Николай Байтов - Любовь Муры
Да, жизнь сложилась неважно у меня. А завтра опять борьба за комнату, не хочется думать об этом сутяжничестве. Читала ли ты книгу Олдингтона «Все люди враги»? Если нет, достань её, чудесная книга.
Пиши мне, дорогая. Жду твоего письма. Крепко целую. Мура.
7/VII [Карандашная пометка Ксении «47», но по смыслу письмо относится к 46-му году. Интересно, что внизу письма другая карандашная пометка: «46»… Сейчас мне подумалось: если Ксеня умерла в 50-м году (соображения изложены в предисловии), то, может быть, эти карандашные годы проставлены рукой Оленьки — гораздо позже? — т. е. Оленька читала эти письма и пыталась их сортировать?..]
Дорогая Ксюшенька, здравствуй! Я так рада, что работа тебе по душе и не утомляет тебя. С квартирой у меня и у Верочки всё так же паскудно. Всё же трудно примирить себя с тем, что буду жить вместе с людьми, кот. мне отвратительны. Я должна проходить через их комнату, мне остаётся комнатка, не имеющая другого выхода. С бабушкой быть в одной комнате — значит не иметь сна. Она стонет, раз 10 за ночь поднимается.
Мечтаю хотя бы и о короткой, но о бездумной, безмятежной жизни. Ведь мы уже заслужили её. Наши дни сочтены и то что осталось хочется провести в покое. [Слова «наши дни» подчёркнуты Ксенией карандашом — волнистой чертой.] Работа отбирает целый день. Освобождаюсь иногда к часам 10-ти веч., а как правило к 9-ти. Она страшит меня своей ответственностью. Но эта работа даёт сытость и ради семьи приходится переносить её. Я уже стара для такой деятельности, без помощи Верочки не могла бы совладать с ней.
Ида мечтает о поездке в Москву, но очевидно, не удастся, нужен пропуск, а как его достать не знаю. [Конец фразы, начиная со слова «пропуск», подчёркнут карандашом Ксении.]
Мне очень приятно было прочитать, что тебя уже не так тревожат «мировые» вопросы и что такие проблемы не нарушают твоего равновесия. Хоть бы это было так. [Последняя фраза подчёркнута карандашом.]
Погоды и у нас дождливые и я также их переношу лучше, чем солнечные. Только скверно, что мои самодельные туфли не для луж. Я их делаю на резиновой подошве, но верх вязаный из плотных ниток. Я полюбила всякие ручные работы (это то, чего раньше не выносила! как меняются вкусы человека!) и раздражаюсь, что совершенно не могу уделять им времени. С каким бы наслаждением работала в мастерской сапожника!
Пиши. Будь здорова, дорогая. Крепко тебя целую. Мура.
10/VII. Дописываю неотосланное письмо. Очень хочу представить тебя, твою жизнь, чем она заполнена… Думая о тебе, а это бывает так часто, я с благодарностью вспоминаю многие и многие моменты, мелочи из прошлого. Ты для меня большой и настоящий человек. Жизнь не баловала меня такими людьми.
Ксюшенька, родная, ты меня хорошо понимаешь в моих взаимоотношениях с Идочкой. На этот счёт я не обольщаюсь. У меня безотрадное будущее. Ида меня не любит и моё самочувствие её не беспокоит, короче говоря, я её очень мало интересую. [Последняя фраза отчёркнута карандашом — вертикальной чертой на левом поле, а слова «короче говоря» подчёркнуты волнистой линией.] Она — эгоистка. Но не влюблённая в самоё себя. Добра ко всем, как и раньше, но поразительно невнимательна, бестактна. [Всё, начиная со слова «эгоистка» подчёркнуто карандашом.] Ох, это моё горе. Сейчас она малюет целыми днями и хорошо, что хоть этим уже 2-й год увлечена.
С квартирой попрежнему отчаянное положение. Только что ушёл отсюда этот претендент, боюсь, что его визит принёс мне бессонную ночь.
15/VIII [Карандашная пометка «48» снова, я полагаю, ошибочна.]Дорогая Ксюшенька!
Жара донимает, делает больной, и ночь не несёт прохлады. Я не помню столь мучительно-тяжкого лета. Как хорошо, что в Москве прохладно и ты не знаешь этой пыли и жары.
Моя дорогая, ты езжай теперь в Крым. Там, наверное, будет прекрасно. Как бы я хотела побывать у моря!
Сегодня первый день Идочкиных экзаменов. Утром она ушла в школу, но ещё вчера не было известно, допустят ли её к ним. Хотят её проучить и в наказанье за годовую бездеятельность оставить ещё на 1 г. в 10 кл. если это случится — накажут меня, а не её, т. к. тянуть её ещё 2 года невозможно трудно. Во всяком случае, сегодня она взяла с собой для рисунка материалы и вот уже 12 ч. дня — её нет. Хочу думать, что её допустили к экзаменам. Держит она в 11-й класс по конкурсу.
