Фэнни Флэгг - На бензоколонке только девушки
– Точно. Не знала, скажу ли тебе. Но, познакомившись, поглядев, какая ты милая, славная детка… Ты заслуживаешь правды.
– Ясно.
– Твои приемные родители добры были? Ты их любила?
– О да, очень.
– Водили в церковь, да?
– Да-да. И вот еще вопрос. Я католичка?
– Нет. Мы с твоей матерью хотели тебя крестить, но этот чертов священник-ирландец сказал, что не станет ничего делать, если не покажем свидетельство о браке. Я с тех пор бывшая католичка, но теперь, постарев, иногда захаживаю в церковь. Бери, что по нраву, остальное бросай, как говорится. Прости, что столько на тебя вывалила. Пусть бы ты думала, что я твоя мать, но тебе нужно знать про настоящую. Она не была грубой старой телкой вроде меня. И, верняк, она бы тебе понравилась. Самая что ни на есть леди, до мозга костей.
– Ой, не знаю. Я старалась быть леди, что бы это ни значило.
– Нет, ты хорошая девочка. Сразу видно. Ты больше похожа на мать, чем даже думаешь. Она никогда не выделывалась, а уж какая красивая была, но никогда этим не бахвалилась. Если и было у нее слабое место, так это сердце. Мы звали ее Святая Франциска Пуласская. Она все время притаскивала в дом бездомных собак и кошек, выхаживала больных птиц…
– Ой, она любила птиц?
– Ага. Как-то раз притащила старую ворону, так та ела у нее с рук.
– Правда? И я очень люблю птиц.
– Видишь? И вот еще что тебе надо знать про мать. Она тебя любила.
– Да?
– О да. Ты для нее была весь мир, и если б она не погибла, оставила бы тебя себе. Она и на миг не думала тебя бросать.
– Правда?
– Совершенно так. Без вопросов. Твоя мать любила тебя больше, чем ты когда-нибудь сможешь представить.
Чуть погодя Сьюки въехала в свой номер в маленькой гостинице «Солвэнгские сады», неподалеку от Фрици. Комнатка оказалась удобная, с маленькой кухней, а за ней – садик. В тот вечер она всмотрелась в фотографию Софи, подаренную Фрици. Господи, она была, как Фрици и говорила, красивейшей сестрицей и впрямь выглядела застенчивой. Сьюки так хорошо знала это выражение лица. Сколько раз она видела его в зеркале.
Фрици одолжила ей несколько книг об «осах», Сьюки забрала их в гостиницу и просидела над ними всю ночь – читала все подряд о том, кто они и что делали. И осталась совершенно потрясена.
Закончив, вернула книги и сказала:
– Спасибо. Ну и ну, я и понятия не имела. Подумать только, Фрици, вы все – легенды.
Фрици рассмеялась:
– Ну не знаю.
– Нет-нет, так и есть. А какое увлекательное время.
