Олег Рой - Вдали от рая
Однако дни шли за днями, вот они уже сложились в неделю, а Вера по-прежнему не появилась. Он стал звонить ей на мобильный – и на тот, которым Вера пользовалась постоянно, и на запасной номер, служивший только для работы – но оба аппарата были отключены. Городской телефон на Сиреневом бульваре тоже не отвечал. Волковской забеспокоился, связался с несколькими известными ему приятельницами дочери – и все в один голос заверили его, что уже давно ничего не слышали о Вере, сами пытаются ее найти, но безрезультатно.
После этого появился страх. Не только мистический страх, который вызывала у него невидимая противостоящая сила, но и совершенно обычный, можно сказать, нормальный – отцовский. Жизнь в двадцать первом веке так непредсказуема… куда более непредсказуема, чем в двадцатом… Что, если Верочка попала в автокатастрофу? Она-то водит осторожно, но дороги полны лихачей… Что, если она повстречалась с убийцей-маньяком или пусть даже обыкновенным бандитом? А может, ее убили грабители в ее квартире и она сейчас лежит там, запрокинув прекрасное белое лицо в обрамлении разметавшихся великолепных волос?
Не в силах переносить этих мыслей, Волковской сам поехал на Сиреневый бульвар – лишь для того, чтобы встретиться с запертой дверью. Ключей от ее квартиры у него не было. В прошлом году Вера взяла их у него под предлогом, что пустит ненадолго пожить подругу, которая поссорилась то ли с мужем, то ли с любовником. Тогда он не настоял на том, чтобы получить ключи обратно, и сейчас корил себя за это.
Несколько раз позвонив и не получив никакого ответа, он уже повернулся, чтобы идти к лифту, но тут отворилась соседняя дверь, и оттуда выглянула полная крашеная блондинка неопределенного возраста. Розовый стеганый халат делал ее похожей на гламурный матрас.
– Здравствуйте! – Она расцвела в улыбке. – Вы ведь папа Верочкин? Ой, я каждый раз, когда вас вижу, удивляюсь: такая взрослая дочь – у такого молодого интересного мужчины…
– Да, я ее отец, – не слишком вежливо прервал он ее грубые, как хозяйственное мыло, попытки кокетства. – И мне срочно нужна Вера. Вы не видели, она давно ушла?
Блондинка приложила палец с облезшим серебристым лаком на ногте к двойному подбородку.
– Постойте, погодите-ка… Когда же это я их видела? Позавчера, кажется… Да, точно, позавчера, в пятницу. Как раз «Поле чудес» начиналось, я домой спешила. Иду с сумками из магазина – а они мне навстречу из подъезда выходят.
– Кто это – они? – нахмурившись, поинтересовался Волковской.
– Ну Верочка ваша с… Ой! Ой-ой, я сейчас!
В глубине квартиры раздалось шипенье, запахло подгорелой едой. Блондинка исчезла, и Волковскому ничего не оставалось, как дожидаться ее, прислонившись к стене. Ему казалось, что этой дуры нет слишком долго, мучительно долго… Хотя отсутствовала блондинка всего-то пару минут.
– Суп убежал, – пояснила она, возвращаясь. – Я японский суп варю, по рецепту из «Работницы», с корнем сельдерея. Говорят, очень полезно, и худеешь с него – с сельдерея-то…
– С кем была Вера? – уже совсем бесцеремонно перебил он.
– С мужчиной, – радостно сообщила блондинка. И, увидев, как переменился в лице ее собеседник, поспешно добавила: – Да вы не волнуйтесь! Мужчина очень приличный, сразу видно. И богатый. Костюм на нем дорогой, машина-иномарка новая, синяя такая… И даже шофер личный, здоровый парень… Сначала Верочке дверь открыл, потом мужчине этому. Он его Виктор Петрович называл. Куда, говорит, едем, Виктор Петрович? Я почему запомнила – у меня дядьку из Саратова так зовут, маминого брата родного…
Блондинка еще продолжала что-то щебетать тонким, не соответствующим комплекции голоском, но Волковской больше не слушал ее. Его мысль бешено работала, анализируя полученную информацию. Виктором Петровичем на синей иномарке с личным водителем мог оказаться только один человек – его последний подопытный. И это открытие просто вывело его из себя.
Как, как могло все это случиться? Дело было даже не в том, что Волошин, оказывается, снова полон сил, полон жизни и, похоже, начал возвращать себе (если уже не вернул!) все то, что было у него отнято. Дело было в Вере. Почему они оказались вместе, да еще здесь? Очень хотелось бы найти ее поведению удобное объяснение – например, девочка продолжает изучать подопытного, наблюдать за тем, что с ним происходит… Но Дмитрий Волковской жил на этом свете более ста лет и давно уж не был наивен. Как ни неприятно было это признавать, но то, что произошло – то произошло. Если еще менее пятнадцати минут назад он готов был горевать по дочери, которой нет в живых, то теперь его оглушило еще более отвратительное открытие. Дочь жива – но она действует против собственного отца!
