Карлос Сафон - Тень ветра
— Насчет нее вы ошибаетесь, — возразил я.
— Вам стоит показать пару мягких сисек, и вы уже считаете, что видели святую Терезу, это в вашем возрасте простительно, ибо неизбежно. Предоставьте ее мне, Даниель, сияние вечной женственности меня уже не так оглупляет, как вас. В мои годы кровь устремляется в первую очередь к голове, а не к тому, что ниже пояса.
— Кто бы говорил.
Фермин достал бумажник и принялся пересчитывать наличность.
— Да у вас целое состояние, — сказал я. — Все это осталось от утренней сдачи?
— Отчасти. Остальное — законные накопления. Просто сегодня я встречаюсь с Бернардой, а этой женщине я не могу ни в чем отказать. Если понадобится, я ограблю «Банк Испании», только чтобы удовлетворить все ее капризы. А у вас какие планы на остаток дня?
— Ничего особенного.
— А та крошка?
— Какая крошка?
— Дурочка с переулочка, какая еще? Ладно, шучу. Сестра Агилара.
— Не знаю.
— Да знаете вы, знаете. Тут надо действовать решительно, а у вас для этого пока хрен не дорос.
Тут к нам неспешно подошел контролер, жуя зубочистку, вернее, выделывая ею во рту невероятные трюки, которым позавидовал бы цирковой жонглер.
— Простите, но вон те сеньоры просят вас выражаться поприличнее.
— А не пошли бы они… — громко ответил Фермин.
Контролер вернулся к трем дамам и пожал плечами, давая им понять, что сделал все от него зависящее и в его планы не входит ввязываться в драку, дабы защитить чей-то целомудренный слух.
— Люди, у которых нет собственной жизни, всегда вмешиваются в чужую, — пробормотал Фермин. — О чем мы говорили?
— О моем недостатке смелости.
— Точно. Хронический случай. Послушайте-ка меня. Идите к своей девушке, ведь жизнь так быстро проходит, особенно молодость. Вы же слышали, что говорил священник. Слушали и не слышали.
— Но она ведь не моя девушка.
— Тогда завоюйте ее до того, как ее уведет кто-то еще, какой-нибудь оловянный солдатик.
— Вы говорите о Беа как о трофее.
— Нет, как о благословении Божьем, — поправил Фермин. — Послушайте, Даниель. Судьба обычно прячется за углом. Как карманник, шлюха или продавец лотерейных билетов; три ее самых человечных воплощения. Но вот чего она никогда не делает — так это не приходит на дом. Надо идти за ней самому.
Всю оставшуюся дорогу я размышлял над этим философским перлом, а Фермин вновь задремал, что ему, с его наполеоновским талантом, было необходимо. Мы сошли на углу Гран-Биа и бульвара Грасия под небом цвета пепла, поглотившего все краски. Фермин застегнулся до самого горла и объявил, что отправляется домой, принарядиться перед свиданием с Бернардой.
— Даже с моей в общем-то скромной внешностью приходится приводить себя в порядок не менее полутора часов. Нет духа без оболочки; это печальная реальность нашего тщеславного времени. Vanitas pecata mundi.
Я стоял и смотрел ему вслед, на его удаляющийся одинокий силуэт в сером плаще, который бился на ветру, как флаг, а потом пошел домой, где собирался забыть обо всем на свете, с головой уйдя в хорошую книгу.
Повернув за угол Пуэрто-де-Анхель и улицы Санта-Ана, я почувствовал, как сердце заколотилось часто-часто. Фермин, как всегда, оказался прав лишь отчасти. Судьба ждала меня перед нашей лавкой. На ней был серый шерстяной костюм, новые туфельки и шелковые чулки, и она изучала свое отражение в витрине.
— Отец думает, что я на полуденной мессе, — сказала Беа, не отрываясь от своего занятия.
— Он почти не ошибается. Здесь, совсем рядом, в церкви Святой Анны, непрерывный религиозный сеанс, который длится с девяти утра.
Мы говорили как двое случайно задержавшихся у витрины незнакомцев, и наши отражения пытались встретиться взглядами в мутном стекле.
— Это не шутка. Мне пришлось взять там воскресный листок, чтобы посмотреть тему проповеди. Ведь придется потом все ему подробно пересказывать.
— Надо же, во все вникает.
— Он поклялся оторвать тебе ноги.
— Сначала ему придется выяснить, кто я такой. И вообще, пока ноги у меня целы, я бегаю быстрее.
Беа напряженно поглядывала через плечо на прохожих, торопившихся укрыться от ветра и ненастья.
— Зря смеешься, — сказала она. — Он не шутил.
— Я не смеюсь. Я умираю от страха. Но мне приятно тебя видеть.
Улыбка — мимолетная, нервная, острая.
— Мне тоже, — призналась Беа.
— Ты говоришь так, будто это болезнь.
— Еще хуже. Я надеялась, что если увижу тебя при свете дня, одумаюсь.
Я спросил себя: комплимент это или приговор?
— Нельзя, чтобы нас видели вместе, Даниель. Тем более вот так, посреди улицы.
— Если хочешь, можем зайти в лавку. В подсобке есть кофейник, и…
— Нет. Не хочу, чтобы кто-то увидел, как я захожу сюда или выхожу. Если сейчас кто-нибудь наблюдает за нами, я всегда могу сказать, что случайно столкнулась с лучшим другом моего брата. Если же нас увидят вместе дважды, начнутся подозрения.
Я вздохнул:
— И кто будет смотреть? Кому какое дело, чем мы занимаемся?
— Люди всегда обращают внимание на то, что их не касается, а мой отец знаком с половиной Барселоны.
— Тогда зачем ты пришла? Зачем ждала меня?
— Я тебя не ждала. Я пришла на мессу, помнишь? Ты сам сказал. В церкви Святой Анны…
— Ты меня пугаешь, Беа. Врешь еще лучше, чем я.
— Ты меня не знаешь, Даниель.
— Твой брат тоже так говорит.
Наши взгляды, наконец, встретились в витрине.
— В ту ночь ты показал мне то, чего я раньше не видела, — прошептала Беа. — Теперь моя очередь.
Я нахмурился, заинтригованный. Беа, вынула из сумки сложенную вдвое визитку и протянула мне.
— Ты не единственный, кто знает тайны Барселоны, Даниель. У меня сюрприз для тебя. Жду тебя по этому адресу сегодня в четыре. Никому не говори.
— Как я узнаю, что попал куда надо?
— Узнаешь.
Я взглянул на нее искоса, надеясь, что она шутит.
— Если не придешь, я пойму, — сказала Беа. — Пойму, что ты не хочешь меня больше видеть.
Не давая мне времени на ответ, Беа развернулась и легким шагом удалилась в сторону Рамблас. Я молча замер с карточкой в руке, провожая ее взглядом до тех пор, пока ее силуэт не растворился в серой тьме надвигающейся грозы. Развернул визитку. Внутри синими чернилами был написан хорошо мне известный адрес:
Проспект Тибидабо, 32
27
Гроза не стала дожидаться ночи. Не успел я сесть в автобус, как засверкали молнии. Когда мы объезжали площадь Молина и двигались вверх по Бальмес, дома уже терялись за занавесом жидкого бархата, а я вспомнил, что не озаботился даже такой малостью, как зонтик.
