Ирвин Шоу - Богач, бедняк
— Мы привыкли отсюда смотреть на дом. Раньше здесь не было даже подлеска. Десять садовников обрабатывали землю, трудились не покладая рук, зимой и летом. А теперь сюда приходят только люди из рыболовного надзора штата, да и то раз в год. Больше я никого не пускаю. Какой смысл? — Он внимательно разглядывал густую листву дуба с подлеском, кусты кизила без цветочков, почерневшую ольху. — Жалкие остатки первозданного леса, — продолжал он. — «Где только не мерзок человек!» Кто это сказал?
— Лонгфелло, — ответил Рудольф. Он натянул сапоги на мокрые носки.
— Вы много читаете?
— Мы проходим это в школе, — объяснил Рудольф, не желая хвастаться своими знаниями перед Бойланом.
— Как приятно видеть, что наша система образования не относится пренебрежительно к нашим родным птичкам и нашей родной дикой природе, достойной возвышенного описания!
Опять эта заумная речь, подумал Рудольф. На кого он хочет произвести впечатление?
Рудольф очень не любил произведения Лонгфелло. Но что это Бойлан возомнил о себе, почему он чувствует над ним свое превосходство? Скажи-ка, приятель, какие стихи ты сам сочинил?
— Между прочим, кажется, в доме где-то лежат высокие болотные резиновые сапоги, до бедер. Бог ведает, по какой надобности я их купил. Если они вам подойдут, я вам их подарю. Может, пойдем примерим?
Рудольф собирался идти домой. Во-первых, до остановки автобуса — путь неблизкий, а во-вторых, он сегодня приглашен в дом Джулии на обед. После обеда они пойдут в кино. Но болотные резиновые сапоги… Они, если новые, стоят не меньше двадцати долларов.
— Благодарю вас, сэр, — сказал он.
Они пошли к дому по заросшей тропинке.
— Давайте я понесу вашу корзину, — предложил Бойлан.
— Она не тяжелая, — отказался Рудольф.
— Прошу вас, уступите, — настаивал Бойлан. — Я таким образом почувствую, что сделал сегодня что-то полезное.
А он нерадостный, удивился Рудольф. Он такой же нерадостный, как и моя мать. Он отдал корзинку с рыбой Бойлану, и тот повесил ее на плечо.
Дом Бойлана возвышался на вершине холма: громадная бесполезная, никому не нужная крепость из готического камня, беспорядочно заросшая плющом, — крепость от натиска Биржи и рыцарей в латах и шлемах.
— Смешно выглядит, не правда ли? — пробормотал Бойлан.
— Да, — тихо отозвался Рудольф.
— А вы словоохотливый мальчик, — засмеялся Бойлан. — Входите же. — Он открыл перед ним массивную дубовую входную дверь.
Через нее входила и моя сестра, подумал Рудольф. Нужно повернуться и уйти.
Но он не ушел.
Они вошли в просторный темный холл с мраморным полом, с широкой винтовой лестницей, ведущей наверх. Тут же появился пожилой слуга в пиджаке из шерсти ламы альпаки и галстуком на шее, будто одно появление Бойлана вызывало невидимые могучие волны, выгонявшие его слуг из их нор.
— Добрый вечер, Перкинс, — сказал Бойлан. — Познакомьтесь, это мистер Джордах, молодой друг нашей семьи.
Перкинс вежливо поклонился. Он был похож на англичанина. И у него было такое самодовольное лицо, словно он — король этой страны. Он взял у Рудольфа затрепанную фетровую шляпу и торжественно положил ее на стол возле стены, словно возложил венок на королевскую усыпальницу.
— Перкинс, будь любезен, сходи в оружейную комнату, там должны быть мои старые высокие болотные сапоги. Мистер Джордах — рыбак, — пояснил он. Он открыл крышку корзины. — Вот, посмотри!
Перкинс посмотрел рыбу.
— Довольно крупные, сэр. Истинный поставщик короне его величества.
— На самом деле? — Они оба играли перед ним в какую-то непонятную игру, правила которой были незнакомы Рудольфу. — Отнеси их нашему повару. Узнай, не приготовит ли он нам ее на обед. Вы, надеюсь, останетесь с нами на обед, Рудольф?
Рудольф колебался, не зная, что ответить. Ему придется отказаться от свидания с Джулией. Но, с другой стороны, он ловил рыбу в речке, принадлежащей ему, Бойлану, и, возможно, получит болотные сапоги.
— Вы не разрешите мне от вас позвонить? — спросил он.
— Пожалуйста! — Повернувшись к Перкинсу, Бойлан добавил: — Скажи повару, что за обедом нас будет двое.
Все, Аксель Джордах, не будет тебе на завтрак форели.
— Принесите пару шерстяных носков для мистера Джордаха и чистое полотенце. Он промочил ноги. Конечно, он пока по молодости на это не обращает внимания, но лет этак через сорок, когда он, страдая от ревматизма, будет подходить к пылающему камину, как мы сейчас, Перкинс, тогда он вспомнит этот день.
— Да, сэр, — согласился с ним Перкинс, отправляясь то ли на кухню, то ли в оружейную.
— Думаю, лучше всего снять ваши сапоги прямо здесь, так будет удобнее, — сказал Бойлан. Таким образом он вежливо давал Рудольфу понять, что ему не хочется, чтобы он оставлял за собой мокрые следы по всему дому. Рудольф покорно стащил с себя сапоги, снова продемонстрировав штопаные носки. Еще один немой укор!
— А теперь прошу сюда, — сказал Бойлан, толкнув высокие створки деревянных дверей, ведущих из холла. — Надеюсь, что Перкинс догадался развести огонь в камине. Знаете, в доме прохладно даже в самые солнечные дни. В лучшем случае здесь постоянно царит ноябрьская осенняя погода. Но в такой день, как сегодняшний, когда идет дождь, можно просто окоченеть от холода. — Рудольф в носках прошел через дверь. Бойлан любезно придержал ее.
Комната, в которую они вошли, оказалась самой большой из всех, которые Рудольфу приходилось когда-либо видеть. Холодной ноябрьской погоды здесь не чувствовалось. Темно-бордовые тяжелые бархатные шторы, задернутые на высоких окнах, аккуратно расставленные книги на полках вдоль стен и везде картины — портреты напомаженных светских дам в дорогих туалетах девятнадцатого века, солидных стареющих джентльменов с бородками, написанные маслом потрескавшиеся холсты пейзажей соседней с Гудзоном долины, которую рисовали, когда на этом месте была фермерская земля и рос густой лес. Рояль с множеством разбросанных на его крышке музыкальных альбомов в кожаных переплетах, стол у стены, заставленный бутылками с напитками. Большая кушетка, несколько глубоких кожаных кресел, маленький журнальный столик с кипой разных журналов. Громадный выцветший персидский ковер, которому было, как минимум, несколько сот лет, показался неискушенному глазу Рудольфа просто потрепанным и выцветшим. Перкинс и в самом деле разжег огонь в камине. Три полена потрескивали на железной решетке в камине, а шесть или даже семь зажженных лампочек давали комнате приятное, мягкое вечернее освещение. Рудольф тут же решил, что в один прекрасный день он будет жить вот в такой просторной, уютной комнате, как эта. Обязательно будет.