Одри Ниффенеггер - Соразмерный образ мой
— Это правда, — подтвердил Роберт.
— Пожалуйста, — взмолилась Джулия.
В конце концов было решено, что Валентину, согласно ее воле, похоронят в фамильной усыпальнице Ноблинов.
В ящике Элспет спрессовала Валентину в мягкий, бесформенный комочек, чтобы та не рассеялась, и прижала ее к себе. Ну вот, Валентина, мы тут, словно детеныши в сумке кенгуру… подождем, что будет дальше. Она прикидывала, что известно Валентине и что вспомнится позже. Когда сидишь с младенцем, точно так же не знаешь, о чем думает сейчас это крошечное существо и способно ли оно вообще думать. Элспет, к примеру, не помнила первых дней своей жизни после смерти. Все происходило постепенно; не было момента пробуждения или внезапного возвращения сознания. Крепко прижимая к себе Валентину, она пела ей песенки, болтала о том о сем. Валентина была похожа на гул, на вибрацию бытия, но ни слова, ни мысли не доносилось до Элспет. Ей вспоминалось, как двойняшки были еще совсем крохами. Они никогда не спали и не ели одновременно; вместе с молоком они высасывали из нее все запасы энергии; даже тогда они казались неразделимыми, но разными. Зато сейчас ты смогла полностью отделиться, Валентина. В ящике ничего не происходило. Шли дни. Вскоре — хотя время мало что значит для призраков — вскоре должен был наступить день похорон. Пора событий.
ДЕНЬ ВОСКРЕШЕНИЯ ИЗ МЕРТВЫХ
В день похорон Роберт стоял у двери Мартина в восемь утра, заваленный рассыпавшимися газетами. Он попытался сложить их в пачки, но оставил эту затею, когда появился Мартин.
— Входи.
Они прошли через квартиру на кухню. Роберт сел за стол, а Мартин включил электрический чайник. Мартин приятно удивил Роберта: он выглядел вполне вменяемым и каким-то домашним — по контрасту с тем, что происходило внизу. «Если Мартин здесь — самый нормальный, то это конец света».
— Похороны сегодня, в час дня.
— Знаю.
— Ты пойдешь? Нет, если не можешь, ничего страшного, но мне кажется, Джулия будет тебе признательна.
— Не знаю. Если соберусь — позвоню им.
— Значит, будем считать, что не придешь?
Мартин пожал плечами. У него в руках были две коробки с чаем. Роберт указал на «Эрл Грэй». Мартин положил по пакетику в каждую чашку.
— Как Джулия?
— Приехали ее родители. Наслушавшись Элспет, я уж начал думать, что это будут огнедышащие чудовища о трех головах, но они привели Джулию в чувство, и все трое… как бы это сказать… тоскуют вместе. Нам всем трудно поверить… они слоняются по квартире, будто ожидают прихода Валентины… Джулия — как сомнамбула.
— Н-да. — Мартин залил чайные пакеты кипятком. Роберт стал смотреть на пар. — Они остановились в квартире?
— Нет, в гостинице.
— Так что, Джулия в квартире одна?
— Да. Родители хотели забрать ее к себе, но она пожелала остаться дома. Почему — не понимаю.
— Ей не следует оставаться одной.
— Я, собственно, по этому поводу и пришел. Хочу попросить, чтобы ты сегодня вечером позвал Джулию к себе и приютил ее, пока я не скажу, что ей можно вернуться.
Мартин отнесся к этому скептически:
— Зачем?
С тем же напускным простодушием Роберт ответил:
— Джулию нельзя оставлять одну.
— Конечно нельзя. Но не лучше ли ей побыть с родителями?
— В крайнем случае можешь и родителей сюда пригласить.
— Шутишь? Думаешь, я приведу сюда Эди и Джека? Ты по сторонам-то смотрел?
— Я — разумеется, а ты, по-моему, нет. — Роберт сменил тактику. — Послушай, Мартин, это вопрос жизни и смерти: тебе придется помочь мне продержать Джулию несколько часов за пределами ее квартиры. Я не могу рассчитывать на Эди и Джека.
— Что ты задумал?
— Ты не поверишь, если я расскажу.
— А ты попробуй.
— Это что-то типа спиритического сеанса.
— Надумал вызвать Валентину? Или Элспет?
— Вроде того.
Мартин возмущенно тряхнул головой:
— Не сказал бы, что это самый удачный момент. Если тебе приспичило поиграть в эти игры, неужели нельзя подождать?
— Нет, ждать невозможно.
— А почему Джулии нельзя находиться дома?
— Я не вправе говорить. И ты тоже помалкивай.
— Нет. Уволь.
— Почему же нет?
Мартин встал и начал мерить шагами кухню. Роберт внезапно пожалел, что не сделал этого первым, но не могли же они оба расхаживать из угла в угол одновременно. Это было бы по меньшей мере странно.
