Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
— Постой, кисет принесу. — Сторож поднялся и открыл дверь.
Машке показалось, что там, внутри водокачки, кто-то есть. Он на всякий случай отступил в сторону, чтобы, когда снова откроется дверь, его не было видно. И заодно отсыпал из мешочка на несколько закруток табаку прямо в карман. «Хватит с него», — подумал он.
Сторож вернулся и, не видя Машку, окликнул:
— Э-э, ты где прячешься?
— Здесь я, — отозвался Машка, выходя на свет.
— Не бойся, — усмехнулся сторож, — Давай самосад. Не отсыпал?
— Больно надо, — хмыкнул Машка.
— Вроде меньше стало… — с сомнением проговорил сторож. Он сам разделил табак и половину пересыпал в свой кисет. Потом отдал Машке спички и приличную пачку газеты, уже сложенную для закруток.
— Слушай, — спросил Машка, — кто у тебя там, баба?
— А тебе что?
— Спроси, может, ей платок нужен? Мировой платочек, оренбургский. Сам бы ел, да деньги надо.
— Деньги ему надо! — беззлобно проворчал сторож. — Деньги всем надо. Платок-то краденый?
— На нем не написано.
— С одной стороны, оно верно… — Он чуть приоткрыл дверь и позвал: — Марья, подь-ка сюда, дело есть.
Вышла женщина, тоже в телогрейке:
— Что за дело такое?
— Платок вот оренбургский парень предлагает, тебе не нужон?
— Так ведь ворованный небось…
— Нет, — усмехнулся Машка, — от бабушки по наследству достался, а она всего раз на свадьбу надевала.
— Ишь наследник какой нашелся. Показывай, что у тебя за платок такой оренбургский.
Машка расстегнул фуфайку и размотал платок. Женщина взяла его, пощупала, и у нее вспыхнули глаза. Платок в самом деле был отличный, почти воздушный — настоящий оренбургский платок.
— Сколько просишь? — поинтересовалась она с полным как бы равнодушием.
Но Машка видел, как горели ее глаза.
— А сколько ты дашь? — спросил он, потому что понятия не имел, сколько стоят такие платки.
Зато женщина знала, что цена этому платку не меньше двух тысяч.
— Твой товар, — сказала она, — ты и запрашивай. — Она понимала, что за ворованный платок Машка много не запросит, и не хотела назначать свою цену, чтобы не переплатить.
— Кусок, — подумав, сказал Машка. Вообще-то он рассчитывал получить пятьсот рублей, но на всякий случай запросил вдвое. Все равно женщина станет торговаться. Бабы такой народ, им хоть задарма отдавай, они все равно будут торговаться.
— С ума ты сошел! Тыщу, да еще за ворованный! Сильно много это, парень… — Она снова ощупала платок, зачем-то подула на него, помяла. — Ты-то как думаешь? — обратилась она к сторожу.
— Что я. Вещь, конечно, справная, но опять же и краденая. А людям интересно, откуда у Марьи такой платок объявился… Дойдет до хозяев…
— Не дойдет, — сказал Машка. — Я его далеко отсюда увел.
— Не брешешь?
— Зуб даю!
— За семьсот отдашь, тогда уж, так и быть, возьму, — вздохнула женщина.
— Черт с вами, берите.
— Тогда я мигом, за деньгами только сбегаю. — И женщина убежала.
Сторож с Машкой закурили, каждый из своего табачку свернул цигарку, а спички никто из них расходовать не захотел, так что пришлось сторожу идти й прикуривать от печки.
— Далеко путь-то держишь? — спросил сторож.
— Еду в Москву разгонять тоску.
— А по мне — хоть бы и в сам Берлин. Я к тому, что следы-то в сарай ведут, а оттудова вроде как не было…
— Глазастый.
— На то и приставлен с оружием объект охранять. А давеча ходил вот на станцию, встретил знакомого милицейского, с ним еще был какой-то, не наш. Спрашивали, не видал ли кого подозрительных. Двоих вроде ищут, сбежали откуда-то. Да мне что?.. Ихнее дело — искать, а мое дело — объект охранять. А вон и Марья бежит.
Запыхавшись, подошла женщина. Взяла платок, снова общупала его, обмяла, сунула в сумку, принесенную с собой, и отдала Машке деньги.
— С покупкой, — подмигнул он.
— Ты, парень, если мало ли что там, так нас не видал. И мы тебя не видали, — сказал сторож.
— В цвет гадаешь, — ухмыльнулся Машка. — Поезд скоро будет?
— На Куйбышев должен быть через два часа.
— Лучше бы на Владивосток. — Он и впрямь думал, что нужно ехать в сторону Владивостока, чтобы попасть в Среднюю Азию. Который год мотался по стране, но дальше Свердловска не забирался, а географию и вовсе толком не знал.
— Ты не трепись, — сказал сторож. — Куйбышевский с третьего пути отправляется. Только опаздывает часто. Ты вот что. Сидите в сарае и глядите на мое окошко. Как мигну три раза светом, так можете вылезать. А раньше-то вам нечего возле станции болтаться, раз ищут вас. Двое же вас, а?..
