Олег Рой - Дом без выхода
Кроме беспардонной ябеды Уитни, соседками по комнате были еще сестры-близняшки Сара и Кора, тусклые, бесцветные и занятые только друг другом. Катю они просто не замечали, да и сама она тоже не слишком стремилась к общению с ними. Из двадцати одноклассниц ей по-настоящему нравилась только одна – симпатичная носастенькая хохотушка из Чехии с непроизносимой фамилией, состоящей чуть ли не из одних согласных, но дружба с ней была немыслима, поскольку девочки принадлежали к разным отделениям. Этого странного раздела на три отделения общежитий и постоянного соперничества и даже вражды между ними, не только не осуждаемых, но даже подогреваемых педагогами, Катя никак не могла понять. Деление на «свой-чужой» она всегда привыкла проводить или по характеру, или по каким-то иным чертам, но уж никак не по тому, в каком из мрачных, серых и похожих друг на друга как две капли воды корпусов человек проводит свои вечера и ночи. Но здесь все было не так, как она привыкла. За свое отделение принято было стоять горой, а первенство, особенно в спортивных соревнованиях, считалось для каждого из трех общежитий делом чести.
Спорта Катя вообще не любила, так как была слабенькой – в мать – и болезненной. Но в этой школе физической подготовке уделялось огромное внимание, и обойтись без спортивных занятий никак было нельзя. Катя попробовала ездить верхом, но на деле это оказалось совсем не так здорово, как в кино. Лошадь попалась с норовом, не слушалась, девочка ее боялась, никак не могла подстроиться и в результате отбила себе все ноги и бедра. Пришлось отказаться от верховой езды и остановить свой выбор на теннисе, гимнастике и легкой атлетике.
Учиться Кате тоже было нелегко. Хотя уровень ее знаний оказался не хуже, а во многом даже и лучше, чем у остальных девочек, языком она владела еще не очень хорошо и с трудом понимала быструю устную речь.
Всех учениц, кроме старшеклассниц, заставляли носить школьную форму, дурацкую клетчатую юбку в складку и пиджак. Катя, дома не вылезавшая из джинсов и ненавидевшая, когда у нее были открыты ноги, чувствовала себя неуютно и постоянно мерзла. Но все это было еще терпимо. Самым тяжелым испытанием оказалась необходимость постоянно, ежесекундно находиться в обществе других людей. Спальни здесь были рассчитаны только на несколько человек, ели одновременно всей школой в большой столовой, домашние задания делали в общих классах, отдыхали обязательно вместе, если и не коллективно, то, по крайней мере, в одних помещениях. Единый для всех насыщенный график не оставлял девочкам ни минуты личного времени, ни малейшей возможности побыть наедине с самой собой. Здесь даже мылись в общем душе, даже туалетные кабинки закрывались так, чтобы были видны головы и ноги. Все эти строгости были настолько тяжелы для Кати, что она постоянно, из одного только чувства протеста, то и дело нарушала дурацкие правила и постоянно бывала наказана.
Будучи «совой», полуночницей, она всегда ложилась спать поздно, никак не раньше двенадцати, в школу поднималась с огромным трудом и в выходные обязательно отсыпалась минимум до полудня. Здесь же и в будни, и в праздники девочек поднимали в шесть часов, а отбой наступал в девять, после него уже нельзя было ни зажечь лампу и почитать, ни встать с кровати – ябеда-американка тут же настучала бы об этом Вяленой Вобле. И Кате приходилось укладываться одновременно со всеми, а потом часами ворочаться без сна на жесткой спартанской постели, вставать с больной головой и целыми днями ходить сонной.
Впрочем, эти долгие вечерние часы в темноте были единственным временем, когда Катя принадлежала сама себе, когда за ней никто не наблюдал и не отвлекал от собственных сокровенных мыслей. Каждый раз, укладываясь в кровать, Катя мысленно возвращалась домой. Вся ее недолгая и не слишком богатая событиями жизнь постоянно прокручивалась у нее в голове. Она вспоминала детство, старую квартиру, казавшуюся по малолетству огромной, и нынешний родной дом, бабушку, когда та еще была жива, Марьяну, Тину, Сашуру, отца, Витька. На глаза наворачивались слезы, и она спешила зарыться лицом в подушку, чтобы соседки не услышали ее плача. Теперь, вдали от всего, что раньше было привычным, она на многое стала смотреть уже совершенно иначе. Самой значительной переоценке подверглись взаимоотношения с Тиной. Если раньше девочке казалось, что она ненавидит мать, то сейчас она нашла в себе силы признаться самой себе, что ее реакция – это просто обида на невнимание. Следом пришло раскаяние, сменившееся чувством вины. Катя принялась укорять себя за то, что так жестко и дерзко вела себя с матерью. Быть может, если бы они общались по-другому, все сложилось бы иначе и Тина осталась бы жива.
Не меньше мучил Катю и другой вопрос – что творится у них в доме после ее отъезда? Что там устроили эти две ведьмы, домомучительница со своей дочкой? Как назло, у Кати почти не было возможности даже позвонить домой. По приезде в Англию обнаружилось, что ее мобильный телефон здесь не работает – Виолетта, случайно или нарочно, забыла съездить в офис «МТС» и подключить для нее роуминг. Звонить со школьного телефона ученицам разрешалось не чаще одного раза в неделю. Катя регулярно набирала домашний номер, но каждый раз попадала на Виолетту. Та дежурным голосом сообщала, что у них все хорошо, что отец занят и сейчас подойти не может, наказывала хорошо учиться и вешала трубку. Сам Стас так ни разу не позвонил дочери, словно бы забыл о ее существовании. Катя пыталась слать электронные письма, но на них тоже никто не отвечал.
Так прошла неделя, потом две, началась третья. Первое время Катя надеялась, что сумеет привыкнуть и освоиться, но надежды ее не оправдались. Жизнь с каждым днем становилась все невыносимее. Катя уже прокручивала в голове всевозможные планы. Ей хотелось бежать, хотелось взорвать ненавистную школу, повеситься или симулировать серьезную болезнь или даже и вправду заболеть, чтобы ее отправили домой. Но о взрыве смешно было думать всерьез, бежать было трудно, да и некуда – дома ее, похоже, никто не ждал; больную ее просто положили бы в лазарет, и даже повеситься, будучи каждую секунду у кого-то на глазах, было совершенно невозможно.
Однажды, на исходе третьей недели, когда она совсем уже отчаялась, ее наконец позвали к телефону, и Катя бросилась к аппарату со всех ног. Сердце так и замерло, когда она услыхала в трубке голос отца:
– Катюха, привет, ты как?
У девочки ком подступил к горлу. Ей хотелось крикнуть, что плохо, что просто ужасно, что у нее больше нет сил находиться здесь и она просит, умоляет сейчас же, сию минуту забрать ее домой! Но слезы душили и не давали вымолвить ни слова, а Стас не стал дожидаться ее ответа.
