Айрис Мердок - Лучше не бывает
— Нет, конечно, нет.
— К Поле и близнецам?
— Нет пути назад к Поле и близнецам.
— Почему назад? Может быть, вперед? Они не остались только в прошлом.
— Точней говоря, Пола писала мне довольно давно. У нее своя жизнь. Могу я узнать причину ваших удивительно неуместных вопросов?
— Уместных, уместных. Не давите на меня. Я чувствую себя очень усталым. Налейте себе еще.
Дьюкейн подвинул свой стул поближе к огню и отхлебнул пахнущий вермутом джин.
Биран, ходивший по комнате, подошел к креслу напротив, оперся на него и с удивлением воззрился на Дьюкейна.
— Бы служили в десантных частях, — сказал Дьюкейн. Он посмотрел на стройную фигуру Бирана, его напряженное, слегка подергивающееся лицо под сухим шлемом волос.
— Ваш ум сегодня блуждает в разные стороны, — сказал Биран.
— Этот случай с Эриком Сирзом. Это именно из-за него вы чувствуете невозможность вернуться к Поле?
— Господи Боже! Кто рассказал вам об Эрике Сирзе?
— Пола.
— Ах, она. Интересно. Что ж, это вроде препятствия. Если изувечишь любовника жены и лишишь его ноги…
— Это преследует вас в ночных кошмарах?
— Я бы так не сказал. Но это, конечно, из того разряда событий, которые меняют отношения, меняют психологию.
— Я знаю. Пола тоже так чувствует.
— Кроме того, Пола ненавидит меня.
— Нет. Она все еще любит вас.
— Об этом она вам тоже сказала?
— Да.
— Господи! Зачем вы лезете во все это, Дьюкейн?
— А вы не понимаете?
— Нет.
— Вы сказали, что я командую и могу ставить свои условия. Хорошо, вот мое решение. Я умолчу обо всем, если вы сделаете хотя бы попытку вернуться к Поле.
Биран отвернулся и подошел к окну.
Дьюкейн начал говорить быстро и взволнованно слегка извиняющимся тоном:
— Я помню, как вы сказали — «черт побери, мой долг», и сейчас я думаю, что вы были совершенно правы и что есть другой долг. Я не хочу ломать вашу жизнь. Зачем мне это? Это не спасет ни бедного Рэдичи, ни бедную Клодию. А что касается закона, то человеческий закон — лишь грубое приближение к справедливости, и он слишком грубый инструмент, чтобы оперировать им в той ситуации, в которой вы оказались. Это не значит, что я разыгрываю роль Бога, просто это дело было мне поручено, и я сделал что мог. Я хочу, чтобы оно закончилось, не принеся новых бедствий. Что же касается расследования, я знаю ответ на все вопросы и я доложу о них, не вдаваясь в ненужные детали. Мысль о Поле пришла по вдохновению, помимо всего, как удачное предположение… Она, конечно, любит вас, так почему же не попытаться? Я прошу вас только попытаться. — Дьюкейн встал и резко поставил стакан на каминную полку.
Биран подошел и чуть отклонился назад. Он пробормотал:
— Выбор у меня небольшой, правда?
— Ну, у вас есть выбор и нет его, — сказал Дьюкейн. — Могу вас заверить, что я все равно сохраню все в тайне. В любом случае, как бы вы ни поступили. Но так как вы джентльмен…
— Вы — сумасшедший. Это будет ужасно. Не могу понять, почему это вам кажется такой хорошей мыслью.
— Я говорил с Полой об этом, конечно, в общих словах. Я не рассказал ей все это. И я думаю, что она хотела бы начать все снова. Она тоже не смогла оставить вас в прошлом.
— Несомненно, вы находите это странным, — сказал Биран. Он встал и посмотрел в огонь. Затем он сказал: — Хорошо, Дьюкейн, хорошо. Я попытаюсь, только попытаюсь. Бог знает, что получится.
— Хорошо. Вы сами иногда думали о примирении?
— Да, но только как о фантазии. Когда двое довольно упрямых людей расстаются так, как мы расстались…
— Я знаю. Вот почему мне показалось, что deus ex machina[22] будет тут нелишним.
— Я думаю, вы довольны собой. Хорошо. Но вдруг окажется, что Пола и видеть меня не может. И не могу себе представить, что я превращусь в идеального, верного мужа.
— Нет, вы останетесь таким же негодяем, как раньше.
Биран улыбнулся и взял свой стакан.
— Удивлен, что вы, наоборот, не хотите спасти Полу от моих лап. Забавно, я привык думать, что, возможно, вы и Пола… Это меня очень мучило. Сама мысль, что кто-то рядом с Полой, невыносима для меня, но если бы это были вы, было бы еще хуже…
— Что ж, если вы не хотите, чтобы вокруг нее вертелись другие мужчины, вы должны сами приударить за ней. Между прочим, я добавляю еще условие. Вы должны рассказать Поле все.
