Салман Рушди - Флорентийская чародейка
Получив известие об исчезновении Веспуччи, о его таинственной дематериализации в пылающем доме — после чего многие горожане громко заговорили о колдовстве, — император понял: сбываются его самые мрачные опасения. «Теперь мы постараемся выяснить до конца, есть ли реальные основания у всех этих разговоров о черной магии и проклятиях», — заявил он.
Наутро после пожара на дальней оконечности озера было обнаружено полузатопленное судно. Это был грузовой корабль «Гунджаиш». В днище его зияла дыра, второпях прорубленная топором. Никколо Веспуччи исчез, прихватив с собой Скелетину и Матраску, но исчез не посредством колдовства, а с помощью обыкновенного плавучего средства. Как раз в это время из Кашмира доставили очередную партию льда, для чего пришлось использовать не предназначенный для перевозки грузов роскошный «Асаиш», и даже маленький быстроходный «Фармаиш» был загружен глыбами льда до самой ватерлинии.
Акбар подумал, что Веспуччи решил наказать их отсутствием воды. «Он оставил нас и хотел, чтобы мы изнывали от жажды его увидеть», — сказал он себе. Когда по настоянию Ман-баи Селим явился к отцу и обвинил всю троицу в намеренном поджоге, Акбар сразу догадался, что это его рук дело, но промолчал. Что сделано, то сделано. Он отдал приказ не чинить беглецам никаких препятствий — пускай идут, куда захотят. Он решил не преследовать их за потопление судна. Мысленно он пожелал удачи всем троим — чужестранцу в плаще из разноцветных ромбов, тонкой, как нож, Скелетине и похожей на мяч Матраске. Если справедливость существует, то где-нибудь в мире отыщется спокойное место даже для таких странных людей, как эти трое. История Веспуччи завершена. Он шагнул на пустой лист, который обычно оставляют в конце, после последней страницы; ушел за грань освещенного пространства и вступил в безвестность, в мир неумерших, тех, чья жизнь кончается прежде, чем они перестают дышать. Император, стоя у озера, пожелал Могору дель Аморе спокойного существования вне жизни, тихого ее конца. И отвернулся.
Ман-баи была безмерно раздражена подобным исходом, она жаждала крови. «Пошли людей, вели им убить всех троих!» — вопила она, но Селим велел ей замолчать. В первый раз за всю никчемную жизнь в его характере проявились те качества, которые позже позволили ему сделаться блестящим правителем. События последних дней стали для него серьезным потрясением. Они произвели переворот в его сознании и превратили его из капризного, обидчивого юнца в цивилизованного, мудрого государя. «Я покончил с убийствами, — сурово сказал он. — Отныне я буду считать сохранение и поддержание жизни более важным деянием, чем уничтожение ее. Больше никогда не требуй от меня ничего подобного».
Однако угрызения совести уже ничего не смогли изменить. Фатехпур-Сикри был обречен. На следующее утро императора разбудили возбужденные, испуганные голоса. Когда его доставили вниз, к подножию холма, то сквозь шум водяных колес до него донеслись еще более громкие крики обитателей караван-сарая, и он увидел, что с озером творится что-то неладное: прямо у него на глазах оно медленно отступало от берегов. Император послал за главным строителем и его мастерами, но они не могли понять, что происходит. Люди кричали, что озеро, то самое озеро, которое когда-то на закате дня странник принял за огромную чашу с расплавленным золотом, решило их покинуть. Без озера доставка льда, а следовательно, и чистой воды во дворец невозможна. Без озера простым людям — тем, кому не по карману лед, — станет нечем утолять жажду, не в чем мыться, не с чем готовить пищу. Их дети не выживут… С каждой минутой солнце взбиралось все выше, и зной нарастал. Без озера город не что иное, как спаленная солнцем, сморщенная ореховая скорлупа. Вода продолжала уходить. Смерть озера означала гибель Сикри.
Без воды мы — ничто. Даже император, если его лишить воды, станет прахом. Истинная и единственная госпожа наша — это вода, и все мы — рабы ее.
Акбар отдал приказ: «Всем покинуть город».
