Алёна Алексина - Перехлестье
- Могу свистеть, - дэйн улыбнулся и, заложив пальцы в рот, пронзительно свистнул.
Колдуны замерли, а потом кто-то вскрикнул и в испуге бросился на землю... Дураки. Трусливые дураки. Он один, и все равно они его боятся. Дэйн с усмешкой смотрел как его противники испуганно озираются, втягивая головы в плечи. Не могут понять, что он задумал, и оттого заметно растеряли смелость.
- И что?! - спросил тем временем бородатый, оправившись от позорного, но короткого испуга. - Чем тебе это поможет?!
Вместо ответа дэйн поймал его взгляд. Колдун дернулся, руки его взметнулись вверх, судорожно стиснули горло, будто мужчина собирался сам себя задушить. Краска отхлынула от лица, глаза, переполнившиеся ужасом, потемнели, рот раскрылся в беззвучном крике. Палач магов холодно наблюдал за мучениями человека, не отрывая взгляда от синеющего лица. А через пару мгновений задыхающийся повалился на колени, царапая горло, и тогда дэйн прыгнул...
Он оттолкнулся ногами от скорчившегося на земле мужчины и взвился в воздух. Крылатая тень пала на Волорана с небес. Фадир подхватил всадника и гневно захрапел, почувствовав просыпающуюся силу дэйна.
Будто миллионы солнечных искр отразились от снега, вспыхнули, ослепляя растерянных колдунов. Исчез дэйн. Исчез фадир. Лишь выжигающее глаза сияние заполнило мир...
Они сопротивлялись так яростно, так ожесточенно, что воздух превратился в багровое дрожащее марево от бушующих в нем всплесков силы. Так на грани гибели сопротивляются дикие звери, так умирают те, кому нечего терять. Но дэйн не видел этого яростного противостояния. Проснувшийся Дар завладел его телом и рассудком. Волоран никогда не смог бы справиться с четырьмя десятками колдунов - дэйны могущественны, но не всесильны. Поэтому палач должен был умереть, однако...
Рядом находился Дом. Дом, хранящий в себе силу мага, скрепленный силой дэйна. Живой дом. Творение Волорана, его защита, его... друг. И сейчас острог щедро отдавал силу своему создателю.
Синяя паутина на смерзшихся стенах распадалась, мерцала, бледнела, таяла, рвалась... И проступали черные холодные камни. Безжизненные, мертвые. Кладка дрожала, грозя вот-вот осыпаться, стены протяжно и глухо стонали... Смерть Дома была не страшнее смерти колдунов, погибавших в потоке яростной очищающей силы, белого света, выжигающего скверну изуродованных душ.
Но вот острог дрогнул. Ему больше нечего было отдать. Волоран почувствовал, как потоки безудержно хлеставшей через его тело силы иссякают. Свет померк. И сразу показалось, будто наступила ночь. Глаза, ослепленные сиянием, ничего больше не видели. Палач рухнул со спины крылатого скакуна на землю. Фадир, дрожащий от усталости, склонился над человеком и ткнулся тому мокрым носом в лицо. Ну, же! Вставай! Не время валяться! Они еще живы, крадутся, могут напасть! Вставай! Но хозяин не шевелился... Только открыл мутные глаза, посмотрел на скакуна и поник головой. Бледный, как иней на вымороженной траве.
Справа скользнула быстрая тень. Неужели ты не видишь?! Вставай!
Человек попытался разлепить отяжелевшие веки, но не смог. Слишком слаб. Едва стоящий на ногах Фадир тоскливо и жалобно заржал, ударил в мерзлую землю копытом и припал на колени, чувствуя, как последние силы оставляют его некогда могучее тело. Сейчас их с человеком убьют.
Волоран сделал попытку подняться, но дрожащее тело не подчинилось. Увы. Последний дэйн Аринтмы готовился закончить свой путь. Как жаль, что так и не получилось спросить у...
Предсмертный крик вторгся в его вялые вязкие мысли. Мгновения хватило, чтобы понять - кричит кто-то из колдунов. Еще мгновение ушло на осознание донесшихся откуда-то издалека слов:
- Что делать? Дэйн, чтоб тебя! Чем помочь?!
Он, словно тяжелобольной, безуспешно пытался поднять голову. Человек над ним кричал, требовал ответа, но Волоран не понимал, кто и что ему говорит. Хотелось только одного - спать. Пусть все катится... Лишь бы отстали.
- Тварюга крылатая, а ну вставай, не шипи! Да помоги же мне, безмозглая кляча!
"Кляча" разразилась обиженным ржанием, завозилась, и дэйн с тоской подумал о том, что умереть ему, похоже, не дадут.
Снова и снова кто-то кричал над ухом, да так противно, что челюсти сводило. Фадир шипел и плевался на неведомого буяна. Тот осыпал крылатого скакуна бранью и эти вопли мешали окунуться в забвение, пробирали до костей... И вдруг дэйн вспомнил... дух! Только он может так кричать, что все волосы на теле становятся дыбом, а под кожей пробегает противный морозец. Глен. Колдуны. Шахнал. Мили. Йен. Фадир.
