Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2012)
Книга, название которой может показаться “узкотематическим”, в действительности является важнейшей для понимания большинства философских работ Хайдеггера, и прежде всего, его тезиса о забвении бытия . Повсеместное (от Платона до Ницше) вытеснение мысли о бытии вниманием к сущему могло быть проблематизированотолько через обращение к досократической греческой мысли (“началу западного мышления”). И пожалуй, ни в одной другой работе Хайдеггера этот вопрос не поставлен столь ясно: “Не получается ли так, что всякое мышление может быть мышлением только в том случае, если прежде его затронуло само бытие?”
Лекции о Гераклите можно назвать эталоном герменевтического чтения: Хайдеггер терпеливо проговаривает и заново формулирует вопросы, буквально каждое из разбираемых древнегреческих слов подвергается внимательному разбору и толкованию. Как случилось, что от φύσις ( восхождения ) в physis ( природе ) осталось так же мало, как в veritas ( истине ) от λήθεια ( несокрытости )? Уже в лекциях о Пармениде был обнаружен если не корень этой проблемы, то как минимум ключ к ней — в противопоставлении λόγος γреков и ratio римлян. Именно период, когда слово лишилось основы и было изгнано из своего сущностного места, стал фундаментальным водоразделом всей западной философской мысли. Слова отрываются от корней: политика забывает о родстве с полисом , философия постепенно срастается с техникой , на смену бытию приходят ритуал и догма . После “Парменида” и “Гераклита” становится очевидным, что Рим и христианство имеют куда большее отношение к началам современного понимания проблемы знака , чем Ф. Соссюр и Ч. Пирс.
Эти лекции демонстрируют вызревание хайдеггеровского понимания языка, которое раскроется в более поздних работах. По Хайдеггеру, не существует большей ошибки в определении сущности языка, чем сведение его к коммуникации. Выступая проявлением бытия как такового, логос не может быть отождествлен с разумом и логикой: “Еще до того, как человек явно услышит „Логос”, он уже присутствует для человека и всегда позволяет человеку собирать его”.
В 1966 году Хайдеггер вернется к подробному разговору о Гераклите — совместно со своим учеником Евгением Финком они проведут в университете Фрайбурга несколько семинаров о нем. Стенограмма этих встреч также уже переведена на русский, и едва ли без изучения двух “Гераклитов” можно говорить о приближении к пониманию более поздних работ Хайдеггера.
Стивен Хокинг. Три книги о пространстве и времени. Перевод с английского И. Иванова, М. Кононова, Н. Смородинской. СПб., “Амфора”, 2012, 503 стр.
Издание, объединившее главные работы американского физика, открывает многократно публиковавшаяся на десятках языков (включая русский) и самая популярная из книг Хокинга — “Краткая история времени”, повествующая об эволюции исследования Вселенной от Аристотеля до наших дней. Особенно акцентируются рубежи эпох, инициировавшие кардинальные повороты мышления: гелиоцентрическая модель Н. Коперника, разрушившая гармонию античного космоса и открывшая представление о Земле как о крохотной планете, потерянной в бесконечности; теория относительности А. Эйнштейна, в корне изменившая отношение к понятиям пространства и времени; квантовая механика и принцип неопределенности В. Гейзенберга, позволившие заговорить об отсутствии предсказуемого сценария в поведении элементарных частиц; а также исследовавшаяся самим Хокингом проблема космологической сингулярности , возможность существования состояний, не подчиняющихся известным законам физики (начальный момент Большого взрыва).
Две другие работы, присутствующие в этом сборнике (лекции “Черные дыры и молодые вселенные” и “Теория всего”), в целом посвящены тем же самым сюжетам — истории исследования Вселенной и формулировке актуальных вопросов науки. Согласно Хокингу, главной проблемой, стоящей сегодня перед физикой и астрономией, является трудность создания единой теории Вселенной, чему мешает прежде всего сложность согласования принципов классической теории относительности с достижениями квантовой механики. Вследствие этого на данном этапе наука вынуждена заниматься параллельным развитием частных теорий, которые в будущем, возможно, смогут быть объединены в “теорию всего” (ступенью к этому Хокинг называет исследования квантовой гравитации, но любопытно, что ни в одной из этих лекций он не упоминает о синергетике и И. Пригожине).
