Александр Новиков - Записки уголовного барда
– На коридор без вещей! Дезинфекция!..
Вскакиваем как один. Терняк бросается складывать
продукты в полиэтиленовые мешки.
– Давай, гаси все по мешкам. Сейчас опрыскают, суки, им по хую!
Заталкиваем сигареты и все съестное в сумки, выходим в рубахах и тапках. Запах клопомора – по всему корпусу. Выедает глаза и бросает в тошноту.
В камеру входят трое в респираторах. Один тащит бачок, постоянно подкачивая, второй льет из штуцера на стены, на железки кроватей. Третий отворачивает и швыряет на пол матрасы, подушки и одежду. Заливают добросовестно – ни одного сухого места.
Загоняют в камеру. В ней как в душегубке. Петруха кидается на верхний шконарь откупоривать окно.
– Так ведь и сдохнуть можно, – сетую я.
– Сдохнуть – нет. А вот башка три дня трещать будет – это да, – успокаивает Терняк.
– Надо в баню проситься.
– Да кто тебя вне очереди поведет? Сиди и охуевай до пятницы. Сегодня среда, терпеть два дня.
Клопов становится меньше, но ненамного. В этом яде тонут любые запахи, даже табачный дым пахнет по-другому. Единственная отдушина – положенная каждый день часовая прогулка. На нее – как на праздник. Проходит она в бетонном боксе, накрытом решеткой. Над решеткой – часовой с собакой. Над часовым – небо. Благодать…
– Начальник, давай еще полчаса погуляем – в камере душняк!
Часовой молчит. Просим еще и еще раз. Молчит.
На четвертый или пятый раз наконец отвечает со среднеазиатским акцентом:
– Щто до меня доебался? Гуляй, я тебе не вигоняю, за тобой другие началство придут. Хочешь, с моим собакой погуляй, хи-хи-хи…
Так проходит еще пара пропахших клопомором дней. Настает банная пятница. Привычный удар ключа о дверь, и голос коридорного:
– Терняк, готовься с вещами! Остальные – на прогулку.
– А в баню?
– В ебаню! – гавкают за дверью.
Терняк бледнеет, опускается на шконарь и, глядя в пол, вздыхает:
– Все. Переводят в другую камеру. Решили суки по тюрьме прогнать.
Ключ снова колотит в дверь.
– Ну что, готовы? Выходи.
– Давайте, мужики, хоть попрощаемся. Когда еще свидимся… – сдерживая слезы, бормочет он.
Обнимаемся, крепко пожимаем руки и выходим с Петрухой.
– Будьте здоровы, мужики! – кричит нам вдогонку Терняк, и коридорный с размаху захлопывает дверь.
Грустно и понуро идем гулять, понимая, что вернувшись, его уже не застанем.
Наступает тридцать первое октября – день моего рождения.
Сидим вдвоем, ждем «дачку» из дома. Но моя в октябре уже была, а Петрухе ждать не от кого. Может, вдруг случится чудо, и ко дню рождения разрешат внеочередную? Слышно, как по коридору хлопают кормушки, ходит «дачница» и разносит маленькие и большие тюремные радости. До нас не доходит, а значит, торт заменит одна оставшаяся стограммовая пачушка печенья. А вместо шампанского – черный, прокопченный, «покопанный» чифирьбак с чайным варевом, четыре куска проклопоморенного сахара и пачка маргарина с примесью того же аромата. Спасибо Виктор Нахимычу – не все съестное унес с собой.
Допоздна сидим, витая в воспоминаниях. От дыма и чифиря мутит.
– Загадывай желание.
– С чего?
– Сегодня тридцать первое число. Тебе тридцать один год исполнился. Да еще – среда.
– В тюрьме одно желание – свобода.
Петруха, помолчав, вздыхает:
– В общем, да. Хуля тут загадывать.
Перед сном зачеркиваю в настенном календаре последний квадратик октября – еще одна маленькая радость.
Ноябрь начинается с ежедневных допросов. Водят на «слежку» – специальный пост, занимающий целый этаж соседнего корпуса.
Длиннющий коридор с кучей комнат по обе стороны. Сюда приходят следователи, адвокаты и прокуроры. Вместо рьяного Онищенко неожиданно начинает приходить следователь по фамилии Глушанков. Этот интеллигентнее, спокойнее и, как кажется, без особого желания участвовать в фабрикации дела. Спрашиваю, куда делся тот. Отвечает:
– А я что, не нравлюсь?
– Нравитесь.
– Ну и чудесно.
– Что, прислали «доброго следователя»?
Усмехается, не отвечая.
С этим проще. Не грозит, не ловит на слове и не искажает показаний. Одна беда – допрашивает недолго, поэтому после недолгого допроса до обеда приходится сидеть в бетонном боксе-стакане, ждать, пока закончат со всеми и толпой поведут рассовывать по камерам. Но все равно, этот лучше, потому что с ним можно говорить не для протокола. Можно попросить коробку спичек или ручку – в тюрьме все дефицит. Если на обратном пути не будет шмона – в камере прибавка.
Через пару недель допросы неожиданно обрываются, Глушанков отчего-то не показывается.
Приближается декабрь. Санкция на арест выдана на два месяца, а значит, пятого декабря срок ее истекает. Если прокуратура не продлит – должны выпустить под расписку.
Вероятность нулевая, но надежда умирает последней.
Неожиданно к нам подселяют третьего – напуганного студента уральского Политеха, севшего за десяток квартирных краж. На тихаря не похож, но почему за такие мелочи на спецпост – непонятно. Кличку «Студент» даже и выдумывать не надо – просится сама собой.
Петруха преподает тонкости профессии «коневода-стрелка» и отправляет его жить на «верхотуру».
В камере новый человек, потому говорим меньше. Слушаем и дивимся воровской смекалке Студента. По идеям и задумкам вполне мог бы потянуть на «Профессора». Но исполнение задуманного – топорное, поэтому сидит здесь.
Вечером завариваем чифирьбак, пускаем по кругу.
Студент делает глоток, и лицо его перекашивается так, будто он проглотил ядовитую жабу.
– Привыкай, бродяга, тебе сидеть долго, – сочувствует Петруха, – к тюрьме отмычек не подберешь, хе-хе.
Проходит еще неделя. Прошусь на прием в санчасть. Пообщаться с доктором да таблеток раздобыть.
Опять ведет Валя.
– Что-то болеешь часто.
– Симулирую.
– Да это видно, идешь как на праздник.
– Это потому, что с тобой.
– Сейчас как дам ключами по башке!
– Ну, если дать больше нечего…
Незлобно бьет ключами по спине и прыскает в кулак:
– Все вы, мужики, в тюрьме одинаковые!
В кабинет врача зашагиваю с громким и бодрым: «Здравствуйте, я к вам опять!» На меня оборачивается через плечо совершенно незнакомый человек в белом халате.
– Фамилия?
– Новиков.
– Чем болен? На что жалуешься? Что-то на больного не похож.
Думаю о симптомах, вру про гастрит и бессонницу.
– Подследственный?
-Да.
– Лучшее средство от гастрита – карцер, а от бессонницы – явка с повинной.
Поход в медчасть явно не удался.
Обратно иду молча. Перед дверями ждет другая конвоирша с листком в руке.
– Пошли, следователь вызывает.