Иосиф Гольман - Ради тебя одной
Четыре мощных «ПС-90А» взвыли одновременно, строгие стюардессы проверили, пристегнуты ли у пассажиров ремни, и исполнили свой традиционный ритуальный танец. Часть полета предстояла над морем, и девушки словами и действиями показали, как надо спасать свои тела, чтобы они не утонули.
«Не надо, пожалуйста, неприятностей в полете», – по-свойски обратился к богу Ефим. Он не хотел спасаться с высоты десять тысяч метров с помощью надувного жилета. Совершив все необходимые, по его мнению, приготовления: достал книгу, взял конфет с подноса стюардессы, глотнул из маленькой плоской бутылки купленного в дьюти-фри Black Label, – Береславский в полной мере расслабился, а «Ил-96» начал свой стремительный прыжок через всю Европу.
Почти весь полет прошел спокойно и приятно. Береславского разбудили дважды: один раз на десять минут – поесть (салат, красная рыба, курица с рисом, пирожное), второй – по ошибке и до посадки. Экзальтированная особа в кресле слева – толстая и постарше его – почему-то решила, что ему будет интересно узнать про исторические памятники Испании. Береславский, со школьных времен овладевший непростым искусством спать с открытыми глазами, и сейчас большую часть времени прокемарил. Лишь в рассказе о Гвадалесте дама разволновалась и размахалась руками: такая это была, по ее мнению, славная штука – Гвадалест! В итоге разозленный Ефим в деталях узнал все об этой крепости, в которой мавры в Средние века хранили свой золотой запас. Как будто его волновал золотой запас мавров!
Дама говорила громко, шепелявя и брызгаясь, а Ефим, прикрывшись ладонью от теткиных слюней, с тоской думал о чертовых пассионариях, для которых день без промоушн чего-либо – потерян. «В рекламные агенты, что ли, ее позвать?» – размышлял он, пытаясь выгадать хоть что-то от знакомства с интеллектуальной насильницей, но не успел: самолет начал снижение.
Уже на земле, с искренней теплотой попрощавшись с попутчицей – вряд ли он теперь когда-нибудь ее увидит! – Ефим набрал номер Наташкиного испанского мобильника. Она сообщила его три дня назад, и Ефим еще ни разу не звонил по нему. Точнее, звонил, но не дозвонился: видно, для мобильников в коде была какая-то дополнительная цифра, которую Береславский не знал. Он не расстроился: все равно скоро увидятся.
Здесь звонок сразу удался: Наталья ответила немедленно, правда, голос звучал откуда-то издалека.
– Ты, случайно, не из России говоришь? – пошутил Ефим.
– Нет, – ответила жена. – Я буду в Шереметьеве только часов через шесть.
– Что-о?! – взвыл Ефим. Он знал, что Наталья шутит редко. – В каком Шереметьеве? Я в Барселоне!
– Что?! – теперь вскричала Наталья. – В какой Барселоне?
– В испанской, – пояснил муж.
– О господи, – выдохнула Наталья. – А я в зале отлета, регистрирую билет.
– Порви его на части! – заорал Ефим. Он уже понял, что его благоверная собралась в Москву выручать мужа. Наташка же еще не знала о том, что Жаба – в гробу. Она и о Жабе ничего не знала.
– Все кончилось! – орал в трубку Ефим. – Мы победили! Я приехал отдыхать!
– Слава богу, – выдохнула Наталья и надолго замолчала.
– Что ты делаешь? – спросил озадаченный Ефим.
– Рву билет, – объяснила Наталья.
– А сдать нельзя? – взыграло у Береславского жмотское чувство.
– Нельзя. Билет с конкретной датой. И вылет через час.
– На моем же самолете! – дошло до Береславского. – Ладно, черт с ним, с билетом! Давай уже встречаться! Ты где?
– Я у стоек регистрации. А ты?
– А я… – Ефим повертел головой. И обнаружил огромного коня, построенного из таких же полушарий, как и кот, недавно встреченный Натальей и Лариской в одной из припортовых улочек. – Тут жеребец такой чокнутый. Я – рядом.
– Рыбак рыбака… – прокомментировала Наталья. Но радостно – его выходки ее, конечно, расстраивали. Однако если бы он помер, она бы расстроилась навсегда. – Я тебя найду сама, никуда не отходи.
Еще через полчаса они неслись в уродце «Ка» – оплачен-то на две недели – в пансион, куда Наталья пристроила Лариску. Ефим за руль не сел, считая ниже своего достоинства вождение подобного автомобиля. Он разглядывал ярко освещенные барселонские улицы, удивляясь их вечерней заполненности.
– Это только центр, – объяснила ему жена. – Остальной город спит.