Итак — короче! Экзамены она будет сдавать до 1/IX. Если даже и сдаст их, то судя по настроению администрации (на неё ополчились за постоянные прогулы), теперь во время занятий ей не дадут отпуск для поездки в Москву. Может быть, удастся ей в период зимних каникул выехать к тебе дня на 3.
Я же никак не могу приехать. Не знаю, буду ли я даже в отпуску. Знаешь, дорогая, мне кажется, что я ещё не была так занята и в состоянии такого напряжения. Необходимо охватить все задания по работе, а их так много! Обеспечить домашнее хозяйство, — и основное, накормить Иду, маму. Тянуть Иду: находить ей репетиторов, следить за учёбой. А вечерами лихорадочно печатать.
Некогда читать. Однако, когда ко мне попала книга Каверина «Два капитана», я утонула в ней и забыла на это время все свои заботы и затруднения.
Да, между прочим, Ксюшенька, ты не можешь узнать подробней о Каверине. Думается мне, что эта книга — его автобиографическое произведение.
Несмотря на непрерывные щелчки и беспросветную работу, я счастлива, что могу трудиться и что состояние здоровья разрешает это. Как я завидую людям творящим, созидающим нужное, ценное. Жизнь их оправдана!
Спасибо и спасибо за газеты. В них мы нашли немало нужных нам иллюстраций для альбома о Москве.
Итак, дорогая, езжай в Крым. Береги себя. Морской воздух тебе необходим. Не будешь ли ты снова там, где мы встретились.
Пиши. Крепко тебя целую. Мура.
Боже мой, как рвётся всё моё существо к природе! Я ранее никогда не жила на 4-м этаже, в центре города. Я привыкла и предпочитаю окраины с зеленью и воздухом.
[Без даты. Карандашная пометка: «48 г. осень». Отношу к 46-му году.]
Дорогая Ксюшенька!
Если б можно было бы увеличить количество часов дня! Может быть в таком растянутом дне я бы успела уложить свои дела.
Не знаю, писала ли я тебе, что снова купила пиш. машинку, и я каждую, вне работы, минуту печатаю. Работа тяжкая и жиденько оплачиваемая. Времени для сна остаётся совсем мало.
За всё лето один раз мы могли выехать на Днепр, поехали катером на Слободку (где я родилась). Вместо б. большого селенья, после оккупации, застали пустой, заросший кустарниками остров. Всё было сожжено. Мечтаю пойти хотя бы недели на 2 в отпуск, чтобы почувствовать лето. Боже мой, как тянется всё во мне к природе. Наша Сенная (Льв.) площадь летом душна и пыльна и я так уже давно не слышала ни шелеста листвы (а это такая симфония), ни запаха земли.
Ида сможет поехать в Москву только в том случае, если выдержит экзамены в 11 класс. В Москву она рвётся. Всё лето она так же, как и зимой, бездельничала; остались считанные дни до экзамена, не знаю, как она выдержит. Здоровье у неё пошатнулось и заниматься, как в прошлом году, день и ночь в течение 10 дней, она навряд ли сможет. В общем, Ксюшенька, трудно тебе сказать, какое она мне даёт горе. Пока я жива, она ещё кое-как будет держаться на поверхности внешнего приличия, но одна она опустится ко дну.
Я очень и очень благодарна тебе за присланные газеты. Скажи, дорогая, никак не можешь ты помочь нам в изготовлении альбома о Москве? Подойдут всякие иллюстрации, фото, очерки и т. д. Будь здорова, дорогая. Крепко тебя целую. Верочка шлёт тебе свой привет. Мура.
[Письмо Иды.]
1 мая 1947 года. Киев.
Здравствуй дорогая Ксюшенька!
Поздравляю тебя с праздником 1 мая и желаю, чтобы радость и веселье последующих праздников возрастало геометрической прогрессией. Очень благодарна за подарок. Он был как нельзя кстати. Небольшая добавка и я купила себе платье. Эта покупка дала мне возможность выйти на улицу в приличном виде. Одно смущает, ведь трудно достаются тебе эти трудовые рубли. И зачем баловать меня, не заслуживающую этого? Ксюшенька, извини меня за моё долгое молчание. Единственным оправданием может послужить непрерывная цепь моих заболеваний. В этом году я болею серьёзно, оправдывая существование врачей и медикаментов. Противно болеть. Превратилась в дохлую клячищу. Похожа на исхудавшего Паганеля. Думаю, летом после экзаменов жестоко расправиться со всеми болезнями, выгоняя их солнцем и волнами Днепра. О, Днепр! Широко разлился он. Киевское море! Вода слилась с горизонтом. Серая, голубая движущаяся пустыня. Островки, опоясанные зелёным отраженьем. Ветер. Солнце. Молодая листва, летящая по ветру. Хорошо!
