Мюррей Бейл - Ностальгия
— Прежде чем отправиться на Красную площадь и в наш Кремль, попробуем-ка сначала заглянуть сюда, — возвестила Анна, щелкнув пальцами.
Группа стояла перед внушительной охряно-желтой стеной некоего особняка на Боткинской улице. Ни дать ни взять римские окраины: такие же металлические ставни, такие же величественные габариты. До 1917 года здесь размещался широко известный бальный зал.
— У нас есть много на что посмотреть сверх того, что печатают на календарях и открытках, — продолжала Анна. — Как там у вас говорится? «Двойное дно»? Да, верно. — Она вновь сверкнула зубами; щелочки глаз почти исчезли. — Один из наших соотечественников сравнил музеи с чащобами: очень мило, вы не находите? Наши Красная площадь и Кремль останутся в веках.
— Не слишком-то на это полагайтесь! — сострил Гэрри.
Кое-кто обернулся: боже, ну как можно быть таким хамом! Впрочем, Кэддок, как всегда, с исторической справкой не задержался.
— Кремль бы ват несколько раз сожжен до основания враждебными племенами.
Дуг хлопнул себя по лбу.
— Открытки!
— Я себе сделала пометку, — кивнула миссис Каткарт. И объяснила Анне: — Мы намерены послать друзьям открытки с видами вашей страны.
При этих словах миссис Каткарт не улыбнулась, давая понять, что награда, по сути дела, преждевременна.
В этот самый момент Шейла заметила на другой стороне улицы человека с газетой «Правда» в руках — как две капли воды похожего на того, что выглядывал из-за колонны с каннелюрами в гостиничном фойе. Она внимательно сощурилась, но не сказала ни слова и побрела вслед за группой.
Филип Норт с Джеральдом пытались перевести слегка покосившуюся вывеску над входом:
ЦЕНТР ТЯГОТЕНИЯ
— «Центр», — с трудом разобрал Джеральд, шевеля губами.
Хитроумный автомат, срабатывающий при опускании копейки, пропустил их через турникеты. Сквозь стеклянный корпус было видно, как медный диск катится под уклон, приводя в движение стальные рычаги: ют монетка провалилась в щель, высвободила пружины и горизонтальный храповый фиксатор — и замигали лампочки.
Внутри было темно и прохладно: какое облегчение! Правительственное здание как-никак.
Анна присела на стул и вытерла платком шею. И передала своих подопечных постоянному главе министерства: тот с самого начала находился тут же. Эти двое так хорошо знали друг друга, что даже поздороваться не потрудились.
У этого славянина с характерно раскосым взглядом одно из бледно-голубых глазных яблок свободно и бесконтрольно вращалось в заглубленной глазнице. Во всем остальном лицо его оставалось недвижным, исполненным безысходной скорби. Столько всего в жизни приходит — и уходит! Из носа у бедолаги все время текло; время от времени он поправлял дело тыльной стороной руки; пиджак и черные брюки были ему заметно малы. С другой стороны, он явно вжился в свою роль. Работа стала для одержимца самоцелью. Центр был областью знания с четко очерченным периметром — в каком-то смысле провинцией. Как, улыбаясь, заметила Анна:
— Наши гиды в Музее атеизма, в Кунсткамере и в Музее революции точно такие же. Ни о чем другом и не думают. Все они одним миром мазаны.
— Я как раз собирался сказать, что все музеи по сути своей одинаковы, — обратился Борелли к Норту.
Ха! Этот-уже-включился-заработал-вовсю, не успели посетители переобуться в специальные войлочные тапочки, чтобы не повредить ценного паркета. В первых же коридорах обнаружилось, что ходить по ним непросто — полы были отполированы до блеска. В стратегических местах крепились медные перила — в помощь неуклюже ступающим, хохочущим посетителям, девушкам в первую очередь; но и сами перила были гладко отполированы. Для Саши, что вцепилась в руку Норта, и для Вайолет это было чем-то вроде детской игры. Прочие улыбались и вздрагивали, скользя следом за русским медведем. Гэрри, присоединившись к группе, слегка подтолкнул сзади Шейлу. В конце концов, они в отпуске — или где? Русскому, похоже, было не привыкать. Он мрачно шагал вперед — легко, привычно — и рассказывал посетителям, что Центр тяготения был основан во времена холодной войны.
Изъяснялся он на превосходном гортанном английском (учитывая все обстоятельства). И — смотрел на вещи под небезынтересным углом.
