь, успели внимательно ознакомиться, так что… да. Итак, Говард, не могли бы вы?..
Говард встал.
— Возможно, будет лучше, если?.. — подсказал Джек.
Говард пробрался между кресел и встал с ним рядом, лицом к собранию.
— Вам слово, — сказал Джек и, сев, принялся раздраженно грызть ноготь большого пальца.
— Несмотря на то, что в нашем колледже, — начал Говард, и его правое колено самовольно задрожало, — уважается право на свободу высказывания, оно все же обязано считаться с другими правами…
И тут он совершил ошибку: поднял, как советуют докладчикам, голову и обвел взглядом публику. В поле его зрения оказался Монти: он улыбнулся и кивнул Говарду, словно король дураку, пришедшему его потешать. Говард запнулся раз, другой и окончательно нырнул в спасительный листок. Вместо того чтобы, как он намеревался, легко отталкиваясь от домашних заготовок, плести словесные узоры, импровизировать, делать остроумные отступления и постреливать софизмами, он шпарил строго по бумажке. Заключение подоспело неожиданно скоро, и Говард беспомощно уставился на собственную карандашную приписку в конце, гласившую: «Очертив общий круг проблем, переходим к главному». Кто-то кашлянул. Вскинув глаза, Говард опять наткнулся на Монти и, узрев его демоническую улыбку, поспешно уткнулся в свои записи. Откинул прилипшие к мокрому лбу волосы.
— Позвольте… Разрешите, я… Хочу четко сформулировать волнующий меня вопрос. Гуманитарный факультет пригласил профессора Кипса в Веллингтон, чтобы тот принял участие в общественной жизни колледжа и прочел цикл полезных и поучительных лекций в какой - либо из весьма, весьма и весьма многочисленных сфер своих научных интересов… — Смешок в зале, на который Говард и рассчитывал, реабилитировал его уверенность в себе. — Но его отнюдь не нанимали произносить политические речи, могущие поссорить и оскорбить представителей различных сообществ нашего учебного заведения.
Тут Монти встал и с явным изумлением покачал головой. Поднял руку:
— Прошу слова.
Джек страдальчески поморщился. Он терпеть не мог конфликтов на своем факультете!
— Но, профессор Кипе, может быть, мы просто, просто, просто… Может, дадим Говарду, так сказать, закончить мысль?
— Разумеется. Я буду спокойно и вежливо слушать, как мой коллега поливает меня грязью, — все с той же усмешкой ответил Монти и сел.
Говард энергично продолжил:
— Я напомню комиссии, что в прошлом году преподаватели нашего колледжа сумели настоять на отказе от услуг одного приглашенного философа, который, по их мнению, не заслуживал места в Веллингтоне, поскольку высказал в печати взгляды и доводы, расцененные как «антиизраильские» и обидные для некоторых членов нашего общества. Их протест (хотя лично я его не поддерживал) был демократическим путем удовлетворен, и джентльмен был уволен на том основании, что отдельным представителям нашего общества его взгляды могут показаться оскорбительными. Сейчас я стою перед вами точно по такой же причине, с одной только разницей. Не в моих привычках и характере изгонять лекторов из враждебного мне политического лагеря, поэтому я не настаиваю на незамедлительном увольнении, а лишь прошу предъявить эти лекции преподавателям нашего факультета. Для того чтобы не допустить распространения в стенах Веллингтона каких бы то ни было высказываний, разжигающих ксенофобские настроения, в колледже работает Комиссия по равноправию, председателем которой я являюсь. Я в письменном виде запросил у профессора Кипса экземпляр его лекций — и получил отказ. И сегодня я снова прошу его предоставить нам хотя бы план лекций, которые он намеревается читать. Мое беспокойство продиктовано двумя причинами: во-первых, на протяжении своей карьеры профессор Кипе неоднократно делал уничижительные и оскорбительные публичные заявления, касающиеся гомосексуализма, расовых различий, вопросов пола. Во-вторых, название его цикла лекций — «Долой либерализм из artes liberales» — перекликается с его же недавно опубликованной в «Веллингтонском вестнике» статьей, содержащей столько гомофобных нападок, что группа студентов «ЛесБиГей» решила пикетировать и саботировать любые лекции профессора, которые он будет читать в этих стенах. Если кто-то пропустил эту статью, я сделал копии, их можно будет взять у Лидди в конце собрания. Итак, резюмирую, — Говард сложил свой лист пополам. — Я предлагаю профессору Кипсу следующее: предоставить нам лекции; в случае отказа предоставить нам предполагаемый план этих лекций; в случае повторного отказа разъяснить нам цель данных лекций.
