Захар Прилепин - К нам едет Пересвет. Отчет за нулевые
До этого много чего произошло, и после этого тоже. Два романа о двадцатых годах: «Бриллианты для диктатуры пролетариата», «Пароль не нужен» — будущий Штирлиц в ведомстве Дзержинского, в Петрограде, на Дальнем Востоке, в Прибалтике.
Зарисовка, почти стихотворение в прозе — «Нежность» — Максим Исаев в 1928 году из Прибалтики перебирается в Германию.
Три романа о предвоенных годах: «Испанский вариант» (Испания, 1938 год), «Альтернатива», «Третья карта» (март-июнь 1941-го, Югославия). Затем — «Майор Вихрь» (1942) — Штирлиц на оккупированных территориях СССР. Те самые «Семнадцать мгновений…» и «Приказано выжить» (весна 1945-го, Берлин). «Экспансия» (1946–1947, Испания и Латинская Америка). В романе «Отчаянье» (1947–1953) Штирлиц вернулся в Россию. И последняя книга одиссеи — «Бомба для председателя» (1967) — профессор Исаев еще раз навещает Германию.
Всего одиннадцать романов и один маленький рассказик.
Есть откровенно плохие — «Пароль не нужен».
Есть хорошие приключенческие романы — «Майор Вихрь».
И есть совсем замечательные.
Наверное, у Юлиана Семенова был не очень большой запас писательских приемов. Но все-таки был. Своя небрежная, но оригинальная манера письма, свой юмор. Он цепко, намертво держал сюжет, герои его были предельно тонко выписаны и ясны — лучшего, настолько явного Сталина, чем у Семенова, я вообще не встречал (я говорю о Сталине в «Альтернативе», «Третьей карте» и в «Экспансии»; в романе «Отчаянье», написанном в «новые времена», — уже другой Сталин, натуральный идиот, сбежавший со страниц либеральной прессы).
Семенов обаятельно совмещал нежную детскость восприятия мира и тонкое чутье аналитика, а порой и провидца.
Предвосхищая появление нынешних, облаченных в сановные одежды ничтожеств, Семенов писал: «Когда личность выдвигается к лидерству как выявление вполне закономерной тенденции, тогда история развивается так, как ей и надлежит развиваться; в том же случае, когда у руля правления оказывается человек, который поднялся вверх в результате сцепления случайностей, тогда развитие мстит человечеству, словно бы наказывая его за пассивность, трусость и приспособленчество».
Еще он писал: «…Нормальные дети мечтают стать пилотами или музыкантами, хирургами или шоферами, маршалами или актерами, но никто из них не мечтает стать лавочником. Дети хотят иметь гоночный автомобиль, а не таксомоторный парк. Лавочник — раб достигнутого. Для него нет идеалов, кроме как удержать, сохранить, оставить все как есть».
Мог ли он тогда подумать, что нынешние дети будут мечтать о собственной лавочке как об абсолютном счастье?
Первые книги об Исаеве-Штирлице («Пароль не нужен», «Майор „Вихрь“», «Семнадцать мгновений…», «Бомба для председателя») были написаны Семеновым еще в шестидесятые и сразу охватили фактически всю жизнь героя. Потом он только добавлял новые моменты в мозаику.
Лучший роман Семенова — это, конечно, «Альтернатива». Книжка написана безусловным мастером в 1978 году.
Сочинения Семенова оставляют ощущение какой-то жюльверновской чистоты; мне нравится жить в таком мире, мне в нем уютно, он вовсе не надуманный, не пошлый… напротив, мир этот апеллирует почти к античным высотам духа, к мужчинам, способным на Подвиг, и женщинам, способным на Верность. Чего стоит только история любви Штирлица — он, еще юношей, в «Бриллиантах…» познакомился с прекрасной девушкой, провел с ней одну ночь, она забеременела — и больше они никогда друг друга не видели, но любили друг друга неизбывно.
И да, Семенов долгое время был очарован советской историей и великолепно ее мифологизировал — благо она имела для того веские основания. Еврейская кровь Юлиана Семеновича Ляндреса (Ляндрес — настоящая фамилия Семенова) ни в какие противоречия с писательской задачей долгое время не вступала.
Хотя, так сказать-с, порода чувствовалась с самого начала. Конечно же, любимый поэт у Штирлица — Борис Пастернак. Штирлиц его книжку, заезжая в Париж в тридцатых, купил, прочел и запомнил наизусть. Не хранить же ее в Берлине под подушкой. Еще Штирлиц то и дело вспоминает Гейне. Это, впрочем, еще мелочи.
Писателя не убили ни во Вьетнаме, ни в Лаосе, он не умер с перепою и, к несчастью, дожил до «новых времен». К этому времени вся одиссея Штирлица была написана, кроме одной части, одного периода — возвращения Штирлица домой после завершения Великой Отечественной.
И в 1990 году Семенов выдал роман «Отчаянье»: злобную, бестолковую и бессюжетную пародию на свои собственные книги.
Конечно, Штирлица по возвращении в Советский Союз сажают. КГБ уничтожает его сына и его жену. Едва не убивают — по велению Сталина! — самого Штирлица. Семенов, возможно, и Штирлица грохнул бы — но уже, повторимся, был издан роман о деятельности разведчика в 1967 году, несостыковочка вышла бы.
«Еврей, конечно?» — спрашивает в «Отчаянье» Сталин о Штирлице.
«Русский», — отвечают ему.
«Штирлиц — не русское имя… Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном месте рядом с изуверами…» — говорит Сталин.
«Врачей-убийц будем вешать на Лобном месте. Прилюдно, — еще раз повторяет в романе опереточный Сталин. — Погромы, которые начнутся за этим, не пресекать. Подготовить обращение еврейства к правительству: „Просим спасти нашу нацию и выселить нас в отдаленные районы страны“… Все враги народа — жидовня… я им всегда поперек глотки стоял…»
Очень трогательно, когда радикальные антисемиты, с одной стороны, и люди, одержимые своим еврейством, с другой, сходятся в крайностях. Вот этот семеновский Сталин — безусловно, милая сердцу мечта любого пламенного «жидоеда», с удовольствием вложившего бы в уста вождя точно такие же речи.
Московские чекисты в «Отчаянье» — все параноики, Берия — параноик, Деканозов — ничтожество.
Но есть один положительный герой, чуть ли не «единственный, кто по-настоящему работал» (цитата из романа)… Это, конечно же, офицер КГБ Виктор Исаевич Рат.
Ненависть к «жидовне» — не единственный признак паранойи Сталина. В одном месте он призывает расстрелять в лагерях «наиболее злостных врагов народа… Десять процентов — многовато, а пять — достаточно. Как, товарищ Молотов? Согласны?» И Молотов отвечает, заикаясь: «Д-да, т-товарищ Сталин, с-согласен…»
Черный анекдот, а не книжка.
Понятно, что у Семенова была личная обида: его отца, Семена Ляндреса, работавшего в «Известиях» вместе с Николаем Бухариным, а впоследствии занимавшего должность уполномоченного Госкомитета обороны, в тридцатые посадили. Но потом ведь отца выпустили, реабилитировали.
По сути, Семенов, развенчивая старые мифологии, начал работать на формирующийся слой лавочников. Тех самых, о которых совсем недавно писал с ненавистью, — более всего озабоченных тем, чтобы мир был рационален, благообразен и навсегда избавлен от героев и чудовищ.