Он попросил остановить машину возле одного из кафешек на бульваре Рамбла. Они вышли из машины, сели за столик. За витринным стеклом перед ними жужжал ночной бульвар.
– Хорошо, – сказал Ефим.
– Хорошо, – подтвердила жена.
Потом она пила кофе, а Ефим ужинал: туна-салат (тунец, овощи, оливки), тушеное мясо с картофелем и чай с огромным куском торта. Официант попытался подать ему чай в крошечной стильной чашке, но Береславский запротестовал. Сотрудник испанского общепита в растерянности остановился, не зная, что делать. Ефим благодушно разрешил ситуацию и уже через пять минут прихлебывал чай с лимоном из толстостенной пивной кружки.
В итоге все остались довольны: официант – невиданными «русскими» чаевыми, Наталья – первой посиделкой с любимым, а Ефим – ужином и искренним стишком, накропанном им прямо на сервировочной салфетке:
Я в юности мечтал о Барселоне.
Запала крепко в голову она.
Не знаю почему, но имя оно
Вливало в географию вина.
Конечно, пели больше про Гренаду,
А знали исключительно «Кармен».
И все же Барселона была рядом,
А их Колумб был дедом перемен.
Да что – Колумб! Построил каравеллу
И честно отработал свою роль.
А что ж не отработать? Он, наверно,
И слов не знал про паспортный контроль.
Но мы-то – знали! Раз-два! Левой-правой!
Какой-то бред про победивший класс.
Но лопнул вдруг стальной хребет державы,
Спрутом державшей прочий мир и нас!
И вот – я в натуральной Барселоне.
По улицам извилистым рулю.
Ношусь в метро в ее разрытом лоне
И рыб в порту доверчивых кормлю.
О, Барселона! Солнце. Сон. Забвенье.
За все года я пью тебя до дна.
И Гауди безумное творенье
Я вижу из кафешного окна.
И все – взаправду. Все – не понарошку.
Бульвар Рамбла. И парк Де Монт Жуик.
…Вот только юность фыркнула, как кошка,
Ушла и не оставила улик.
Еще через час они были в пансионе. Наталья не хотела будить уже спящего ребенка, но Ефим настоял и был прав: если есть радость, не надо терять времени, надо сразу ею делиться. Мало ли что может случиться после…
Лариска была в экстазе: и мама вернулась, и Ефим приехал! Она сразу поняла, что все беды позади.
– Завтра поедем в Гвадалест, – объявил Береславский.
– А это что? – осторожно поинтересовалась Наталья.
– Как, ты не знаешь? – искренне ужаснулся Ефим. – Это же знаменитая крепость! Второй такой нет во всей Испании! – И, понизив голос, добавил: – Мавры хранили там свое золото! – после чего выпустил на свободу еще некоторую порцию сугубо специальных знаний.
Это окончательно сразило бедную Наталью. Конечно, она имела понятие, что Ефим – умный и образованный человек. Но что его познания настолько глубоки и простираются так широко – это было откровением. И надо сказать, приятным откровением.
Им нашли еще одну комнату прямо здесь же, в пансионе. Вся семейка долго не могла заснуть. Береславский с Натальей – по причине долгой разлуки (Ефим старался как мог, дабы у Натальи даже и мысли не возникало о его возможных неправильных увлечениях). А поселенная этажом выше Лариска потому, что была полностью счастлива и считала минуты, после которых можно будет навсегда покинуть этот пусть и шикарный, но – приют. Она слишком долго за свою малую жизнь пробыла в подобных заведениях. И не хотела туда возвращаться.
На следующее утро встали рано. Портье уже пригнал к входу в пансион замену маленькому «Ка» – перед подъездом стоял новенький «Фольксваген-Пассат» ярко-зеленого, с перламутром, цвета.
Наталья ахнула, увидев авто:
– Она же стоит бешеных денег!
– Ничего, – барственным жестом отмахнулся Береславский. – Мы заслужили хороший отдых. – Да и не так уж это было и дорого: «Пассат» с его отличным почти двухлитровым дизельком кушал меньше шести литров на сто километров. А путь им предстоял дальний.
…Они ехали уже три часа. Ни усталости, ни удовольствия. Идущая вдоль Средиземноморского побережья трасса А-7, виляя плавными поворотами с тщательно выполненными виражами, позволяла лететь на любой скорости: от семидесяти до двухсот километров в час. «Пассат» бежал ходко, не слишком резво на разгоне, но добирая свое в дистанции. Стрелка спидометра редко опускалась ниже ста шестидесяти. Ефим поинтересовался еще в самолете: а сколько можно? Выяснил, что теоретически на автостраде можно сто двадцать, однако если никому не мешаешь, то – сколько хочешь. Машина слушалась идеально. Дизель играючи брал подъемы, почти не заставляя включать пониженные передачи.