Дэйн вскинулся.
- Давай, чтоб тебя! - в голосе Глена уже звучала настоящая паника. - Хватит валяться! Поднимайся, дохлятина! Ну!
Палач разомкнул непослушные, замерзшие губы. Надо было объяснить этому истерику, сказать то важное, от чего зависела его жизнь. Волоран смог произнести только одно слово. Всего одно. Но оно объясняло все. После этого дэйн с облегчением канул во тьму.
Милиана и Шахнал. Конец пути.
Девушка покосилась на шагавшего рядом с ней спутника и впервые за долгое время в душе шевельнулась жалость. Бывший жрец являл собой печальное зрелище - по самые глаза заросший медной щетиной, осунувшийся, с ввалившимся глазами, в мятом несвежем облачении и стоптанных сапогах.
Надменный и ревностный служитель Маркуса с пронзительным взором и поджатыми губами исчез без следа. Сейчас этот мужчина скорее походил на перехожего бродягу, при взгляде на которого всякий здравомыслящий человек покрепче держался бы за кошелек и, желательно, палку - чтобы огреть хорошенько, если пристанет.
Как ни смешно это звучало, но сейчас Шахнал куда больше походил на скитающегося мага, нежели на хранителя воли богов. Это с одной стороны позабавило Миллиану, а с другой лишь усугубило ее жалость к спутнику. Если вдуматься, он ведь ни разу ни в чем ее не упрекнул, не поддел, не пожаловался на тяготы пути. Он переносил терпеливо и молча как людское пренебрежение, так и отстраненность магессы.
- Скоро поворот к причалу, - Шахнал почесал ладонь о заросший подбородок. - А дальше - прямо до Клеверной развилки, и там, если Перехлестье тебя примет, будет путь.
- Клеверной развилки? - заинтересовалась Повитуха.
Причал был для магов недосягаем - он вел на Закрайние земли, к горным вершинам, едва различимым вдали. Если смотреть на горизонт, пока глаза не начнут слезиться от рассыпавшихся по воде бликов, может быть, повезет и разглядишь призрачный берег, больше похожий на видение. Но что там - никто не знал.
- Ее так назвали из-за пяти дорог, что расходятся в разные стороны. Есть еще шестой путь, скрытый. Путь к Перехлестью.
- Ты был там?
- Давно. Я родом из Закрайних земель - в тех местах множество маленьких поселений, жителям которым путь в Аринтму заказан.
- Почему?
- Кому они тут нужны? В Закрайних землях живут в основном ливетины, а их, сама понимаешь, в городах не жалуют.
- Ты - ливетин?! - магесса удивленно воззрилась на мужчину, тут же отмечая про себя и волосы с медным отливом и рыжую щетину на лице.
- Да, - Шахнал грустно улыбнулся. - Когда-то единственное, что я умел, так это... - и он затянул скорбным голосом: - Пода-а-а-айте, люди добрые, сиротинушке на пропитание! Пять дней не куша-а-ал!
И тут же мужчина рассмеялся, глядя на изумленное лицо Милианы.
- Боги, как... похоже! - неверяще прошептала она.
- Мне было всего шесть, когда на площади я увидел жреца. Он был такой высокий, статный, строгий, исполненный достоинства. Помню, сначала мне понравилось его облачение - длинное платье с просторными рукавами, шитье на полах одежды, а потом наши взгляды встретились и я окаменел, столько властности было в его взоре. Даже мне - выросшему на улице ребенку - захотелось пасть ниц.
- И ты...
- Я пошел за ним. Ливетины полудикий народ, у нас не держатся за родственные связи. Меня никто не останавливал, по мне никто не плакал, я думаю, про меня вообще очень легко забыли, - мужчина говорил спокойно, без грусти и тоски. - А я шел и шел за жрецом. Помню, шел очень-очень долго, уже сгустились сумерки, в окнах домов загорались огни, я ссадил босую ногу о камень и едва плелся, хромая и всхлипывая. Я уже мечтал, чтобы он, наконец, остановился, потому что чувствовал - еще немного и не смогу за ним угнаться, останусь один. Но не одиночество страшило, страшило то, что не сумею прикоснуться к неведомому таинству, которое источал этот человек. Однако окликнуть служителя богов я не решался. Что ему какой-то бездомный сопляк? И вот, когда уже казалось, что не смогу сделать ни шагу, жрец обернулся и сказал: "Мальчик, ты так хочешь попасть в дом бога или ждешь момента, чтобы подрезать мой кошелек?" А я вдруг почувствовал, что не могу сказать ни слова. Тогда он взял меня за плечо и повел в Храм. С той поры я навсегда ушел от мира, потому что впервые обрел дом. Настоящий.
Милиана смотрела на него с грустью. Словно бы воочию увидела того ободранного уставшего ребенка - грязного, босоногого, прихрамывающего.