— О Рэдичи и так далее?
— Да. Конечно, тогда право Полы отвергнуть вас. Но я не думаю, что она так поступит. Вот, это мне больше не нужно. Держите.
Дьюкейн протянул Бирану предсмертную записку Рэдичи.
Биран положил его на каминную полку. Он сказал:
— Я думаю, было бы умнее, если бы вы рассказали Поле. Я имею в виду — просто изложили бы факты. Тогда она решит, хочет ли она меня видеть. Она должна решать в любом случае.
— Не думаю, что так будет лучше. Но хорошо, я расскажу ей. Как вы думаете, ей лучше будет приехать сюда для встречи с вами или вы поедете в Дорсет?
— Пусть она решает это. Хотя… Нет, в городе будет лучше. Я еще не готов посмотреть в глаза близнецов.
Дьюкейн засмеялся.
— Близнецы поистине великолепны. Я думаю, вы поймете, что они простили вас. Больше мне сказать нечего, остается только пожелать вам удачи.
Биран прикусил нижнюю губу, отчего лицо его стало еще асимметричнее.
— Мне кажется, это что-то вроде шантажа.
— Думаю, да.
— Думаю, я могу забрать это с собой на всякий случай.
— Биран положил в карман признание Рэдичи. Оба рассмеялись.
— Я напишу вам после разговора с Полой, — сказал Дьюкейн.
— Спасибо. И спасибо за все.
Они направились к входной двери. Когда они дошли до нее, Биран притронулся к плечу Дьюкейна. Дьюкейн торопливо протянул ему руку, они пожали друг другу руки, избегая смотреть в глаза. И через мгновение Биран был уже на улице.
Дьюкейн устало наклонился, поднимая письма с коврика. Он побрел обратно в гостиную и поворошил угли в камине. Он заметил, что с мебели не стерта пыль. Где этот проклятый Файви? Его острое чувство жизни угасло, и внутри опять леденел снежок. Он, наверно, приобрел какую-то хроническую болезнь, и она не замедлит вскоре проявиться. Он дрожал и вдруг заметил, что зубы стучат.
Он с таким странным нетерпением ждал встречи с Бираном. Но она пролетела как во сне. Он, действительно, теперь не считал Бирана негодяем. Он неизбежно кончил тем, что тот стал нравиться ему. Но напряжение, связывавшее их, ослабло. Больше Биран ему не нужен. И если Биран вернется к Поле, ему все равно всегда будет неприятно вмешательство Дьюкейна, и он будет считать это очередным проявлением власти. Биран будет избегать его, а если он воссоединится с Полой, то и она будет избегать его. Дьюкейн вздохнул. Он бы хотел сейчас поговорить с кем-нибудь сострадательным — с Мэри Клоудир, например, ему был нужен утешитель. Он хотел стремиться к чему-то новому. Он сел и стал просматривать письма.
Одно было от Кейт, другое от Джессики, а третье было надписано незнакомым почерком. Его и открыл Дьюкейн первым. В нем было следующее:
«Дорогой Джон,
Я думаю, вам интересно, что сталось с малышкой Джуди, я чувствую, что должна написать и рассказать вам все. Раз вы были так добры ко мне, я это ценю. Вы изменили мою жизнь, Джон, хотя и не думаю, что вы меня обратили и заставили исполнять Десять заповедей. Вы познакомили меня с тем, кто мне нужен. И не думайте, что вы поступили плохо — хотя вы относитесь к супружеским узам гораздо серьезнее, чем я, это у вас оттого, что вы неженаты. Я все равно собиралась бросить Питера, и тут Гивен вошел в мою жизнь той ночью, когда он вез меня домой от вас, и хотя мы только что познакомились, нам сразу стало понятно: мы созданы друг для друга и мы вместе уедем куда-нибудь. Попробуйте угадать — куда! На корабле в Австралию! У нас как раз хватило денег на билет. Гивен, как и я, наполовину валлиец, наполовину австралиец, значит, мы поступаем правильно, он собирается отвезти меня туда, где родился, там его отец торгует машинами и устроит нас, так что порадуйтесь за меня! Ну, вот и все, я рада, что познакомилась с вами, и мне жаль, что между нами ничего не было. Но об этом молчу, поскольку Гивен — страшно ревнивый! Я пошлю вам открытку с Сиднейским мостом.
Ваша верная Джуди».Дьюкейн не сразу понял, что Гивен — это многолюбивый Файви. Что ж, он надеялся, что Джуди не разочаруется в нем. Возможно, что Файви встретил, наконец, свою половинку. А он должен сейчас искать нового слугу. Нужно выбирать теперь с гораздо большей осторожностью. Только через неделю Дьюкейн обнаружил, что его самые дорогие запонки исчезли вместе с Файви, а с ними и кольцо с печаткой, принадлежавшее его отцу. Он не сердился на Файви из-за запонок, но кольца было жаль.
Потом он вскрыл письмо от Джессики:
