Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2006)
Сергей Беляков.
Екатеринбург.
1 Олеша Ю. Книга прощания. М., 1999, стр. 201.
2 Карамзин Н. М. История государства Российского. В 3-х кн, кн. 2. СПб., 2000, стр. 203.
3 См. также отклик на книгу Чудиновой в “Книжной полке Ирины Роднянской” (“Новый мир”, 2006, № 5). (Примеч. ред.)
Жизнь под цензурой
Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917 — 1956. М.,
Международный фонд “Демократия”, изд-во “Материк”, 2005, 752 стр.
В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930 — 1950-е. М.,
“Молодая гвардия”, 2005, 408 стр.
"Размежуйте меня с личным...” Забудем на минуту, что речь идет о писателях.
Просто представим, что одно частное лицо сообщает в частном порядке другому частному же лицу следующие, например, сведения:
“Особенно тяжела была история с П. Я очень хорошо к нему относилась, и день, когда я перестала ему верить, был самым тяжелым в моей жизни.
Как редактор, я <…> обязана была выступить против П. Мне было это легче, чем притворяться по отношению к человеку, когда-то мне очень дорогому. Но НКВД требовало разведывательной работы, больше того, одно время требовали, чтобы я стала его любовницей, меня упрекали, что я плохая коммунистка, что для меня личное выше партийного”. Дама переживает, что не может выполнить задание партии, — но нет, не подумайте, она страдает не потому, что этот самый П… как сказать? может не захотеть. Страдает она вот почему: “Я знала, что моя жизнь принадлежит партии, но стать любовницей врага я не могла”.
Или вот еще: “Моя личная жизнь, загаженная эгоистичным, жадным, злым, лживым, коварным и мстительным мещанством, была гнусна. Я сделал болезненную, запоздалую попытку вырваться из грязных лап такой жизни. Это — мое личное. Я <…> умоляю Вас: не смешивайте меня с личным, размежуйте меня с личным, отделите меня от него, сохраните меня как испытанную и не отработанную еще рабочую силу”.
Не правда ли, такое ощущение, что это говорят литературные персонажи? Например, первый отрывок — как будто слова Софьи Петровны (героиня повести Лидии Чуковской, ослепленная и оглушенная риторикой сталинской эпохи и так и не прозревшая, несмотря на сломанную “культом личности” собственную жизнь; по сюжету — работала в редакции). А вторую цитату как будто произносит персонаж Зощенко — или голос самого автора “Перед заходом солнца”.
Но нет, герои Зощенко и Чуковской здесь ни при чем. Это фрагменты из писем представителей творческой интеллигенции; первое (где имеется в виду Панферов) принадлежит перу некой Войтинской, которая в 30-е годы работала в “Литературной газете” и одновременно, как понятно из письма, была бойцом невидимого фронта. Автор второго письма — Демьян Бедный. А адресат обоих писем — товарищ Сталин. Таких писем много...
Все приведенные цитаты — из книги “Большая цензура”, продолжающей многолетнюю серию Международного фонда “Демократия” “Россия. XX век. Документы”, выходившую под редакцией академика А. Н. Яковлева. Это сборник документов, в большинстве своем опубликованных впервые; пятидесятилетняя хроника большевистского контроля над литературой, а также над всеми областями существования советской интеллигенции (включая вопросы жизни и смерти). Книга издана в лучших академических традициях — с большим справочным аппаратом, с подробными комментариями (составитель — Л. В. Максименков). С такой тщательностью когда-то издавались “Литпамятники” в издательстве “Наука” — но ведь и эти… как их назвать? памятники истории? памятники нашей политической жизни? памятники советского прошлого? — как ни назови, они не менее, чем литературные, нуждаются в фундаментальном изучении и достойном издательском оформлении.
Как будто в пару этой книге — но совсем в другом жанре — исследование о повседневности и быте советских писателей, чья жизнь прошла под гнетом Большой цензуры. Книга тоже “сериальная” — она вышла в молодогвардейской “линейке” “Живая история. Повседневная жизнь человечества”. Надо отдать должное автору, материал здесь собран огромный, как из опубликованных источников, так и из архивов, — и тоже обрамлен комментарием, но не научным, а беллетристическим. И читать его почти всегда не скучно, хотя книга, при всей своей добросовестности, написана с несколько монотонной интонацией; и еще — будь повествование более драматургически выстроено, будь в нем чуть больше “драйва”, читатель, может быть, не так терялся бы в море приведенной информации (“Большой цензуре” здесь повезло больше: сама советская история, представленная в документах, настолько драматургична, что во внешнем “сценическом” обрамлении не нуждается вовсе).