— Если Джулия останется в неведении, от нее не убудет, — сказал Роберт. — Вот что: предлагаю тебе сделку. Продержи у себя Джулию сколько нужно — и получишь то, о чем можешь только мечтать.
Мартин опять сел.
— И что же это? — недоверчиво спросил он.
— Адрес Марики в Амстердаме.
Мартин вскинул брови. В очередной раз встал и вышел из кухни. Роберт слышал, как он топает по коридору к себе в кабинет. Через некоторое время Мартин появился с зажженной сигаретой в одной руке и картой Амстердама в другой.
— Ты вроде бросил? — удивился Роберт.
— Еще раз брошу, через полчаса. — Мартин разложил карту на столе. Роберт заметил, что карта испещрена значками и надписями, частично стертыми. Мартин указал на красный кружок в Йордане. — Это здесь.
Роберт прищурился, разбирая мелкий шрифт.
— Близко, но не попал. — Они уставились друг на друга. Роберт ухмыльнулся. — А с чего ты выбрал это место?
— Мне ли ее не знать? Она достаточно осторожна, чтобы не болтать лишнего, но я все помню. Мы жили неподалеку, на Тведе Лельедварсстрат.
— Могу дополнительно скинуть тебе ее электронный адрес.
— У Марики нет электронной почты.
— Есть. Уже больше года.
— Больше года?
— Короче, предлагаю тебе ее адрес, мейл и вид квартиры.
— Она прислала тебе снимок своего жилья?
— И не один. Она не упоминала, что завела кошку?
— Неужели правда? — задумчиво спросил Мартин.
— Серая кошечка, зовут Иветтой. Спит у Марики на подушке.
Мартин сидел молча, курил и разглядывал карту.
— Ладно, уговорил. Что мне надо делать?
Роберт объяснил. Все действительно было просто; единственная простая вещь за целый день.
Проснувшись в тесном гостиничном номере, Джек увидел, что Эди стоит в ночной рубашке у французского окна[116] и разглядывает голубое небо над шиферными крышами Ковент-Гардена. Он лежал, глядя на нее, и боялся нарушить ее раздумье. В конце концов он встал и направился в ванную. «Странно все-таки устроена жизнь. Вот я пошел отлить, потом залезу под душ, побреюсь, как в любой другой день — будто на отдыхе. Ну почему мы ни разу не приехали их проведать?» Стерев с шеи остатки пены для бритья, он вернулся в комнату. Эди по-прежнему стояла у окна. Теперь она склонила голову. Джек подошел и встал позади нее, положив руки на ее голые плечи. Она чуть повернулась к нему.
— Который час? — спросила она.
— Четверть девятого.
— Можно звонить Джулии.
— Наверняка она уже давно не спит.
— Да.
Они не двигались; на Эди давила тяжесть его рук.
— Сейчас я позвоню, — сказала она.
Ее сотовый тут не работал — пришлось набирать номер на гостиничном телефонном аппарате, ошибаясь и неловко набирая вновь.
— Джулия? Просто хочу услышать твой голос.
— Привет, мам. Боже, я не знаю, что мне делать, мама.
— Мы подумали, что сможем приехать пораньше. Мне невмоготу оставаться в этом номере.
— Приезжайте прямо сейчас, ладно? Я одна и не знаю, куда себя деть.
— Да-да, вот только оденемся и поймаем такси. Скоро будем у тебя.
Эди захлестнуло волной несуразного счастья. «Я нужна ей». Она улыбалась, когда вешала трубку. Деловито поспешив к чемодану, она стала одеваться для церемонии прощания. Джек остановился у шкафа и уставился на одинокий темный костюм. На минуту он забылся; утонул в шерстяной ткани, темнеющей в глубине шкафа. Очнувшись, он потянулся за костюмом. «Чувствую себя стариком». Пиджак оттягивал ему плечи, словно был подбит металлом. Он смотрел, как суетится Эди: причесывается, надевает серьги. «Не хочу выходить на улицу». Он сел на кровать, держа в руке пару носков. Заметив, что он сидит без движения, Эди поторопила:
— Быстрее, она ждет.
И это брошенное вскользь единственное число обрушилось на него бесповоротным осознанием смерти Валентины.
Джулия поджидала их внизу, в холле. Сквозь узкое решетчатое окно она смотрела, как родители открыли ворота и прошли по дорожке через сад. Этот июньский день выдался ясным; в солнечном свете фигуры выглядели увеличенными и четкими. Родители напомнили Джулии картинку из одной детской книжки. «Девочка ведет за собой медведя». Джулия открыла дверь, и в холл ворвался порыв ветра, сбросив почту Роберта на пол. Она не стала подбирать.
