Лариса Райт - Мелодия встреч и разлук
«Вряд ли Натали сочла бы новость о состоянии ее обожаемой Мэри пустяком, но ей об этом знать не обязательно».
— В таком случае, я тоже не буду тебе мешать. Уж у меня-то точно всякая ерунда.
— Нет, расскажи!
— У меня пятерки по математике, чтению и музыке.
— Солнышко, это никакая не ерунда, это очень-очень важно.
— Правда?
— Конечно.
— Ты скоро приедешь?
— Завтра.
— Ладно. Мне уже надоело все время торчать с Леной, — Алина представляет, как вытягиваются обиженной трубочкой губки дочери.
— Натали, у тебя отличная няня и…
— И не трепать тебе нервы?
— Ты — умница.
— Знаю. Пока.
Один короткий разговор, и Алина уже улыбается. Она довольна дочерью, а главное — довольна собой. За полгода ей почти удалось наверстать упущенное в их отношениях. Пришлось сократить количество командировок и тщательно следить за своим расписанием: два дня в неделю должны были принадлежать ребенку. Алина справлялась. Иногда приходилось откладывать важную встречу, другой раз — отказываться от заманчивого предложения длительных выездных съемок. Но это Алину не огорчало, она не боялась выпасть из обоймы. В конце концов, отсутствие в личной коллекции собственноручно сделанных снимков Мачу Пикчу или Храма Изумрудного Будды пережить намного проще, чем равнодушие собственного ребенка. Алина знает: обрести гораздо сложнее, чем потерять, и в иерархии ее приобретений любовь дочери сегодня занимает прочное первое место, а возможное сокращение славы и гонораров ничуть не смущает. Алина уверена: богатство, которым она сейчас обладает, затмит своей ценностью любые материальные блага.
Разговор с Натали помогает Алине забыть обо всех переживаниях. Она расслаблена, успокоена и готова снимать. Она делает несколько снимков Талгарского перевала, разворачивает штатив к Школьнику[23], спрашивает у корреспондента:
— Вадик, тебе только красоту? Или народ тоже пощелкать?
— Не надо. Ограничимся природой.
— Зря. Классная статья получилась бы, а лучше даже фильм сделать. И название какое-нибудь залихватское. Что-то типа «Цены — европейские, сервис — африканский». Как тебе? — Алина смотрит в объектив, наводит резкость. «Да, „лучше гор могут быть только горы“».
— Идея хорошая.
— Да замечательная идея. Просто великолепная. Еще одна свежая история о том, как выгнать туристов из бывших союзных республик. «Курорт! Курорт!» Что за курорт такой, где расселить при большом желании могут человек двести максимум? Хотя много ли желающих наберется стоять в очередях на не всегда работающий подъемник, скупать у контролеров «серые» билеты, чтобы пройти через отключенный турникет, и замерзать на креслах канатки, над которыми «забыли» установить защищающие от ветра колпаки.
— Я слышал, Чимбулак ждет грандиозная реконструкция. Тут вроде в 2011-м зимние Азиатские игры будут проводить.
— О-о-о, тогда тем более надо все это снимать. Сейчас снимешь, как было, потом — как стало. Напишешь хвалебную оду, пустишь в эфир, и тебе дадут орден.
— Слушай, ты точно фотограф?
— Сомневаешься?
— Мозги режиссерские.
— Если когда-нибудь вместо очерков о природе в своем географическом суперглянце ты решишь писать разгромные статьи на злобу дня, я тебе их одолжу.
— Статьи?
— Мозги, дурачок!
Корреспондент обиженно отворачивается. Алина прячет фотоаппарат в футляр, развинчивает штатив.
