Борис Васильев - Глухомань. Отрицание отрицания
— Уверен. Он не в курсе их игр, на их сборищах не бывает, а потому и не знает, что меня перед свиданием требуется обыскать. Это единственный вариант, Валера, я все продумал.
— Вариант… — Он вздохнул. — Завтра утром я тебя подготовлю, но для этого мне надо сейчас съездить… в одно ме-сто.
— Зачем?
— Идея одна пришла, когда ты сказал, что рассчитываешь пройти в их берлогу без обыска.
Сорвался с места и ушел. Я тем временем подготовил взрывчатку, которую за эти дни принес с завода: меня ведь там не обыскивали. Я отбирал самую мощную, и, должен признаться, если бы мне удалось пронести хотя бы третью часть того, что я подготовил, весь их клуб деловых людей взлетел бы на воздух до самого фундамента. И я очень рассчитывал на всегда спокойного и исполнительного Херсона Петровича. Я должен пройти по подземному коридору, минуя охрану и всяческие контрольные проходы.
Я понимал, что часы отсчитывают последние минуты моей жизни. Понимал, как ни странным покажется, по ноющей рези в животе, но совсем не разумом. Разум четко и ясно говорил, что шансов остаться в живых нет, а если хоть какая-то частичка этого шанса и остается, то заплатить за нее придется не только свободой своего "я", но и честью этого "я". Меня сделают рабом, который будет беспреко-словно подчиняться хозяевам, расплачиваясь за свою жизнь поставками патронов и подствольных гранат для чеченских боевиков, для криминальных банд — да для кого угодно. Кто заплатит, тому меня и заставят поставлять оружие в обмен на жизнь. На жизнь?.. Нет, на рабское прозябание. Раба ведь даже убивать не будут, а просто сдадут прокуратуре или ФСБ. И мгновенная смерть мне представлялась единственным выходом из капкана, в который я угодил. Мгновенная, а следовательно, и безболезненная. И этой безболезненной смертью я выкупал мою родную русскую глухомань из лап все схвативших в ней шустрых и беспощадных мерзавцев.
И кроме всех этих рассуждений мое решение твердо опиралось на любовь Валерия к моей искалеченной Танечке. Я верил ему и был свято убежден, что он ее не оставит.
Все это было мной продумано давно. А тогда, в тот поздний вечер в ожидании Валеры, я просто еще раз проверил свои мысли. Проверил со всей тщательностью и пришел к окончательному выводу, с которого в России начинаются все воинские приказы: «Я РЕШИЛ…»
Вернулся Валера с какой-то коробкой. Открыл ее, достал миниатюрный микрофон, тончайшие плоские провода и небольшой магнитофон.
— Это очень чувствительный аппаратик, — сказал он. — Я раздобыл его в Чечне, он иностранного производства и пишет даже шепот. Я нацеплю его на тебя вместе со взрывчаткой и запишу все их разговоры. А там — посмотрим, может быть, ты и уцелеешь.
— Я уцелею при одном варианте. Если ты никогда не оставишь Танечку. Она, судя по твоим словам, абсолютно беспомощна.
— Ты мог бы этого и не говорить, — с упреком сказал Валерий. — Решение такое. Спим до семи, в семь ты звонишь в свой секретариат и говоришь, что заболел, вызвал врача, что сегодня не придешь на работу. Я тебя снаряжаю, а дальше — как сложится, но у меня такое впечатление, что все сложится именно завтра.
— Почему ты в этом уверен?
— Потому что у них — свой человек там. И он им донесет, что коробки вскрыты. В этом я убежден, но у нас есть время немного поспать. Ты должен быть в полной форме, крестный.
4
Мы так и сделали, только уснуть я не смог. Вероятно, я переживал чувства приговоренного к смерти, но они не были окрашены в черные тона. Наоборот, я почти торжествовал, зная, что гибель Метелькина и Андрея, мучения Танечки и семьи Кимов будут оплачены высокой ценой. И эту цену я заставлю заплатить вкрадчивого Юрия Денисовича.
А Валерка спал беспробудным сном, изредка всхрапывая во сне. Молодость есть молодость… И потом, не ему же предстояло завтра подниматься на эшафот.
Я встал значительно раньше его, взял телефон в ванную, открыл кран и позвонил на завод дежурному, сказав, что плохо себя чувствую и пойду не на работу, а к врачу. Там посочувствовали, спросили, не нужно ли чего, пожелали выздоровления и обещали навещать.
Вот тогда я и сел за свои записки, чтобы занести в них все, что произошло за последние часы. Написал прощальные слова Танечке и пошел на кухню что-нибудь приготовить на завтрак. Поставил на огонь сковородку, налил масла, покрошил лук, и тут… Тут мне в голову пришла одна мысль, не записать которую я не мог. Но в этот момент в кухню вошел заспанный Валерий.
— Доброе утро, крестный.
— Доброе, — сказал я. — Сейчас будем завтракать.
