Кэндес Бушнелл - Четыре Блондинки
– Мадам, идите со мной.
И на этот раз я иду.
Рано утром я возвращаюсь на яхту, страдая от чудовищного похмелья, я опустошена и вымотана, как никогда в жизни, если, конечно, не считать того времени, когда я была моложе и только что познакомилась с Таннером. Тогда мы проводили все выходные, нюхая кокаин и попивая водку. Я очень часто не могла прийти в себя в понедельник, но у меня не бывало неприятностей, потому что все знали: я встречаюсь с кинозвездой, – а это было куда полезнее для галереи, чем если бы я отвечала на телефонные звонки. Особенно полезно было, когда Таннер являлся за мной в галерею. Первое время он был так поглощен мной, что появлялся там довольно часто: просто убедиться, что другие мужчины не заигрывают со мной. Эти визиты исправно находили отражение в колонках сплетен (мое имя там не упоминалось, ведь тогда я еще была «никто») и подогревали интерес публики к нашей галерее. Все со мной ужасно носились и, казалось, испытывали ко мне искреннюю симпатию – а что им еще оставалось делать? Уже тогда меня ИСПОЛЬЗОВАЛИ другие люди – использовали мою способность нравиться мужчинам. Я никогда не задумывалась об этом раньше, но вот сейчас задумываюсь: ЧЕМ бы я была без мужчин?
Такси останавливается напротив яхты, и высокий красивый мужчина в рубашке-поло и джинсах идет ко мне. Я понимаю, что это – мой муж.
Солнце светит вовсю; сейчас, должно быть, позже, чем мне казалось. Суматоха, царящая в гавани, овладевает моим сознанием – помощники капитана поливают из шланга палубы, молодая женщина торгует какими-то продуктами «с фермы», люди снуют туда-сюда по журналистским пропускам – и приближается Хьюберт, в руках у него видавший виды кожаный саквояж, и я впервые в жизни замечаю его удивительную непритязательность. Да как же это: несмотря на всю шумиху вокруг его семьи, и его внешнего вида, и его подноготной, он все-таки до сих пор ПРОСТО ПАРЕНЬ.
– Эй, – спрашивает он, – что с тобой такое?
– Ты о чем? – не понимаю я.
– У тебя кровь течет. Руки в крови. – Он смотрит вниз. – И ноги. И в чернильных пятнах. А где твои туфли?
– Понятия не имею.
– Ну ладно, как ты? Получила мое послание?
– Что ты приезжаешь?
– Что я арендую быстроходный катер. Раз уж я здесь, то будет весело, если мы покатаемся на водных лыжах.
На водных лыжах?
Хьюберт вносит свою сумку на яхту.
– У Марка де Белона здесь дом. Я подумал, может, нам с ним потусоваться?
Потусоваться?
– Эй, детка, – обращается он ко мне, – в чем дело? Тебе не нравится Марк де Белон?
Я смотрю на свои окровавленные ладони и говорю:
– Мои туфли забрали геи.
IX
Дорогой дневник!
Ты не поверишь, но я ВСЕ ЕЩЕ на этой чертовой лодке, которая бултыхается в водах Итальянской Ривьеры.
И Хьюберт тоже все еще здесь.
Ладно. Вот в чем проблема. Во-первых, мне кажется, я схожу с ума, но не знаю, оттого ли это, что мне до смерти надоело торчать на этой лодке с Дайаной и Хьюбертом, или оттого, что, может, я правда психопатка, как утверждают все.
Потому что вот в чем вторая проблема: меня видели ночью в том кафе с той маленькой девочкой и ее друзьями. И там еще были какие-то геи, которые хотели взять мое платье – они все повторяли слово copier*, и я поняла, что они хотели посмотреть, как скроено платье, а затем отдать его обратно, – но времени у нас было мало. Помню море коньяка. Разбитый стакан на полу. Ну и, конечно, это «очередное скандальное происшествие» не обошла своим вниманием «Пари-матч».
– Не стоит слишком надеяться, что я изменюсь к лучшему, – вполне серьезно предостерегла я Хьюберта, когда он, прочитав эту статейку, не говоря ни слова, обнаружил свое неудовольствие тем, что высоко приподнял брови. Дайана выступила в мою защиту:
– Боже милосердный, Хьюб, на меня клепали, что я убила мужа. Половину его тела забрали инопланетяне. И ты еще расстраиваешься из-за того, что твою жену видели с бродяжками-малолетками и парочкой геев в женских нарядах?
Тут, как мне показалось, я вполне уместно ввернула:
– Мне всего лишь хотелось капельку внимания.
Вообще-то так оно и есть. Это все, чего я хочу. Я так и не чувствую, что муж внимателен ко мне, а это действительно безумие с моей стороны, ведь он прилетел сюда и отложил на неделю все свои дела. Но я совсем не того хотела, чтобы он БЫЛ ЗДЕСЬ. Я хотела, чтобы он относился ко мне по-особенному, а он этого так и не понял.
Когда мы вместе, я не чувствую своей… значимости. Я хочу быть для него всем. Я хочу быть необходимой ему. Я хочу, чтобы он не мог жить без меня, но что я могу поделать, если он не позволяет мне этого?
А если так, то что же мне делать со своей жизнью?
Похоже, мне не удается скрыть все эти переживания. По крайней мере мне так кажется, потому что сегодня утром я лежу в постели, а в каюту заходит Хьюберт (будто бы за солнцезащитным кремом). Он вдруг поворачивается ко мне и говорит таким тоном, который я иначе как грубым назвать не могу:
– Что с тобой творится?
Я знаю, мне следует ответить: «Да ничего, дорогой», – но мне надоело успокаивать его. Я говорю:
– Не понимаю, что ты имеешь в виду. Вот с тобой что творится?
Я отворачиваюсь к стенке.
– Ха! – усмехается он. – Может, тебе стоит заснуть и попробовать проснуться заново?
– Ну да, – говорю я, – может, и так.
И он уходит.
Я НЕНАВИЖУ его.
Я выскакиваю из постели, натягиваю купальник и пулей вылетаю на верхнюю палубу.
Дайана уже там. Она пьет кофе и красит ногти на ногах, что, как всем нам прекрасно известно, «ферботтен»* на этом судне, потому что лак может пролиться и испортить палубные доски из тика. И точно так же всем нам известно, что Дайана плевать на это хотела. Она и так уже нанесла яхте ущерб на несколько тысяч долларов тем, что разгуливала по ней на шпильках и умащивала свою кожу кремом для загара, оставляя повсюду пятна, которые матросы до сих пор тщетно пытаются оттереть.
– Эй, я могла бы купить эту лодку, если бы захотела! – то и дело напоминает она им.
Но правда состоит в том, что люди, подобные Дайане Мун, никогда не поступают так, как говорят.
– Привет, мой сладкий, – говорит Дайана, не глядя на меня, – хочешь кофе?
– От кофе меня тошнит. Вообще-то меня от всего тошнит.
Она с тревогой поднимает глаза:
– Но не от меня, ведь правда?
– Нет, – вяло подтверждаю я и перегибаюсь через поручень. Ветер слегка теребит мои волосы. Этот ее нарциссизм, ее чудовищное легкомыслие все больше надоедают мне.
– Я не выгляжу толстой? – спрашивает Дайана, и я механически отвечаю «нет», хотя Дайана действительно полновата. У нее комплекция женщины, которая раздается к тридцати пяти годам, на какие бы диеты и упражнения ни уповала. – Ты сегодня поедешь к тетке Хьюберта?
