Джонатан Франзен - Поправки
В конце концов, может, оно и к лучшему, что старик наплевал на его совет и взял эти деньги.
– У отца «паркинсон», – пояснила Дениз.
– О, как жаль!
– Ну, мы и подумали, нельзя ли включить его в программу испытаний вашего… вашего продукта.
– Вероятно, можно, – кивнула Финч. – Нужно будет спросить «Кудряшку». Мне нравится этот аспект, он заинтересует публику. Ваш отец живет где-то поблизости?
– В Сент-Джуде.
Финч нахмурилась:
– Ничего не получится, если вы не сможете возить его в Швенксвиль дважды в неделю на протяжении как минимум полугода.
– Не проблема, – заявила Дениз и быстро обернулась к Гари. – Верно?
Гари этот разговор вконец осточертел. Здоровье-здоровье, женщины-женщины, мило-мило, нежно-нежно. Он промолчал.
– Как у него с психикой? – спросила Финч. Дениз открыла рот, но слова не шли с языка.
– Все в порядке, – сказала она, собравшись с силами. – В полном порядке.
– Деменция не наблюдается?
Поджав губы, Дениз энергично покачала головой:
– Нет. Иногда слегка теряет ориентацию, но в целом – нет.
– Дезориентация может быть вызвана лекарствами, – прикинула Финч. – В таком случае она излечима. Но деменция, вызванная тельцами Леви, выходит за пределы программы второй стадии эксперимента. И «альцгеймер» тоже.
– Он прекрасно соображает, – сказала Дениз.
– Что ж, если он в состоянии следовать несложным инструкциям и согласится переехать на Восток к январю, «Кудряшка», наверное, постарается включить его в программу. Хороший сюжет.
Финч протянула Дениз визитку, тепло пожала ей руку, менее дружелюбно пожала руку Гари и растворилась в толпе, обступавшей Даффи Андерсона.
Гари последовал за администраторшей, ухватил ее под локоток. Мерили вздрогнула и обернулась.
– Послушайте, Мерили, – заговорил он, понизив голос. Эта интонация означала: а теперь перейдем к делу, мы взрослые люди и не нуждаемся в реверансах и прочей ерунде. – Я рад, что вы сочли историю моего отца «хорошим сюжетом». И спасибо вам большое за пять тысяч долларов. Но уверен: вы нуждаетесь в нас гораздо больше, чем мы – в вас.
Финч помахала кому-то рукой и подняла один палец: дескать, задержусь на минуточку.
– Вообще-то, – оборвала она Гари, – мы в вас вообще не нуждаемся. Даже не понимаю, что вы имеете в виду.
– Моя семья желает приобрести пять тысяч акций вашей компании.
Финч расхохоталась – как менеджер высшего звена с восьмидесятичасовой рабочей неделей.
– Вы – и любой человек в этом зале, – съязвила она. – Вот почему нас обслуживает целый банк. А теперь извините…
Она вырвала руку и исчезла. Гари едва дышал в тисках толпы. Он страшно злился на себя за то, что клянчил, за то, что позволил Дениз явиться на презентацию, а больше всего злился на то, что родился Ламбертом. Широкими шагами он направился к ближайшему выходу, не обращая внимания на Дениз, которая едва за ним поспевала.
Между «Четырьмя временами года» и соседним офисным небоскребом располагался садик, столь густо засаженный растительностью и содержавшийся в столь безукоризненном порядке, что казалось, он тоже составлен из пикселей в кибернетическом раю. Едва двое Ламбертов вошли в сад, Гари дал наконец волю душившему его гневу:
– Где, по-твоему, черт побери, отец будет жить, если переедет сюда?!
– То у тебя, то у меня, – ответила Дениз.
– Ты и дома-то не бываешь, – возразил он. – А в моем доме отец, как известно, не желает оставаться более сорока восьми часов.
– Все будет не так, как в прошлое Рождество, – посулила сестра. – Уж поверь. Если б ты видел их в субботу…
– А как он будет дважды в неделю добираться до Швенксвиля?
– Гари, о чем ты говоришь?! Ты против этого?
Завидев их сердитые лица, двое служащих поспешно поднялись и освободили мраморную скамью. Дениз присела, непримиримо скрестив руки на груди. Гари кружил вокруг нее, растопырив локти.
– Десять лет, – рассуждал он, – отец не делал ни малейшей попытки позаботиться о своем здоровье. Сидел в этом чертовом синем кресле и предавался жалости к себе. С чего ты взяла, что он вдруг начнет…
– Если он поверит, что лечение может помочь…
– Зачем? Чтобы он протянул еще пять лет в состоянии глубокой депрессии и умер несчастным в восемьдесят пять, а не в восемьдесят? Велика разница!
– Может быть, депрессия вызвана болезнью.
– Извини, Дениз, но это чушь! Полная чушь. Депрессия у отца началась до того, как он вышел на пенсию. Еще когда он был абсолютно здоров.
Небольшой фонтан бормотал неподалеку, создавая иллюзию укромности. Маленькое ничейное облачко забрело в частный сектор неба, очерченный крышами высоких зданий. Свет зыбкий, рассеянный, словно на берегу моря.
– А как бы ты себя чувствовал, – воскликнула Дениз, – если б мама изводила тебя изо дня в день, уговаривала почаще выходить из дому, следила за каждым твоим шагом и превращала твое любимое кресло в вопрос морали?! Она требует, чтобы отец встал с кресла, он усаживается в него поглубже. Он усаживается в кресло, а она требует…
– Дениз, ты живешь в мире фантазий.
Дениз поглядела на брата с ненавистью:
– Не строй из себя ментора! А что отец старая сломанная машина – это твоя фантазия. Он – человек, Гари! У него есть свой внутренний мир. И он добр, по крайней мере ко мне…
– А ко мне нет! – отрезал Гари. – А по отношению к матери он и вовсе эгоистичный, злобный тиран. Если он хочет, сидя в этом кресле, проспать всю свою жизнь – очень хорошо! Мне это нравится. Я – за, на всю тысячу процентов. Только сперва нужно выдернуть это кресло из трехэтажного коттеджа, который буквально разваливается на куски и падает в цене. Пускай хоть маме будет хорошо. Сделаем так, и отец может вплоть до Судного дня сидеть в своем кресле и жалеть себя.
– Мама любит этот дом. В другом месте ей хорошо не будет.
– Она тоже живет в мире фантазий! Много ей пользы от дома, который она-де любит, если она двадцать четыре часа в сутки должна присматривать за стариком!
Дениз сердито скосила глаза, сдула прядь волос со лба.
– Нет, это ты у нас – фантазер, – сказала она. – Тебе кажется, они с радостью переедут в двухкомнатную квартирку в городе, где у них нет знакомых, кроме нас с тобой. Знаешь, кто от этого выиграет? Только ты.
Гари поднял руки, как бы сдаваясь:
– Отлично, я выиграю! Мне до смерти надоело переживать за домишко в Сент-Джуде! До смерти надоело мотаться туда! Надоело слушать, как маме плохо. Лучше, чтобы хоть нам с тобой было удобно, чем чтобы было плохо всем. Мама живет с человеком, превратившимся в развалину. С ним покончено, решено и подписано, финита, конец, подбивайте баланс. А она вбила себе в голову, что стоит ему чуточку постараться, и все будет прекрасно, все станет как прежде. Позвольте сообщить вам новость: ничего уже не будет как прежде!