***До конца жизни император был убежден, что таинственное исчезновение озера у Фатехпур-Сикри явилось делом рук чужеземца, которого он незаслуженно обидел и спохватился, когда было уже слишком поздно. Против пламени императорского гнева Могор использовал воду — и победил. Правда, нанесенный Акбару удар не был смертельным. Моголы были кочевниками прежде, станут ими на какое-то время и теперь. Уже сейчас две с половиной тысячи мастеров по установке временного жилья — целая армия — были наготове; их слоны и верблюды тотчас же могли двинуться туда, куда повелит император, и разбить шатры там, где ему захочется отдохнуть. Его империя слишком обширна, его сокровища слишком велики для того, чтобы один удар мог нанести ему непоправимый ущерб. Рядом, в Агре, была крепость и много дворцов, в Лахоре — тоже. Он покинет Сикри, но оставит свой любимый, покинутый водой город из камня и дымного марева одиноко стоять век за веком как напоминание, как символ быстротечности всего сущего и внезапных поворотов судьбы, от которых не может себя уберечь ни один человек, даже сам император. Но он выдержит. Собственно, быть правителем и значит уметь приспосабливаться к обстоятельствам, уметь меняться вместе с ними. А поскольку правитель по своей человеческой сути ничем не отличается от любого из подданных своих, только более совершенный, волей Всевышнего вознесенный над себе подобными, то способность менять себя — непременное условие существования человека вообще. Двор, вся знать, все, кто служил ему, покинут этот город вместе с ним, но в последнем караване, который выйдет отсюда, не будет места для простых землепашцев. Их, как всегда, бросят на произвол судьбы. Они разбредутся, они затеряются на просторах Хиндустана. О них некому позаботиться, кроме них самих.
И тем не менее они не восстают против нас, думал Акбар. Они мирятся со своей горькой долей. Как это возможно? Отчего они такие? Они понимают, что мы их бросаем, и продолжают выполнять наши приказы — непостижимо!
На приготовления к великому переходу ушло два дня. На это время воды хватило, но к исходу второго дня озеро ушло совсем, и на месте, где еще недавно было полно чистой влаги, поблескивала на солнце лишь жидкая грязь. Еще два дня — и даже эти следы исчезнут. Останется только иссохшая, растрескавшаяся глинистая поверхность. Наутро третьего дня процессия во главе с царским семейством и приближенными двинулась по дороге к Агре. Акбар, держась очень прямо, ехал верхом, его женщины — в изукрашенных паланкинах. За членами семьи следовали знатные люди, дальше — слуги и их домочадцы; замыкали процессию запряженные буйволами повозки, на которые погрузили весь свой скарб мастера и ремесленники. Среди них были мясники, лекари, каменщики — и проститутки. Для них место всегда находилось. Ремесло можно было переместить, но землю — никак. Словно веревками привязанные к своей высыхающей земле, земледельцы глядели вслед уходящему каравану, а потом, очевидно преисполненные решимости урвать хоть одну ночь счастья перед тем, как провести оставшуюся жизнь в голоде и нищете, толпы брошенных на произвол судьбы людей стали взбираться на холм. Сегодня единственный раз в жизни они вдоволь потешат себя, они будут играть живыми фигурами в шахматы и будут взбираться на каменное дерево-трон. Сегодня ночью любой из них сможет подняться на верхнюю террасу Панч-Махала и, вообразив себя падишахом, любоваться своими владениями. Сегодня, если хочешь, можешь провести ночь в покоях императора. А завтра… Завтра нужно будет попытаться найти способ не умереть.
***Лишь один из членов царской семьи так и не покинул Сикри. После пожара в Доме Сканды госпожа Ман-баи, видимо, повредилась рассудком: сначала она металась и вопила, а затем, после того как принц Селим прикрикнул на нее, впала в глубокую тоску, внезапно утратив дар речи. Вместе с Сикри ушла из жизни и она. Возможно, виня себя за гибель столицы, она в предотъездной суматохе улучила момент, когда рядом не было никого из служанок, и проглотила опиум. Последним, что совершил Селим, перед тем как присоединиться к покидавшему Сикри каравану, было захоронение любимой жены. Так окончилась история долгой вражды двух женщин — сиятельной Ман-баи и Мохини-Скелетины.
Когда Акбар проезжал мимо кратера, где совсем недавно плескались живительные воды озера, он вдруг понял смысл преследовавшего его проклятия. Оно не имеет отношения к настоящему. Пока что он непобедим и, если пожелает, может возвести еще целый десяток Сикри. Проклято его будущее. Едва он умрет, все, к чему он стремился, его взгляды на жизнь, его начинания и планы — все испарится, как вода. Будущее не сложится так, как он надеялся, оно станет чуждым и враждебным пространством, где людям предстоит заботиться лишь о том, как бы выжить, и сосед станет ненавидеть соседа. Они будут крушить и топтать святые места, начнут в пылу новых битв — каждый за своего бога — снова истреблять друг друга, то есть совершать то, с чем он надеялся покончить раз и навсегда. Жестокость, а не цивилизованность станет управлять миром.
