Иосиф Гольман - Ради тебя одной
После каждого выстрела от стен отлетали здоровенные куски. Очередная пуля-снаряд со звоном расколошматила люстру, засыпав осколками стол и ковер.
Ш-ш-ррр-хх! – влетел в кабинет следующий подарок Велегурова, но достался он другу: пуля, видимо задев стальную арматуру, срикошетила и прошла касательно через мягкие ткани плеча Береславского.
Он скривился, однако, как настоящий боец, продолжил корректировать огонь. Впрочем, уже к пятому или шестому выстрелу Береславский, будучи не только бойцом, но и инженером, понял бессмысленность своего занятия. Грубая корректировка была возможна, точная – нет: преодолеваемые препятствия изменяли траекторию полета даже таких тяжелых пуль.
Поэтому Ефим вскоре замолчал, чтобы не отвлекаться от своих горячих мольб к богу. Он просил только одного: чтобы Прохорова убила пуля и его бы не пришлось душить. Другого способа Береславский не видел, а рисковать женой и ребенком не собирался.
– Сволочи, – просипел Жаба с дивана. Он был засыпан цементной пылью и выглядел полутрупом. Но – очень злым полутрупом: – Убью, сволочи!
Прохоров попытался встать, но в кабинет влетела очередная пуля, его шатнуло, и он снова упал на диван. Теперь – плашмя. Мольбы Береславского услышаны не были. «Так – точно не попасть», – с горечью поняли теперь уже подельники в другом конце кабинета. Слишком мала эффективная поражаемая поверхность. Ефим хотел остановить бесполезную стрельбу, но она остановилась сама: у Велегурова кончились патроны.
Береславский пересилил себя и сделал шаг к Жабе. Либо сейчас он это сделает, либо Натальи не станет. Прохоров, лежа на спине и тяжело дыша, с ужасом смотрел на безмолвно приближавшегося Береславского. Его огромная гороподобная грудь беспорядочно тряслась, а из гортани доносились сип и свист. Странно, но этические проблемы больше не занимали сознание Ефима. Теперь он думал о том, как отмазаться от убийства. Он не сомневался, что новоприобретенный «друг» Вепрев мгновенно заложит его. А может, и сам пристрелит. После совершения преступления, разумеется. Эллочка расскажет все так, как он ей велит.
Да, задача! Но сейчас надо разобраться с Жабой.
А Прохоров стал как будто не в себе. Он как-то странно булькнул горлом, широко раскрыл рот, глотая воздух. И – замолк! Голова бессильно завалилась набок.
Ефим подошел к нему вплотную, нагнулся…
– Он сдох! – восхищенным шепотом сообщил оставшийся за спиной «союзник». Береславский недоверчиво посмотрел на поверженного врага.
– Он сдох, клянусь! – Вепрев был в полном восторге. – Слушай меня, Ефим Аркадьич!
Береславский, осторожно прислонив пальцы к шее Прохорова, не нащупал даже подобия пульса. Убедившись, что Жабы больше нет – то ли инфаркт, то ли инсульт сделали то, что не сумела хваленая «В-94», – он развернулся к Вепреву:
– Мы вместе или нет?
– Конечно, вместе! – обрадовался тот. – Эта тварь собиралась меня в расход пустить!
– Ясно. У вас тут свои причуды. Значит, так. Это – несчастный случай. Третий инфаркт. Тушу – вниз. На плечах. С рвением и слезами. Вызывай «Скорую помощь». Пусть его увезут. Только щепки с него стряхни. Сюда – никого. Эллочку предупреди сам. Завтра лично займись ремонтом. Или особо доверенные люди. Внизу скажи, что Прохоров сдох…
– На Эллочке? – спросил догадливый Вепрев.
– На лестнице, – уточнил Береславский. – Когда поднимался в кабинет. Зачем-то собрался вниз, потом передумал и вернулся. Нагрузка, слабое сердце, и вот вам результат. Главное, чтобы сюда, пока все не уляжется, никто не заходил. Нужно, чтобы стрельба и смерть были разведены во времени. Тогда это потянет максимум на хулиганство без последствий. Даже если когда-нибудь всплывет.
– Понял, – услужливо отрапортовал Вепрев.
– И еще: немедленно, как оттащишь тело, перезвони в Испанию. Отмени мероприятие.
– Конечно! Что вы! – засуетился Вепрев. – Они без звонка и не начнут.
– И ничего не перепутай, ладно? – улыбнулся Ефим. Его улыбка неприятно напоминала Жабью.
– Нет, что вы! Клянусь! – помощник легко перешел на привычный для него стиль общения. А лысый рекламист после всего случившегося действовал на него лишь немногим слабее, чем бывший босс.
– Ты все понял? – уточнил Ефим Аркадьевич.
– Да, – ответил Вепрев. План полностью его устраивал. Не зря ему не хотелось ссориться с Береславским. Причем с самого начала событий. Ну или почти с самого начала.
– Тащи ублюдка, а Эллочка пусть зайдет ко мне, – приказал Береславский. Вепрев молча подчинился.
