Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы
— Что ж, — сказал Глаз, — протокол составлять? Хотите, показания давать не буду, пока не дадите свиданку? Составляйте протокол без меня.
Бородин закурил «беломорину». «Я устал, а ты нам ох как надоел»,— говорил его взгляд.
— Ладно, раз не хочешь давать показания, иди в камеру. В другой раз. Мне сегодня нездоровится. — Он провел ладонью по лицу. — Свиданку дадим. Чуть позже.
Глаза увели в камеру. Только вошел, сразу спросили:
— Как дела?
— Неплохо.
В камере он рассказал, за что его вызвали с зоны. Конечно, зеки понимали, что не зря его вызвали, но ведь зек зеку не скажет, что грабанул ты и что ты кривишь. На следствии кривят все, пока не припрут уликами. И теперь камера будет наблюдать дуэль Глаз — Бородин.
В камере сидели восемь человек. Глаз да еще Женька Макаров, тоже привезенный с зоны, но взросляк, шли в несознанку за старые преступления. Вот за ними и наблюдала камера, расколют их или нет. Зекам интересно, кто выйдет победителем — уголовный розыск или уголовник. У Женьки преступление тяжелое — убийство. Вышак ему не горел — пострадавший умер через несколько дней. Но у него восемь лет сроку, и если его раскрутят, четыре добавят точно. И будет — двенадцать. Женьке — тридцать с небольшим, половину провел в тюрьмах и лагерях. А сколько еще сидеть? Он был среднего роста, бледный, но шустрый, половины зубов нет. И хотя он обвинялся в убийстве, был самый веселый. Духом не падал. Ему завидовали те, кто ждал небольшой срок. У них не укладывалось в голове, как он, которому, возможно, дадут двенадцать, ходит и шутит больше их, а они снопами валятся на нары, боясь получить два или три года.
Глаз с Женькой нашли общий язык и на пару балагурили.
Еще один мужик, лет сорока, шел возвратом с химии. Срок — полтора года. Половину отсидел. Иван, сосед Глаза по нарам.
Прошло два дня. Глаза не вызывали, и он нервничал. Наконец, Бородин вызвал и составил протокол. Глаз рассказал то же, что и в письме. В преступлении его не обвиняли, и он считал: идет свидетелем.
Через день Бородин вызвал Глаза вновь.
— Сейчас устроим очную ставку с потерпевшим.
Из КПЗ привели двоих заключенных чуть старше Глаза. Они сидели рядом. Бородин посмотрел на стриженую голову Глаза, на пышные шевелюры ребят и сказал:
— Так, вас надо стричь, чтоб все были без волос.
— Федор Исакович, — встрял Глаз, — можно и не терять время. Мы наденем шапки, и не будет видно, кто с волосами, а кто без волос.
Когда ребята надели шапки. Глаз сказал:
— Я сяду посредине.
— Садись куда хочешь, — согласился Бородин.
Глаз слышал, как одного преступника, когда он сел между двумя понятыми, потерпевший не опознал. Об этом написано в книге «Сержант милиции».
Вошел потерпевший.
— Посмотрите на молодых людей. Кто-то вам знаком?
— Вот этого, что посредине, я видел тогда, в поезде. В тамбуре. Перед тем как выйти.
— Можете ли вы сказать, что он принимал участие в разбойном нападении на вас?
— Нет, не могу. Я слышал только голоса. Лиц не разобрал.
Глаз особо не переживал, что его опознал потерпевший. «Ведь я не отрицаю, что ехал с ним одним поездом. И не отрицаю, что он меня видел. Мы же вместе стояли в тамбуре. Попробуйте докажите, что я принимал участие в разбойном нападении».
Бородину очная ставка мало что дала.
— Ты с кем день рождения праздновал в прошлом году? — спросил Бородин в следующий раз.
— В прошлом году я был на зоне и день рождения ни с кем не праздновал, — сказал Глаз, а сам подумал: «Вот куда метишь».
Разбойное нападение совершено за день до дня рождения Петрова. Вот потому Бородин и хотел узнать, с кем праздновал, чтобы допросить. Припугнуть. Может, расколются.
— Да не о прошлом я говорю, а о позапрошлом.
— А-а. Тогда с Бычковыми.
— С кем из них?
— С Петькой и Пашкой.
— Где?
— У них дома и в лесу.
— А с кем ты еще в те дни встречался?
— Да в основном с ними. А так мало ли с кем. Прошло почти два года.
Бородин понял: Глаз ничего не скажет, и съездил в Падун, допросил Бычковых. Но без пользы.
— В первый этап поедешь в следственный изолятор, — сказал он через несколько дней. — А сейчас повидайся с родителями.
В кабинет вошли отец, мать и сестра.
— В тебе чего-то не хватает, — сказала мать, — но чего, не пойму… Зачем ты сбрил брови? — догадалась она.
— Новые отрастут.
Зазвонил телефон. Бородин сказал в трубку: «Хорошо, сейчас»,— и встал из-за стола.
— Я на пару минут отлучусь. Ты, Колька, не сиганешь в окно? — Он посмотрел на замерзшее окно.
— Да что вы, Федор Исакович.
Бородин вышел. Глаз обрадовался.
— А магнитофона здесь нет? — спросил он.
— Да откуда ему здесь быть? — улыбнулась сестра.
И Глаз заговорил с сестрой на тарабарском языке:
— Гасаляся, песереседасай Мисишесе Пасавлесенкосо, пусуть осон мосолчисит, чтосо есегосо бысы ниси спрасашисивасалиси. Посонясяласа?
— Даса, — ответила сестра.
И они перешли на обычный язык. Ни мать, ни отец не должны знать, что он сказал сестре. Свиданка длилась недолго. Вернувшийся Бородин разрешил Глазу взять в камеру передачу.
В камере у Глаза стало портиться настроение и заболело сердце.
— Что с тобой? — спросили зеки.
— Я что-то лишнее брякнул.
— При Бородине? — спросил Женька.
— Да нет, он выходил.
— Ну вот, если сейчас вызовут, все ясно.
Глаз ходил и курил. Камера ждала: вызовут или нет.
Через полчаса его увели. Зеки проводили молчанием.
В кабинете сидели родители. Сестры не было.
— Ну, Колька, будешь честно говорить? — весело сказал Бородин.
— Что честно говорить?
— С кем совершил преступление.
— Я не совершал и не буду на себя показывать.
— Будешь чистосердечным или нет?
Глаз молчал. Молчал его отец. Молчала мать.
— Ну что ж, пошли, — Бородин встал, — прокрутим тебе пленку. Послушаешь себя.
Глаз шел, ничего перед собой не видя. Душа стиснута тисками статьи. Срок. Срок. Срок. До пятнадцати. Ему как малолетке до десяти. Для Глаза сейчас не существовало бытия. Он был вне его. Он шел, потому что его вели. Надежды рухнули. Его раскололи. Дуэль: он — начальник уголовного розыска закончилась. Глаз проиграл.
Как тяжело преступнику в первые минуты, когда его раскололи, и как хорошо тому, кто расколол. Бородин что-то весело говорил Глазу. Из соседних кабинетов выходили сотрудники и присоединялись к траурной — хотя для них почетной — процессии. Это — триумф уголовного розыска. С отделения милиции снималось нераскрытое преступление.