И вдруг раздался звонок. Я взял трубку и услышал неприветливый голос всегда вежливого Зыкова:
— Вам известно, что прокуратура прибрала к рукам все наши карты?
— Известно, — как можно спокойнее сказал я. — Они требуют прикуп, и все будет решено.
— И большой прикуп?
Кажется, голос его стал чуточку мягче.
— Нетелефонный разговор.
— Ждем вас с полным отчетом сегодня, скажем… В двенадцать часов.
И бросил трубку на рычаг.
— Зыков? — спросил Валера.
— Он самый. Приказано в двенадцать прибыть.
— Вот после завтрака и займемся снаряжением, — сказал он, очень серьезно и очень твердо глядя мне в глаза.
— Я попробую пройти через ресторан «До рассвета». Если удастся, тогда…
— Да, тогда, — буркнул Валерий. — Давай перекусим, крестный.
Завтракали мы молча, что, в общем-то, было понятно. После завтрака Валерий велел мне раздеться до пояса и начал тщательно крепить пластины со взрывчаткой, провода и прочее необходимое снаряжение. Он много раз занимался такого рода делами, но та старательность, с которой он превращал меня в бомбу, была работой высочайшего класса.
— Кнопка магнитофона — под левой рукой. Постарайся включить его незаметно. А взрывная — под средней пуговицей рубашки, видишь ее? Можно не расстегиваться.
— Понял.
— Ну вот и все, крестный. — Он вздохнул. — Одевайся, пока это безопасно. Опасность я включу перед самым твоим выходом. Давай выпьем по рюмочке на прощанье.
— Выпьем, — сказал я. — Только я кое-что запишу в тетрадь. Вот тут они хранятся, и после моей записи ты все тетради возьмешь с собой. Квартиру могут обыскать, опечатать. Сделаешь?
— Сделаю, крестный.
Я извлек тетрадь из тайника, записал все, что произо-шло в это утро, и добавил фразу, которая зашевелилась во мне, когда я готовил завтрак. И тем поставил точку в своих записях…
ЭПИЛОГ
Эпилог пишу уже я, Таня. Я почти поправилась, мне сделали несколько пластиче-ских операций, но один глаз у меня не видит совершенно. Волосы на голове начали отрастать там, где корни не сожгла кислота, но они — серые. Когда погибает любовь, все становится серым, и я постоянно ношу теперь паричок. Конечно, не кубинский подарок моего покойного мужа. Тот куда-то пропал еще на кладбище, когда меня облили кислотой. Наверно, я сама сорвала его с головы от боли и ужаса, не помню. Но Валера раздобыл мне новый, нашего изготовления и нашего серого цвета. В больнице у меня обнаружили беременность, но моему мужу не суждено было узнать, что он станет отцом.
Мы с Валерой переехали и живем теперь в другой глухомани. В какой — не имеет значения, их множество на Руси. Валера работает бригадиром грузчиков на пристани, а я привожу в порядок тетради моего мужа. Я проставила главки, потому что он писал даты, но тогда многое не стыковалось, и мы с Валерой решили, что главы и подглавки будут понятнее. Я пишу не для своего ребенка, который зреет во мне, я пишу для всех детей. Для всего завтрашнего дня, и Валера сказал, что он непременно найдет издателя для этой истории.
Все получилось так, как они задумали. Мой муж за час до назначенной Зыковым встречи пришел в ресторан и встретился с Херсоном Петровичем. К великому счастью, магнитофон работал исправно и все записал с момента их встречи наедине.
Вот текст записей.
"— Я побеспокоил вас, Херсон Петрович, потому что мне нужен ваш совет. Вы занимались сбытом, когда мы вместе работали, вот я и подумал, как вы можете мне помочь.
ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Вы знаете, почему живы до сей поры?
— То есть…
ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Потому что я запретил вас ликвидировать. Хотя вся эта шушера очень на этом настаивала.
— Шушера?..
ХЕРСОН ПЕТРОВИЧ. Подонки, весьма скверно оправдывающие свою очень высокую зарплату. А вы — не такой. Вы искренни, щедры и голову положите за други своя. Вот если бы вы согласились работать в моих структурах…
— Ваших структурах?..
— Я заработал свой первый миллион — естественно, долларов — еще тогда, когда эти мои помощнички верно служили партхозяевам. Я занимался перевозками и сумел так запутать пару эшелонов с бронетехникой, что они пришли к Дудаеву. Ну, потом началась приватизация, а деньги у меня уже были, и я за бесценок скупал самые выгодные предприятия. Один раз засветился перед прокуратурой, но Зыков сумел всучить взятку, и меня выпустили за отсутствием состава преступления. Я немедленно укатил в Глухомань вашим заместителем, потому что не хотел висеть на прокурорском крючке. И здесь мы с вами неплохо поработали как на меня, так и на благо отечества. Это было нетрудно, потому что быстро нашелся умелец, который подделал все ваши печати и штампы.