Эллочка, попугавшись и поплакав, принесла аптечку и довольно толково перевязала Ефиму рану. Затем она еще немного постояла, ожидая дополнительных распоряжений. Ефим равнодушным взглядом скользнул по ее стройным ногам и отпустил девчонку на рабочее место, предварительно сняв «радиационную опасность». Сегодня девушки его не интересуют.
И тут он вспомнил про телефон. Трубка по-прежнему лежала на столе, обильно посыпанная осколками люстры. Ефим подошел к столу, взял ее здоровой рукой.
– Ефим, ты слышишь меня? Ефим, отзовись, – монотонно ныла трубка голосом Велегурова.
– Слышу, слышу, – ворчливо отозвался Береславский. – План «Е», понял?
– Как там у вас? – охнул от радости голос на том конце.
– Все в порядке, – заявил Ефим. – Бобик сдох.
План «Е» на их тайном языке означал буквально следующее: «Сделал дело – гуляй смело». Или еще проще: «Бери ноги в руки и уматывай как можно дальше». Если все будет тихо – а Велегуров оставит в студии микрофончик с передатчиком, – ночью они туда еще вернутся. Нужно забрать винтовку и гильзы. И заделать нанесенные студии повреждения.
Все. Конец. Аллес.
Можно жить дальше.
28. Береславский, Наташа
Испания
Только пройдя шереметьевских пограничников, Ефим вдруг понял, что все действительно закончилось. И закончилось благополучно, вновь нарушив выверенные основы теории вероятностей.
Могущественный Анатолий Алексеевич Прохоров мертв и, более того, с почестями похоронен на одном из «почетных» московских кладбищ. Его смерти уделили внимание большинство серьезных газет, в последний путь думца проводила представительная делегация коллег. Сколько из них, бросая в могилу земляной ком, вздохнули с облегчением – об этом история умалчивает.
А бывший снайпер Сергей Велегуров и его вновь обретенная Алька, наоборот, вопреки всем расчетам живы и, наверное, судя по времени – Ефим взглянул на часы, показывавшие семь вечера, – уже милуются на даче. Он их запустил туда до своего возвращения. Вернется через неделю – выгонит. Растопит баньку и по полной форме отрелаксирует с Наташкой. Все-таки подобные передряги не для него. Он уже привык к спокойной, хорошей жизни, и ему вовсе не хочется приключений. Ну, может, изредка сгонять к другану-банкиру Вовану с его незабываемыми «племянницами». А гонки по ночной Москве и стрельба через кирпичные стены по государственным чиновникам – это извините. Не его стихия.
Ефим неторопливо прошелся по магазинчикам дьюти-фри, во множестве разбросанным после рубежной линии. Все это был, по его мнению, полный обман: и здесь, и за границей, он часто встречал в беспошлинных дьюти-фри вещи, в разы дороже по сравнению с магазинами, облагаемыми таможенным налогом. Но так уж устроен человек, что перед встречей с близкими – а аэропорты всегда предшествуют встречам – очень хочется что-нибудь им купить. И поскольку люди вроде Ефима никогда ничего не делают своевременно, он воспринимал наличие этих магазинов с благодарностью.
Через полчаса, оставив в ларьках сто восемьдесят американских долларов и получив взамен пяток до обидного маленьких пузырьков, он с чистой совестью направился на посадку.
Орлов вообще был счастлив, что очередная катавасия в «Беоре» благополучно закончилась. И кроме того, он не только восстановил нанесенные «войной» денежные потери, но даже упрочил финансовое положение агентства. Береславский сильно подозревал, что свой вклад в ликвидацию коммерческих последствий «боевых действий» внес Сергей Велегуров. Ефиму были непонятны источники его явно возросшего состояния, и он на месте Орлова отказался бы, причем жестко. Но Орлов был на своем месте и, очень похоже, компенсацию затрат от Велегурова принял. А может, не только компенсацию.
«Ладно, – про себя решил Ефим. – Как вышло, так и вышло. В конце концов, с деньгами приятнее, чем без них». Что-что, а освобождать себя от укоров собственной совести у него всегда получалось.
В салоне «ильюшина» было светло и просторно. Новый «Ил-96-300» еще сохранил «заводские» запахи, свежие сиденья не были затерты телами пассажиров, а главное – проходы между креслами вполне соответствовали габаритам Ефима и его сумки с фотооптикой. Он пристроил кофр под переднее сиденье и, сразу пристегнувшись, развалился в кресле. Потом посмотрел в большой иллюминатор. Прямо перед ним было сильно задранное вверх огромное – белое, с красными буквами – крыло с вертикальным стабилизирующим килем на самом конце. Землю тоже можно было обозревать свободно. Ну что еще надо человеку? Выйти живым из сумасшедшей передряги, получить достаточно (по его меркам) денег и лететь на суперсовременном лайнере в Испанию к любимой женщине и дитю! Нет, ей-богу, жизнь – прекрасная штука!
