Александра Маринина - Дорога
– Нет, – упорствовал Ветер, – она добрая, она хочет Любе помочь и разоблачить обман, пока не стало слишком поздно. И вообще, она всем помогает.
– Ладно, – вздохнул Камень, – не будем ссориться. Будем считать, что случайный знакомый Аэллы невольно помог Любе и Родиславу сохранить статус-кво и избежать резких телодвижений. Уже за одно это ему большое спасибо. Кстати, неизвестно еще, как бы себя Лиза повела, если бы план Аэллы удался. Родислав-то, понятное дело, начал бы выкручиваться, ему развод ни к чему, ему и так отлично, а вот Лиза… Как знать, что она сделала бы, если бы к нм подошли Люба и Аэлла. Может быть, она закатила бы такое, после чего Родиславу ничего не оставалось бы делать, кроме как собрать вещи и уйти к ней. Так что слава богу, что ничего этого не произошло. Ворон, а Ворон?
Ворон спрыгнул с ветки дуба и приземлился прямо перед глазами Камня.
– Тута я. Чего надо?
– А ты что про Лизу-то молчишь? Она же вроде второго ребенка хотела заводить. Как у нее с этим делом?
– Нормально. Ждет.
– И долго еще ждать?
– Сейчас посчитаю, – Ворон запрокинул голову вверх. – У них там был октябрь, забеременела она в июле, где-то в начале месяца, стало быть, почти четыре месяца уже есть. Ну да, правильно, у Родислава как раз машина была в ремонте, он на метро и на такси ездил, поэтому они с Лизой в тот день шампанским дюже баловались и даже коньячку себе позволили несколько неумеренно. Такие веселые были, расслабленные, хохотали без удержу, голые по квартире бегали, аж срамно смотреть. Вот тогда это и случилось. В конце марта – начале апреля восемьдесят пятого года ждем-с.
– А Родислав знает?
– Так она ему в ресторане как раз и сказала. Специально ждала, чтобы был такой срок, при котором аборт делать уже нельзя, боялась, что Родислав будет отговаривать ее рожать. Она, конечно, надеялась, что он как о ребенке услышит, так сразу и объявит, что будет разводиться и прямо завтра же с вещами придет к ней. Я слышал, она по телефону с подружкой разговаривала и все это ей объясняла.
– А он что? – поинтересовался Камень. – Как отреагировал?
– Как-то вяло. Сначала вроде обрадовался, а потом сник. Тестя, говорит, волновать нельзя, у него давление, он совсем одинокий, и у него единственный свет в окошке – благополучная и счастливая семья дочери. Разочарования он не переживет. Сын, говорит, сложный, Люба одна с ним не справляется. Дочь, говорит, чувствительная, нежная и тонкая, поэзией увлекается, в идеалы верит, если папа обманет – может и в депрессию впасть, она вообще к этому делу склонная, часто грустит и плачет, и от этого у нее поднимается температура. Но, говорит, дети все-таки растут, глядишь, и сын образумится, и дочь повзрослеет, а тесть стареет, слабеет, ему скоро ни до кого дела не будет, так что будем, Лизонька, жить, радоваться и ждать, будет и на нашей улице праздник.
– То есть опять снова-здорово, – уныло констатировал Ветер. – Не Родислав у вас, а какое-то тухлое болото, сплошной застой, никакого движения вперед. Застрял между двух баб и болтается, как известно что в проруби.
– А какого же ты движения хочешь? – спросил Камень.
– Да хоть какого! Или туда, или сюда, или вперед, к Лизе, или назад, к Любе, но надо же куда-то двигаться, нельзя все время стоять на месте! Движение – это жизнь, а жизнь суть движение. Я вообще не понимаю, как можно столько времени на одном месте стоять.
– Ну, куда уж тебе понять, – усмехнулся Камень. – Твое непостоянство уже в пословицы вошло. Ни секунды на месте не сидишь, все время вертишься, шевелишься, дуешь куда-то.
– Ага, защищай своего Родислава, защищай, – вмешался Ворон, который успел вразвалочку обойти вокруг Камня в поисках какой-нибудь закопошившейся гусеницы и даже слегка перекусить. – Он из моей Любочки всю душу вынул, кровопийца, а для тебя он все хороший.
– Для меня нет хороших и плохих, для меня все одинаковы, – с достоинством отпарировал Камень. – Просто я проникся к нему искренней симпатией, еще когда он был парнем, и мне не хочется думать, что он недостоин моего доброго отношения. Я к нему привык, я с ним сроднился. И вообще, я не вижу здесь предмета для дискуссии. У нас просмотр сериала, а не клуб доморощенных психоаналитиков.
– Так я завсегда готов, – встрепенулся Ворон. – Говорите, куда лететь. Только не к Аэлле, я этой дамочкой уже сыт по горло.
– Давай, может, про Николашу посмотрим? – предложил Камень.
– Да ну, – отмахнулся Ворон, – чего про него смотреть? Я и так все знаю.
– Знаешь – и молчишь, – упрекнул его Ветер.
– Так вы не спрашиваете. Значит, в СССР в то время развернулась борьба с рок-движением.
– С кем, с кем? – переспросил Ветер.
– Слушай, – рассердился Ворон, – ты такой темный, что тебе невозможно сериалы рассказывать. У меня не рассказ получается, а сплошные лекции по истории. Сиди и молчи, а если чего не знаешь – потом у Камня спросишь, когда я за очередной серией полечу. Понял?
– Понял, понял, не злись, пожалуйста, – добродушно отозвался Ветер.
– Ну так вот, активные действия против рок-движения начались еще зимой восемьдесят третьего года, а в сентябре восемьдесят четвертого в Москве вообще ввели запрет на исполнение рок-музыки и даже перечислили в специальных инструкциях названия групп и исполнителей, музыку которых нельзя исполнять и воспроизводить.
– Большой список-то получился? – спросил Камень.
– Изрядный, – кивнул Ворон, – семьдесят пять пунктов. Всякие там «Секс Пистолз», «Депеш Мод», «Пинк Флойд», Майкл Джексон и прочие.
– Не слыхал, – колыхнулся Ветер. – Я вообще по части музыки не очень, я больше по спорту, охоте и рыбалке.
– Не перебивай. Наш Николаша продолжает играть в карты и вести неприличный образ жизни, но поскольку на этот образ жизни денег нужно намного больше, чем родители выдают на карманные расходы, то он сызмальства приучился денежку разным способом добывать. В частности, притаранил домой технику, при помощи которой переписывал записи этих самых запрещенных музыкантов и толкал с рук за приличную сумму. Чуть ли не на поток это дело поставил. Но поскольку надо, чтобы родители были не в курсе, он делал вид, что утром уходит в институт, а сам отсиживался где-нибудь, пока мать с отцом на работу не отбудут, а сестра в школу не отправится. Вот тогда он возвращался и переписывал кассеты. Полдня работы – и наличные в кармане, есть на что играть.
– И неужели не попался ни разу? – удивился Камень. – Или у них это не запрещено?
– Еще как запрещено. И музыку нельзя, и с рук торговать тоже нельзя, если только ты это не на собственном огороде вырастил. Ловили Кольку пару раз, но он как-то убалтывал милиционеров, и его отпускали. Один раз просто так отпустили, за красивые глаза, в другой раз Колька нарвался на оперативника, который хорошо помнил Родислава, и тот по старой дружбе не стал Николашу оформлять, но Родиславу, конечно, сообщил.