Мысль попрощаться с пухлой розовой блондинкой даже не пришла ему в голову – стало не до вежливости. Не обращая никакого внимания на возмущенное лицо женщины, Волковской посередине ее монолога развернулся и направился к лифту. Вышел из дома и опустился на лавочку у подъезда. Он вдруг так ослабел, что даже дойти до своей машины не было сил.
Да, ему случалось уже волноваться по поводу отношений Веры с мужчинами. Когда она поставила его перед фактом, что любит однокурсника и выходит за него замуж, Волковской готов был рвать и метать! Как она посмела? Да как у нее вообще получилось? Начиная с дочкиных двенадцати лет он во время сеансов гипноза методично забивал ей в подсознание, что мужчины ее не интересуют, что замужняя женщина становится неряшливой, некрасивой и глупой квочкой, что Вера видит свое будущее исключительно в сотрудничестве с отцом… И вот, когда она вошла в возраст, делавший это сотрудничество возможным, вдруг выяснялось, что обработка подсознания не подействовала. И на мечте, едва не ставшей действительностью, надо ставить крест. Впервые за долгое (поистине долгое, учитывая сроки его жизни) время Волковской чувствовал, что он повержен и раздавлен.
К счастью, тогда он сумел удержать себя в руках и действовать с тонкой обдуманностью. Протестовать против их брака бесполезно: поступив так, он выглядел бы отцом-тираном и утратил доверие дочери – возможно, навсегда. Поэтому он счел более выгодной другую тактику: выказывал свое расположение зятю, материально помогал студенческой семье – однако при этом незаметно, исподволь, под видом родительских советов вынуждал Веру вести себя так, что терпеть подобное поведение от жены не стал бы самый кроткий, самый снисходительный супруг. Максим к подобному типу не относился, так что все сложилось согласно заранее обдуманному плану.
Вероятно, сыграло ему на руку то, что Максим, как подозревал Волковской, не сумел разбудить в Вере женщину. Он был не слишком темпераментен, как-то заморожен в выражении чувств – этакий холодный, слегка надменный отличник, завзятый карьерист уже в столь юном возрасте, блондин с внешностью античной статуи Аполлона. А согласно мифологии, у Аполлона не слишком-то ладились отношения с женским полом… Так или иначе, когда Максим, получив развод, исчез с Вериного горизонта, Волковской вздохнул свободнее.
Но ведь Максим не единственный мужчина на свете! Возможно, Волошин оказался лучше – в том сокровенном смысле, который всегда крайне трудно оценить со стороны? Возможно, именно он нашел тот ключик, которым были замкнуты сокровища души и тела Веры? И ведь Волковской, как на грех, собственной волей послал дочь к нему! Дмитрий пребывал в полной уверенности, что роли распределены раз и навсегда: Вера – охотница, Волошин – жертва. Он забыл о том, что в извечном слиянии-противостоянии мужского и женского начал жертва и охотник меняются местами так часто и с таким удовольствием…
Как Волковской не предвидел этой опасности? Он был совершенно уверен, что после неудачи с Максимом Вера полностью разочаровалась в мужчинах, что с этой областью жизни для нее покончено надолго, если не навсегда… Она и не проявляла никакого интереса к мужчинам, тем более к их подопытным. Во всяком случае, она сама уверяла в этом отца! Но разве можно верить женщине?!
Изнуренный переживаниями, Волковской опустил голову и спрятал лицо в ладонях. У него ничего не болело, однако во всем теле возникла слабость, словно из него выкачали что-то важное… Должно быть, то же самое испытывают его жертвы… Нет! Глупости… Все глупости… Вера ни за что не стала бы выкачивать энергию из своего старого отца. Да она и не смогла бы! Он не оставил ей таких возможностей… Она не способна, не умеет воздействовать на него. Зато у него есть возможности повлиять на нее…
Вот уж он порадуется, призвав дочь к ответу!
– А по какому праву? – раздался совсем рядом голос, такой отчетливый, словно Волковской действительно услышал его наяву.
Что за черт? Его невидимый собеседник, которого Волковской сам вызывал в часы досуга и скуки, чтобы лишний раз убедить себя в собственной правоте, на сей раз явился непрошеным. Причем заявил о себе так властно, как будто был не вымышленной, а совершенно реальной личностью, наделенной самостоятельным бытием. И самостоятельным голосом, отдававшимся в ушах…
