Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
И Шахед знает то, чему уже научил меня один из шведских дипломатов: лучший способ войти в любое кабульское заведение вооруженным – просто пройти через металлодетектор. Когда раздается писк, изображаешь приемлемую меру удивления, делаешь извиняющееся лицо – и тут же сдаешь пистолет, нож или сотовый телефон. После одобрительного и понимающего кивка охранника идешь прочь со вторым экземпляром оружия, спрятанным где-нибудь на теле. Гостя очень редко просят снова пройти через арку или подчиниться личному досмотру, заключающемуся в обхлопывании руками. И даже тогда небольшой нож можно с легкостью заткнуть под брюки в районе ягодиц, поскольку ладони сотрудников службы охраны – как мужчин, так и женщин – обычно туда не дотягиваются.
К тому времени как Надер присоединяется к нам за чаем, Шахед уже провела с нами весь курс обучения, пользуясь маленьким армейским ножом в моей косметичке. Свои собственные ножи – один на спине, другой пристегнутый к волосатой лодыжке – она достает редко.
В отличие от Захры и Шукрии, которые изолированы в своей среде как мужчины в женских телах, Надер и Шахед в последние несколько лет идут по своей взрослой жизни преимущественно вместе. Это помогло им выяснить, кто они есть. Обе убежденные мусульманки, они – каждая в отдельности – обратились к одному и тому же религиозному деятелю за советом, как строить отношения с Всевышним, ибо беспокоились, что Всевышний гневается на них за то, что они живут как мужчины. Но этот религиозный человек сказал каждой из них, что Всевышний на их стороне и что в этом вряд ли есть что-то необычное. Чтобы доказать свою точку зрения, он познакомил их друг с другом.
До того и Надер, и Шахед колебались в вере. Но теперь, будучи вместе, они решили, что по крайней мере в глазах Всевышнего они – не изгои, а его творение. Надер, которая только что прибыла на нашу встречу, соглашается, когда Шахед объясняет, к какому убеждению они обе пришли:
– Это Всевышний определил нашу судьбу. Это его решение – что мы такие. Он не создал нас как мужчин, но подарил нам все способности и сильные стороны мужчины.
Это имеет смысл для них обеих: Всевышний практичен и великодушен, и он хочет, чтобы кто-то заботился о семье. Когда рядом нет подходящего мужчины, Всевышний может возложить эту обязанность на женщину. Надер, у которой есть диплом Кабульского университета по исламским наукам, делает вывод:
– Мы никак не можем превратить себя полностью в мужчин или целиком в женщин. Но мы изо всех сил стараемся быть хорошими людьми перед Всевышним.
Их дружба – из разряда маловероятных: Надер принадлежит к высшему классу, а Шахед, хоть у нее и есть работа, ближе к низам общества. Ни одна из них изначально не принимала решения быть мужчиной, но теперь это единственное, что они умеют. Ребенком Шахед вызвалась работать вместе с отцом, который нанимался красить чужие дома. Талибан был у власти, и было проще и, безусловно, безопаснее для жизни, чтобы она сопровождала отца как его сын. Но друзья у нее появлялись редко. У детей бедняков не так уж много возможностей играть на улице или бродить по городу. Для Шахед роль мальчика заключалась в основном в работе. Когда она стала подростком, мальчишки стали ее побаиваться, а девочки сторонились. Бо́льшую часть своей взрослой жизни она жила в одном доме с матерью и сестрами. Ее братья ушли из семьи давным-давно, не способные найти работу или позволить себе на ком-то жениться.
– Это бедность сделала меня такой, – говорит она, проводя ладонями по щекам и телу.
Одновременно и мужская, и женская, ее внешность отличается андрогинной красотой, которая бросает вызов традиционному гендеру. У нее глаза необычного зеленого цвета, лицо время от времени освещается улыбкой. Когда Шахед слегка кривит верхнюю губу, кажется, что она способна подслушать мои мысли.
– Будь моя семья богатой, я была бы женщиной, – говорит она. – С пятью или шестью детьми.
Она умолкает и смотрит на Надер, которая немедленно подхватывает шутку:
– Или, что вероятнее, с десятью-двенадцатью!
Они обе смеются над этой мыслью. Дети – это не для них. Если кульминация женственности состоит в том, чтобы стать матерью, то они от нее очень далеки. Надер, бывало, тоже спрашивали, когда она превратится обратно в женщину. Она всегда отвечала одним и тем же словом: никогда.
Окружавшие ее люди когда-то утверждали, что биология однажды возьмет свое, когда она выйдет замуж и родит детей. Она соглашалась – просто для того, чтобы заставить их умолкнуть, – зная, что этого не случится. И Надер, и Шахед верят в то, что я уже слышала от других: если проходишь через первые подростковые годы как мужчина, обратного пути уже нет. Если идешь против природы, природа следует за тобой, приспосабливая тело к психике. Они не совсем точно знают, что́ они такое, и не определяют себя как один фиксированный гендер.
Это была стратегия выживания, которая со временем переродилась в индивидуальность. Шахед высказывает идею о том, чем она стала, которая перекликается с долгой историей ее предшественниц:
– Говорят, что мужчины храбрее, сильнее и ярче, чем женщины. Но некоторые женщины храбрее и сильнее мужчин. Я – воин.
Она сравнивает себя с другими воинами, как в выносливости, так и в силе, во время каждой тренировки по поднятию тяжестей и взрывному бегу. Когда мысли об усталости овладевают ее разумом, она устает быстрее. Если она отталкивает их, то может продержаться дольше. Американцы, которые тренировали ее, говорили, что солдату разум нужнее, чем сильное тело. Ее мать порой беспокоилась, говоря, что нехорошо для женщины использовать свое тело так, как делает она, но Шахед не обращает на эти слова внимания. Следует избегать демонстрации усталости. Воин должен сохранять сосредоточенность, а в остальном не имеет значения, что у этого воина женское тело. Шахед обращается ко мне за подтверждением: ведь на Западе это каждому известно, верно?
Может быть… Традиционные сказки о войне и гендере повсеместно присутствуют и в западных обществах, хотя мысль о том, что в женщинах от рождения присутствует нечто доброе и мирное, не раз доказала свою ущербность. И, несмотря на целый ряд исторических примеров женщин-воинов, женщин по-прежнему традиционно рассматривают как объект защиты.
Погибшие и раненые солдаты всегда были потенциальной политической проблемой. Гибель и ранения женщин – матерей и дочерей – еще труднее объяснить и оправдать. В последние несколько сотен лет лидеры многих стран требовали, чтобы женщины стояли в стороне, пока мужчины сражаются в битвах. Исключение женщин из военных действий даже выдвигалось как мерило цивилизованности общества – разумеется, если в принципе считать войну допустимой для цивилизованности общества.