До какой степени регламентировались любые (от важнейших до незначительных) вопросы советской жизни постановлениями Политбюро и лично тов. Сталиным, можно понять, посмотрев хотя бы на названия некоторых документов: “В Политбюро по поводу покупки бумаги за границей”, “Постановление ЦК ВКП(б) о „реформе” русского алфавита”, “Постановление Политбюро о неуместности перевода часовой стрелки на один час назад”, “Постановление Политбюро о двустишии Демьяна Бедного”…
До какой степени горячо писатели отвечали партии и правительству — тоже видно по письмам и обращениям: товарищу Сталину то и дело докладывали, не по службе, а по душе: Афиногенов просит Сталина прочитать новую пьесу… Киршон умоляет прочесть последний вариант пьесы и внести поправки… Вишневский просит посмотреть вариант сценария “Первой Конной”… Андрей Упит благодарит товарища Сталина за подаренный лимузин… Вера Придворова докладывает Сталину о проблемах в семейной жизни с Демьяном Бедным...
Но больше всего в этих документах поражают цифры и факты.
Первый съезд писателей. Началом разделения литераторов и остальных советских людей был, наверное, Первый съезд советских писателей.
“Многие писатели видели в ССП некую палочку-выручалочку, иногда — на все случаи жизни, часто — на всю жизнь. Власть тоже поддерживала подобные стремления, главным образом тем, что активно превозносила роль и особое значение „инженеров человеческих душ” в жизни общества”, — пишет В. Антипина.
Для сравнения приведем несколько цифр.
“Съезд <...> проходил в течение двух недель. Стоимость эксплуатации зала, вмещающего 1600 человек, вместе с расходами на художественное оформление здания составила около 54 000 руб. <...> Стоимость дневного питания <...> составляла 40 рублей на человека, а общие расходы по этой статье достигли 300 тыс. рублей <...> В то время средняя стоимость обеда рабочего составляла 84 копейки, служащего в учреждении — 1 рубль 75 копеек, а хороший обед в коммерческом ресторане стоил 5 рублей 84 копейки. <...>
Всех делегатов бесплатно фотографировали. Для них выписывали газеты, всем подарили специально выпущенные съездовские журналы. На это было потрачено 38 400 рублей.
<...> Фактические расходы на проведение съезда <...> составляют приблизительно 1200 т. р. В то время среднемесячная зарплата рабочего составляла 125 руб., учителя — 100 — 130”.
Для выяснения настроений писателей после съезда секретно-политический отдел ГУГБ НКВД СССР составлял справки. Оказалось, что, разъехавшись по домам, писатели занялись решением бытовых проблем. В целом общественно-политические вопросы их мало интересовали. Такая вялая реакция на итоги съезда произвела глубокое впечатление на начальника секретно-политического отдела ГУГБ Г. Молчанова и его заместителя: “Более всего поражает то, что после съезда писателей очень мало говорят о нем. Словно все сговорились хранить молчание”.
Вопросы быта интересовали их прежде всего — получается, в этом инженеры человеческих душ ничем не отличались от просто инженеров.
В то время творческие союзы находились под тотальным финансовым контролем со стороны финансовых ведомств СССР и РСФСР.
Автор книги “Повседневная жизнь…” пишет: “Может быть, в этом и следует искать главную причину того, что Союз Советских Писателей быстро превратился в обычную бюрократическую организацию с материально-бытовым уклоном. <...> У многих литераторов появилась возможность не только выдвинуться в литературной среде, но и сделать бюрократическую карьеру”. А дальше приводятся размеры должностных окладов работников Литфонда в 1935 году: директор получал 750 руб., его заместитель — 500, секретарь правления СП — 300. Для сравнения: средняя зарплата в крупной промышленности в этот период составляла 194 руб. в месяц, в госучреждениях — 212, в общественных организациях — 255.