«Обиделся. Надо бы извиниться. И чего мне вздумалось его жизни учить? Наверное, потому, что все вокруг пытаются учить меня, а я — не кто-нибудь, а Алина Щеглова и сама все прекрасно знаю. А зачем было это доказывать мальчишке? Он-то нисколько не сомневался в моей исключительности. Ни одного совета не дал. Обычно авторы текста норовят если не прямо указать фотографу, что и как снимать, то хотя бы деликатно порекомендовать, какие именно детали пейзажа стоит запечатлеть в кадре. А этот мальчик полностью положился на мой опыт и вкус, я же расхвасталась, как последняя…»
— You think, that I can’t live without your love[24], — очередная трель Мадонны прерывает муки Алининой совести.
— Я слушаю.
— А вы можете? — Мужской голос кажется смутно знакомым, но Алина не может понять, о чем ее спрашивают.
— Простите?
— Вы можете жить без моей любви?
— …
Легкое замешательство, приглушенный кашель, а потом:
— Это Гальперин.
Алине мгновенно становится жарко. «Зачем он звонит мне? Прошло столько лет. Как странно. И откуда у него номер телефона? Хотя современный мир, базы данных: узнать несколько цифр — пятиминутное дело. Алина, перестань думать о ерунде! Говори что-нибудь! Ну, говори же, не молчи!»
— …
«Почему она молчит? Она что, не помнит меня? Нет, быть такого не может. Просто растерялась, наверное».
— Простите, если я вас обидел. Я не хотел.
«Надо думать, он позвонил почти через восемь лет не для того, чтобы наговорить гадостей. Восемь лет… Восемь. Не может быть. Тот разговор в его кабинете был вчера или, в крайнем случае, позавчера. Я же помню каждое слово, каждую интонацию, каждый взгляд. А почему, собственно, я это все помню? Странная встреча с чужим человеком. С чужим… Но родного в нем почему-то больше, чем в ком бы то ни было. Почему?»
— …
— Почему вы молчите, Алина?
«А что я должна сказать? Что? Странные люди. Один требует слушать, другой — говорить».
— Просто…
— Что? Что?
— Слишком много врачей для одного дня.
От неловкого движения трубка снова падает в снег. Из глубины сугроба все еще доносится обеспокоенное:
— Алина? Алина?
Алина зачехляет штатив, несколько секунд провожает взглядом заходящее солнце, потом оборачивается к корреспонденту, улыбается как-то криво:
— Пойдем?
— А трубка? Достать?
— Не стоит.
— Ты что, Алин? Пожалеешь ведь.
— Пожалею.
— Так давай достанем!
— Отстань! И вообще, пойдем быстрее. Мне еще на кладбище надо успеть.
— Зачем?
— Бабушка говорила, здесь где-то дед похоронен. Хочу его могилу найти.
— А ты знаешь, на каком кладбище? Их здесь тридцать девять.
— Кажется, на Центральном. Ну, пойдем же!
— Алина, да что с тобой?
47
— Все в порядке, — Гальперин отмахивается от секретаря. «Вот ведь. Вызвал зачем-то, а зачем — забыл». — Все в порядке, Лена, — повторяет он, стараясь смотреть в обеспокоенные глаза женщины как можно строже. «А то развела тут: „Вам плохо, Владислав Андреевич? Владислав Андреевич, вы меня слышите? Владислав Андреевич, я сейчас кого-нибудь позову!“ А я ведь просто задумался. Неужели человеку нельзя отвлечься, уйти в себя хотя бы на пять минут, отрешиться от окружающего мира? Человеку можно, директору „Полиграфа“ — нет. Центр психологической помощи должен функционировать безукоризненно. И уж точно ни один человек здесь не должен заподозрить, что руководителю нескольких дюжин психологов, неврологов и патологов душевных болезней различных генезов самому необходима помощь подобного специалиста. Окажись Влад сейчас на кушетке пациента, какой первый вопрос был бы ему адресован любым, даже самым малоопытным врачом? Его бы точно спросили: „Скажите, на что вы рассчитывали, позвонив? Чего ожидали от этого разговора?“ Ну давай, Гальперин, отвечай: „Чего хотел? Зачем звонил? На что надеялся?“ Я не знаю. Не знаю. Не знаю!»
