Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
Позднее, днем, в его кабинете зазвонил телефон; трубку сняла мисс Джайлс.
— Я узнаю, на месте ли он. А кто его просит? — И, закрыв трубку ладонью, сказала: — Профессор Дентон.
Поколебавшись секунду, Рудольф взял трубку.
— Добрый день, профессор, — сердечно приветствовал он Дентона. — Как дела?
— Джордах, — прохрипел Дентон, — я в «Рипли». Вы не могли бы подойти сюда на несколько минут? Мне надо с вами поговорить.
— Хорошо, профессор, сейчас буду, — ответил Рудольф. Какая разница, когда он ему скажет? Наверно, даже лучше сделать это сейчас.
Войдя в бар, он не сразу нашел Дентона. Тот сидел опять в последней кабине. Он был в пальто и шляпе. Согнувшись над столом, он держал стакан в обеих руках. Небритый, помятый, грязные стекла очков запотели. Рудольфу неожиданно пришло в голову, что профессор похож на старого алкоголика, тупо дожидающегося на скамейке в парке, пока его подберет полиция.
— Здравствуйте, профессор. — Рудольф проскользнул в кабинку и сел напротив Дентона. — Рад вас видеть. — Он улыбнулся, словно пытаясь уверить Дентона, что тот ни в чем не изменился.
Дентон безразлично взглянул на него и даже не протянул руки. Его обычно румяное лицо было сейчас серым.
— Выпейте чего-нибудь, — предложил он глухим голосом. Сам он, судя по всему, уже успел выпить. И немало.
— Виски, пожалуйста.
— Виски с содовой для моего друга, а мне еще раз бурбон, — сказал Дентон подошедшей официантке.
Дентон молча, не отрываясь, смотрел на зажатый в руках стакан. По дороге сюда Рудольф решил, как он поступит. Он скажет, что завтра в два часа дня никак не сможет появиться перед комиссией, но готов сделать это в любой другой день, если комиссия согласится отложить разбор дела. Если же заседание не отложат, он вечером зайдет к президенту университета и скажет то, что собирался. Если Дентона это не устраивает, он может сегодня же написать свое выступление в его защиту, чтобы Дентон сам зачитал текст перед комиссией. Рудольф с ужасом ждал той минуты, когда он должен будет высказать Дентону свои предложения, но о том, чтобы завтра в одиннадцать ноль пять не выехать с Колдервудом в Нью-Йорк, не могло быть и речи.
— Мне неудобно, что я отрываю вас от работы, Джордах, — не поднимая глаз, невнятно пробормотал Дентон, — но неприятности делают человека эгоистом. Проходя мимо кинотеатра, я увидел длинную очередь за билетами на комедию и подумал: неужели они не знают, что со мной происходит? Как они могут идти сейчас в кино? — Дентон уныло рассмеялся. — Абсурд. С тридцать девятого по сорок пятый год в Европе было убито пятьдесят миллионов человек, а я в то время ходил в кино по два раза в неделю. — Низко склонившись над столом, он жадно глотнул из стакана, держа его двумя руками. Руки его дрожали.
— Скажите, что произошло? — мягко спросил Рудольф.
— Ничего. Впрочем, это не так. Многое… Все кончено.
— Я вас не понимаю. — Рудольф пытался скрыть в своем голосе радость. Значит, все это пустяки, буря в стакане воды. В конце концов, не могут же люди быть такими уж идиотами. — Вы хотите сказать, они прекратили дело?
— Я хочу сказать, что это я прекратил дело, — ответил Дентон, поднял голову и с тоской посмотрел на Рудольфа из-под полей старой коричневой фетровой шляпы. — Я сегодня подал в отставку.
— Не может быть! — воскликнул Рудольф.
— И тем не менее. Они сами предложили мне это, обещая тогда прекратить дело. Я просто не мог бы появиться завтра перед комиссией. И это после двадцати лет работы в колледже!.. Я слишком стар. Слишком. Вероятно, будь я моложе… Молодые проще относятся к абсурду. Они верят в возможность справедливости. Моя жена плачет уже целую неделю. Говорит, что умрет от такого позора. Конечно, это гипербола, но, когда на твоих глазах женщина плачет семь дней и семь ночей подряд, это ослабляет твою волю. Так что все кончено. Мне просто хотелось поблагодарить вас и сказать, что вам не надо приходить завтра в два часа.
— Я был бы рад все сказать им, — ответил Рудольф, про себя вздыхая с облегчением. — А что же вы собираетесь теперь делать?
— Мне предложили спасительный вариант, — без энтузиазма сказал Дентон.
— Один мой приятель работает в Женевской международной школе. Он пригласил меня работать с ним. Естественно, получать я буду меньше, но все-таки хоть какая-то работа. К тому же, как мне кажется, в Женеве поменьше маньяков. Да и город, говорят, милый.
— Но ведь это всего лишь средняя школа, а вы всю жизнь преподавали в колледжах, — запротестовал Рудольф.
— Я хочу уехать из этой проклятой страны, — мрачно сказал Дентон.
Рудольф никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл Америку проклятой страной, и его потрясла горечь в словах Дентона.
— Она не такая плохая, как вам кажется, — заметил он.
— Она даже хуже.
— Все забудется, и вас пригласят обратно.
— Никогда! — воскликнул Дентон. — Я не вернусь, даже если меня будут умолять об этом на коленях.
— Могу я вам чем-то помочь? — спросил Рудольф. — Вам нужны деньги?..
Дентон отрицательно покачал головой.
— На первое время нам хватит. Мы продаем дом. Цены на недвижимость сильно поднялись с того времени, как мы его купили. Страна процветает!.. — Он сухо рассмеялся, потом резко встал. — Ну, мне пора домой. Каждый день я даю жене уроки французского языка.
Он позволил Рудольфу расплатиться. На улице Дентон поднял воротник пальто и стал еще больше похож на старого алкоголика.
— Я буду писать вам из Женевы. — Он вяло пожал Рудольфу руку. — Самые нейтральные письма. Бог его знает, кто нынче вскрывает письма. — И, шаркая ногами, он двинулся прочь. Согбенный старый ученый в толпе граждан своей проклятой страны.
5
— Зачем ты каждый раз приходишь за мной? — недовольно ворчал Билли, когда они шли домой. — Что я, маленький, что ли?
— Скоро уже будешь всюду ходить сам, — сказала она, машинально беря его за руку у перехода.
— Когда?
— Скоро.
— Когда?
— Когда тебе исполнится десять лет.
— Черт побери!
— Ты ведь знаешь, что нельзя так говорить.
— А папа говорит.
— Ты не папа.
— Ты тоже иногда так говоришь.
— Ты не я. И я тоже зря так говорю.
— Тогда почему все-таки говоришь?
— Потому что сержусь.
— А я тоже сейчас сержусь. Все ребята ходят домой одни, и мамы не встречают их у калитки, как маленьких.
Гретхен знала, что это правда, и понимала, что она слишком беспокойная мать и когда-нибудь поплатится за это, но ничего не могла с собой поделать. Ей страшно было даже подумать, как Билли будет ходить по Гринич-Виллидж, где столько машин.