— Без силы тяготения наше существование немыслимо. На первый взгляд, — по-славянски плавно излагал он, — от него зависит здоровье наций. Если бы не тяготение, стенки наших легких непременно бы рухнули; это кровяное давление поддерживает их в равновесии. Все мы это сознаем. Гвозди повыпадали бы из досок. Балки обвалились бы на головы граждан. Тяготение — это особое переживание. Мы его чувствуем. Мы его осознаем. Что такое смерть, как не утрата тяготения? Крушение, обвал. Возвращение в могилу.
— Тридцать два фута в секунду, в секунду тридцать два фута! — сообщил ни к селу ни к городу Кэддок.
— Мы, советские граждане, одержимы тяготением. Мы постоянно изучаем… пути и методы его усовершенствования. Ищем, как воздать ему должное. Вот так и возник наш Центр.
Кэддок, конечно же, не мог видеть, как глазное яблоко собеседника дрожит и вибрирует, точно воздушный пузырек в строительном уровне. По всей видимости, гид усиленно пытался зафиксировать взгляд на посетителях. Он стоял рядом с грубо нарисованным плакатом: рыжеволосый тип сбрасывал пушечные ядра вниз с покосившейся башни. И однако ж бледно-голубой глаз вращался туда-сюда. Рядом висела гравюра: престарелый англичанин держал в руках слегка побуревшее яблоко и озадаченно его разглядывал.
Борелли и Луиза внезапно схватились друг за друга, чтобы не поскользнуться. Русский между тем вкратце излагал теорию Хлебникова о корреляции тяготения и времени.
— А вы когда-нибудь задумывались об удивительном взаимоотношении между тяготением и перспективой, между тяготением и совпадением, между тяготением и радугами? — втолковывал дребезжащий голос.
О, этот мир и его разнообразные объекты! Необходимо рассмотреть множественность его законов и отдельных проявлений; согласовать взаимосвязи…
Тяготение и совпаде…
Гэрри Атлас решил, что он все понял.
— Верно! Совершенно с вами согласен.
Линии судьбы, траектории бомб, грубые фарсы.
Ключевой, неотвязный вопрос истории: если бы в Цюрихе Ленина пришибло отвалившейся черепицей, произошла бы революция? Если да, то галочка. Если нет, поставьте крестик. Подвижные тела и нации притягиваются друг к другу — приходят в столкновение.
Безапелляционные высказывания гида, в сочетании с его массивной, унылой головой, с локально-подвижным, своевольным глазом, нежданно повергли австралийцев в глубокую задумчивость. Луизе, которая шепталась с Борелли, касаясь его руки, казалось, что человека горестнее она в жизни не встречала. В любом случае концепция была именно такова: продвигались все неспешно, осторожно, шарк-шарк тапочками; и при этом внимательно слушали экскурсовода, из виду его не выпуская. Сколь многое стоит того, чтобы задержаться ненадолго! Вскоре туристы напрочь позабыли о внешнем мире.
— Мы классифицировали несколько категорий тяготения, — сообщил гид.
Из-за просевшего фундамента особняка в дальнем конце помещения пол, загадочно поблескивая, шел под уклон — под стать обветшалым бальным залам, что якобы еще используются в Вене. Ряды массивных канделябров еще больше усиливали ощущение парадности — равно как и сусальное золото, и лохмотья шевроновых обоев.
Здесь были представлены специфические образчики тяготения, включая удельный вес: одни подпирали стены либо крепились к ним; другие свисали с потолка. Отдельные экспонаты стояли в самом центре зала. Русский зарысил к ним и заинтересованно подался вперед, словно впервые увидел.
Подборка черно-белых фотографий иллюстрировала взлет и падение Германской империи. Стоявший посреди развалин советский солдат указывал на поверженный памятник Третьего рейха — на свирепого орла с оплетенной свастикой в когтях. С самого начала герб был заключен в венок.
Гид даже улыбнулся краем губ. Улыбка ему не шла.
— Благодаря тяготению все в результате возвращается обратно в землю.
При виде иных экспонатов Саша с Луизой хмурились и отворачивались.
Траектория шрапнели и ракет; курс полета бомбы крупного калибра. Фотографии. Ночные снимки легко сошли бы за демонстрацию фейерверков. Во время войны в России было уничтожено 89 500 мостов, 4100 железнодорожных станций и 427 музеев.
Миссис Каткарт поскользнулась: ее толстые ноги разъехались в стороны. Ей помогли подняться; она недовольно бурчала что-то себе под нос.
— А ты где был? — накинулась она на Дуга.
Гид словно ничего не заметил. Четкое соотношение между тяготением и временем было проиллюстрировано — пожалуй, несколько тривиально — с помощью ряда синхронизированных песочных часов. Заметив интерес группы, гид снова улыбнулся краем губ.