Несмотря на подчеркнутую толерантность в отношении христианства, корреляция теоретических построений Хокинга с идеей Творца (и особенно мыслью о возможности Его вмешательства в функционирование Вселенной) сформулирована как весьма проблематичная. Вместе с тем, при амбициях достичь “полного понимания” мироздания, Хокинг указывает на ряд серьезных сложностей, связанных прежде всего с тем, что наука, описывая что есть Вселенная и как она возникла, оставляет за скобками вопрос, почему она существует. “Философы же, чья работа в том и состоит, чтобы задавать вопрос „почему”, не могут угнаться за развитием научных теорий”, — пишет Хокинг, считая одной из серьезнейших проблем современности специализацию знания. Он часто вспоминает о некомпетентности философов науки в отношении современных исследований, но одновременно приходится признать, что некоторые из его собственных высказываний о философии способны вызвать улыбку. Так, сосредоточенность Л. Витгенштейна на анализе языка Хокинг называет “унижением для философии” (хотя в ХХ веке, может быть, лишь М. Хайдеггер был в такой степени поглощен онтологической укорененностью языка).
Одну из главных формулируемых Хокингом проблем науки в равной степени можно назвать религиозной и философской: “Зная только то, что произошло после Большого взрыва (а мы знаем только это), мы не сможем узнать, что происходило до него. События, которые произошли до Большого взрыва, не могут иметь никаких последствий, касающихся нас, и поэтому не должны фигурировать в научной модели Вселенной”. Книги Хокинга способны не только претендовать на роль надежного костыля для гуманитария, опасающегося забыть, чем заняты естественные науки, но и напомнить о том, что вопросы онтологии оказываются тесным образом связаны с погружением в фундаментальные проблемы астрономии и физики.
Петр Сафронов. Случайный порядок. М., “Академический Проект”, Альма Матер”, 2012, 160 стр.
Провокативная форма этого текста заранее исключает возможность “комфортного” рецензирования: то, что сперва преподносится как манифест, может несколькими страницами ниже быть высмеяно, и потому оказывается крайне сложно уловить тот момент, когда читающий книгу перестает быть объектом насмешек (при прочной уверенности в том, что целью текста вовсе не является намерение водить читателя за нос). Конечно, можно пойти по пути аналогий, вспомнить “обрывочную” манеру Ницше, Розанова, обэриутов, но эти сравнения не слишком сильно помогут понять “Случайный порядок”. Хотя, конечно же, сама форма коротких заметок — свалки неоформленных тезисов — здесь принципиальна, поскольку речь идет о мышлении до науки, до понятий, определений и терминов: о философии, которая не должна бояться ошибки и даже откровенной глупости. Инициированный М. Хайдеггером “поворот к грекам” лишается здесь своего спасительного ореола: “Греки как-то ошиблись со своей гармонией. Или что-то не так о них рассказывают. Или я что-то не так понимаю”.
Ничто не может быть здесь более чуждым, чем претензия выработать новую философскую дисциплину или систематизировать существующие. Собственно, радикальное неприятие современной российской образовательной системы, анализ ее стагнации является одним из важных сюжетов этой книги (где преодоление этого состояния оказывается возможным только через осознание его плачевности). Точно так же “взгляд слева”, который здесь можно условно назвать продолжением традиций неомарксизма и ситуационизма, отнюдь не отменяет разговора о глубоком кризисе “левой мысли”. Но одновременно одним из важнейших пластов книги оказываются отсылающие к Ж.-Л. Нанси и М. Бланшо размышления о невозможном сообществе, противостоящем социально-коммуникативным условностям (впрочем, противоположный намеченный пунктиром тезис не менее интересен: “Юродивые не образуют сообществ. Они слишком серьезно к чему-то относились”).