— Ну, ты даешь, дед Мазай! — даже с восхищением сказал Машка.
Он не догадывался, что старик сторож просто боялся выдать их. Боялся мести. Наган-то у него хоть и имеется, да что жулью наган. А по ночам одному оставаться на водокачке было страшновато.
VI
СТОРОЖ не обманул: где-то за полночь в окошке три раза мигнул свет. Да и не было ему смысла обманывать. Он был не меньше Машки с Андреем заинтересован, чтобы они поскорее уехали. Не первый раз покупал ворованные вещи, прирабатывал со своей Марьей на этом, поэтому и повадки жуликов знал, и побаивался их, и привык быть осторожным.
А ребятам повезло: на четвертом пути («Вот пруха так пруха!» — сказал Машка) отстаивался порожний и неохраняемый товарняк. Они залезли под вагон и притаились там. За несколько минут до прибытия пассажирского поезда появилась милиция, человек десять. Они рассредоточились вдоль пути (посадка производилась с другой стороны), а едва поезд остановился, полезли обшаривать нерабочие тамбуры и переходные площадки. Двое заняли посты в начале и в конце состава.
Андрей не понимал, как они могут уехать, если столько милиции. А Машка внимательно следил за происходящим вокруг, дожидаясь подходящего момента, когда близко не будет легавых и когда прицепят паровоз. Здесь паровозные бригады менялись. Наконец прицепили. До отправления поезда оставались, значит, считанные минуты… Вот один из милиционеров вытащил из тамбура мальчишку и потащил его за шиворот. Мальчишка упирался, кричал, что он ниоткуда не убегал, что он едет к бабушке, отстал от матери. Милиционер едва справлялся с ним и поэтому забыл закрыть дверь на ключ.
— Нас ловят, гады, — шепнул Машка. — Ничтяк, быстро за мной.
Они почти ползком переместились к концу состава, чтобы оказаться напротив незакрытого тамбура. У Андрея сильно колотилось сердечко, а от напряжения и страха пересохло во рту…
Милиционеров осталось всего трое, остальные увели задержанных. Один прохаживался вдоль состава, а двое по-прежнему торчали на своих постах. Эти были заняты тем, что отгоняли безбилетников. Но Машка выжидал — раньше времени рыпаться нельзя…
Паровоз прогудел, вагоны дернулись.
— Теперь не зевай, — сказал Машка. — И не бзди.
Милиционер, который прохаживался вдоль состава,
повернулся к ним спиной.
— Пошел! — скомандовал Машка и пулей вылетел из-под вагона.
Андрей рванулся за ним. Ударился головой о какую-то штуковину, но боли не ощутил. Его захватил азарт.
— Стой! — заорал милиционер, стоявший возле последнего вагона.
Тотчас третий, развернувшись, бросился к ребятам. Однако Машка был уже на подножке и успел открыть дверь. Поезд медленно трогался с места. Андрей, в два прыжка одолев междупутье, схватился за уплывающий поручень. Машка подал руку и помог взобраться на подножку. Они втиснулись в тамбур и прижали дверь. Милиционер тоже успел вспрыгнуть на подножку, но дверь открыть не мог. Он погрозил кулаком и спрыгнул на землю.
— Теперь быстро в «собачник», пока проводник не заявился проверять, — сказал Машка. И показал на потолок.
Андрей поднял голову. Под потолком, точно ласточкины гнезда, прилепились два ящика. Дверцы были чуть приоткрыты.
— Там не поместиться, — сказал Андрей удивленно. Ящики показались ему совсем маленькими.
— Поместишься, — успокоил Машка. — Давай я подсажу.
С большим трудом Андрей залез в ящик. Машка влез во второй.
— Нормально? — Он высунул голову и подмигнул — Закрывайся, только не плотно, как будто здесь пусто, понял? И не дыши. Сейчас явится проводник, они всегда после станции проверяют.
И точно: распахнулась дверь, из вагона в тамбур вышла проводница. Она взглянула наверх, увидела приоткрытые дверцы «собачников» и, ничего не заподозрив, вернулась в вагон.
— Хорошо, что не мужик, — сказал Машка. — Тот бы полез проверять.
— Милиционер же знает, в каком мы вагоне, — забеспокоился Андрей.
— Допер, молодец, — похвалил Машка, — Только ему уже до фонаря, никуда он сообщать не будет. Я их породу знаю.
В «собачнике» было тесно, грязно, пахло псиной. Но, может, вовсе и не псиной. Просто Андрей так подумал. Однако, несмотря на все неудобства, было здесь даже уютно, потому что тепло. Да и теснота создавала свой дополнительный уют. Андрей не любил больших, слишком просторных помещений. Пустота вокруг всегда пугала его, и он спал закрывшись с головой. Так ему было спокойнее, он чувствовал себя в безопасности. Мать сначала ругалась, а после привыкла и говорила, что ему бы в норке жить или в скворечнике, и называла это непонятным словом «атавизм». А «собачник» был похож на скворечник. Кто-то придумал смешное, но не точное название. Может, эти ящики — для перевозки собак, подумал Андрей. Вряд ли, сюда собаку не затащишь.