– Ага, это уж точно, но ты спроси любого ветерана Второй мировой, они тебе то же самое скажут. Я стараюсь не жить прошлым, как эти старые хрычи. Мне, в общем, все нравится в настоящем. Но, оглядываясь, могу сказать, что те годы будь здоров какие были особенные. Когда-то меня бесили все эти разговоры, какое мы величайшее поколение. А теперь-то вот думаю, какие мы были молодые, как начинали войну, считай, ни с чем, но все как-то собрались… Солдатам досталась почти вся слава, но и девки с пацанами, работавшие день и ночь, клепавшие самолеты, танки и корабли, – и они тоже в этой войне победили. И, знаешь, оно занятно. Никому из нас и в голову не приходило, что мы можем проиграть. И вот думаю я, сколько всего за те четыре года мы осилили, и вынуждена согласиться – великие мы были, да. Тогда-то не знали, конечно. Мне еще повезло. Я занималась тем, что люблю, а заодно и стране помогала. И никто себя героем не считал. Просто делали то же, что и остальные, только в воздухе… Волшебный такой пузырь времени. Знали, что живем мгновением, и потому были такие живые. Музыка будто сочинялась лично для нас. Черт, мы думали, что спасаем мир, и в некотором смысле так и было. Кто теперь скажет, что бы случилось, если б мы не влезли в войну? Может, все бы сейчас говорили по-немецки или по-японски. Кто знает? Хоть и было тяжело, я те годы ни на что не променяю… Казалось, мы все время двигаемся. Не помню, когда спала больше двух-трех часов. Никто не спал. Думаю, жили на адреналине. Слишком все были взбудоражены, какое тут спать. Никто не задумывался толком, что там будет после войны, а когда нам сказали, что «ос» распускают, все кончено, – вот что лихо показалось. Конечно, не только для нас. Для всех девок, кто засучил в войну рукава и пошел на заводы или на любую другую работу. А тут всем говорят – идите по домам, будьте опять счастливыми домохозяйками. Кому-то оно и понравилось, но большинство девчонок поняли, что им нравится ни от кого не зависеть, жить своим умом, и они хотели работать дальше, но им сказали, что это непатриотично – отнимать работу у вернувшихся с фронта. Прямо удар по сусалам, особенно для «ос». Все, что мы делали, только б доказать свою ценность, – все впустую. Они хотели, чтобы мы убрались и сделали вид, будто ничего не было. Даже наши личные дела засекретили… А потом, в 1976-м, когда десять женщин приняли на обучение в ВВС США, Пентагон назвал их «первыми военными летчицами», а я позвонила Нэнси и Пинке, и они чуть потолок башкой не пробили. «Черта с два. Это мы были первыми». Никто из нас не нытик, но мы знали, что так нечестно. И вот мы снова собрались вместе и решили, что не дадим забыть погибших девчонок – ни твою мать, ни остальных.
На следующий день Фрици забрала Сьюки на обед в «Гриль Ализаль у реки», где частенько играла в гольф. Сделав заказ, Сьюки спросила ее, встречалась ли она с ее настоящим отцом.
– Всего раз. Привет-пока. Но могу сказать тебе, как его звали. Джеймс Бранстон. Среднего имени не знаю.
– Как он выглядел?
– Очень здоровым, если это тебя интересует.
Сьюки рассмеялась:
– Нет, в смысле, высокий? Коротышка?
– Охти, родная, шестьдесят с лишним лет назад дело было, но я помню, да, высокий симпатичный светловолосый парень с голубыми глазами. У тебя волосы матери, а вот нос, думаю, его.
– И какой он был?
– Да вроде милый. Конечно, потом, когда выяснилось, что он натворил с Софи, я переменила к нему отношение. Но, знаешь, оглядываясь, понимаю, что время было другое. Люди напуганы, все слова – на ветер. Все жили вроде как мгновением. Приходилось. У нас большего не было. Никто не знал, есть ли у нас вообще будущее, так что цеплялись за любую кроху счастья. Я вот точно. Да и что тут скажешь? Он, может, любил твою мать, а может, даже и вернулся бы. Кто знает? Это его не оправдывает, но такие штуки случались. Ребята влюблялись без ума в девчонок, которых и не знали толком. Ребята рвались жениться. Черт, да и я могла б выйти замуж за сотню разных пацанов, они, думаю, все хотели оставить по себе что-то или кого-то – в доказательство, что они вообще жили на свете… Мне-то повезло. После войны мы с Билли переехали сюда и открыли маленькую летную школу, сорок лет вместе прожили. Потом ушли на пенсию, много ездили. У нас был маленький самолет, и я нас возила везде, куда захотим. Жаловаться не на что. Чертовски отличная жизнь получилась, и дожила я до времен, когда девки начали водить реактивные самолеты, получили свой шанс. И приятно чувствовать, что ты открыл в них это окошко, понимаешь?
