Алексей Кирносов - Два апреля
- Браки заключаются на небесах, - сказал Овцын. - В тех краях, где климат не подвержен сезонным изменениям.
- Да? - сказал Фролов. - Надо будет уточнить в отделе науки. Однако давайте рукопись, вон она торчит из левого кармана вашего заграничного пиджака.
Овцын успел выкурить две сигареты. Наконец Фролов дочитал, свернул листки трубочкой, поднялся со стула.
- Есть смысл сходить к шефу, товарищ Овцын, - сказал он.
Редактор сдул с лежавшей перед ним тетради пепел, предложил сесть.
У него были напухшие, иссеченные морщинами веки и нездоровые, в красных жилках глаза. Он спросил:
- Что у вас вышло с девушкой, Юрий Владимирович?
- Душеспасительная беседа. Не писать же хлесткий фельетон под названием «Мать ее так!».
Редактор поморщился и вдруг с любопытством, сверляще уставился на Овцына.
- Полярный капитан Овцын, - сказал Фролов.
- Бывалый человек - это хорошо, - сказал редактор.
Фролов положил на стол рукопись.
- Вот очерк. Я уже прочел.
- Интересно... - произнес редактор, надел очки, прикурил от окурка другую папиросу и склонился над рукописью.
Он прочитал быстро и опять сверляще уставился на Овцына.
- Что вы скажете? - не стерпел Фролов.
- Заметно, что не наш брат по верхушкам скачет, - ответил редактор. - Поставьте в воскресный номер на третью полосу.
- Обсудить не успеем, - усомнился Фролов. - Нынче четверг.
- В понедельник обсудите... Иван Андреевич, вы мобильный человек? - спросил редактор.
- В каком смысле? - не понял Овцын.
- В смысле выехать по заданию редакции. Очерк ваш неплох, но это прошлое. Потому и ставлю в воскресный номер, для чтива. А вот Север сегодняшнего дня меня глубочайше интересует. Если вы не против, зайдите в понедельник поближе к вечеру.
Редактор вынул из кармана патрон, отвинтил крышку, сунул под язык широкую таблетку. Нездоровые глаза совсем закрылись. Фролов мотнул головой в сторону двери. Они бесшумно поднялись с кресел и вышли.
17
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Эру, он оделся и вышел из дому. Снег несло вдоль улицы вверх от вокзала. Редкие прохожие шли торопливо, сунув руки в карманы и низко пригибая головы. Он миновал несколько закрытых еще газетных ларьков, испытывая облегчение души. Опасался, что, купив газету, не найдет там своего очерка. И когда попался освещенный ларек, Овцын купил «Трибуну», спрятался под стеночкой от ветра и развернул газету, ощущая горячую спазму в горле и предательскую ватность в коленках. Очерк был на месте. Подпись «Иван Овцын» тоже была на месте. Ноги сразу окрепли, но в горле еще долго было горячо, и Овцын подумал, что быть писателем совсем не скучно, коли испытываешь такие ощущения. Он купил еще три номера и пошел домой, и метель уже не мешала смотреть и дышать - может быть, и потому, что шел он по ветру. Все газетные киоски на его пути были уже открыты, и в каждом он покупал по номеру «Трибуны». Последний номер купил на вокзале, потом выпил газированной воды из автомата и отправился домой.
Эра протянула руку и включила лампу. Она лежала на спине, повернув голову к нему, и Овцыну стало вдруг неловко за свое улыбающееся лицо, за то, что он ввалился в комнату, не сняв пальто, облепленное снегом; он почувствовал себя уличенным в мелком грешке, остановился в двери, смотрел на обрисовывавшийся под одеялом выпуклый живот Эры и думал, что совершенно напрасно сорвался с постели в такую рань, что стоило потерпеть, проявить элегантное равнодушие, сходить за газетой после завтрака, как бы между прочим.
- На улице отчаянная пурга, - сказал он.
Она протянула руку.
- Не кокетничай, давай газету.
- Ах, газету, - сказал он, достал из кармана номер и небрежно кинул его на одеяло.
Он ушел на кухню и, пока грелся кофейник, точил ножи, потом выпил чашку кофе и пошел бриться. Он вернулся в комнату бритый и благоухающий «Шипром», и Эра сказала:
- Очень хорошо. Это можно послать маме. Она обрадуется.
- Пошлю, - сказал он. - Она давно на меня не радовалась.
- Теперь расскажи наконец, что тебе сказал Юра Фролов, когда прочел? Честно, у меня было опасение, что он отошлет тебя с ним в какой-нибудь журнал.
- Юра смолчал. Отвел к шефу. Тот без особых размышлений сказал, что даст очерк в воскресенье в качестве чтива для выходной публики. А вообще-то его глубочайше интересует сегодняшний Север. Предложил командировку.
- И этот злодей до сих пор молчал, - сказала она и улыбнулась. - Иди сюда, я надеру тебе уши! Он сел рядом, сказал:
- Дери.
- Пойми, - сказала она, обняв его и притянув к себе. - У редактора совершенно больное сердце и совершенно безошибочное чутье. Он славен тем, что принимает решения быстро и никогда не ошибается.
- Меня поразил его взгляд, - вспомнил Овцын. - Я чувствовал себя под ним машинкой, которую развинчивают на детали.
- Некоторые чувствуют себя еще более скверно, - сказала Эра. - Я чувствовала себя машинкой, которую не сегодня-завтра сдадут в металлолом.
- Он с тобой плохо обращался?
- Он со всеми обращается одинаково... Понимаешь, один человек показывает тебе, чего он стоит. А другой показывает, чего ты стоишь. Это две основные манеры в отношении высшего к низшему. Редактор очень точно дает тебе понять, чего ты стоишь. И это не радует, если ты стоишь дешево... Только не делай вид, будто ты выше этого, и не смей отказываться от командировки.
- Ты не будешь скучать? - спросил он.
- Конечно, буду, - сказала Эра. - Но ты не будешь скучать.
- Я уже как-то настроился стать на зимний отстой в министерстве.
Эра посмотрела на него, покачала головой:
- Долго ли ты там простоишь? Месяц? Полтора? А потом снова душевная депрессия, волчий взгляд и эта мерзкая «Флоренция»?
Вспомнив засыпанную пеплом скатерть, пустые графины, услужливого Степочку и часы, останавливающиеся в полночь, он вздрогнул, произнес:
- Вечная память...
- Тебе надо двигаться, - сказала Эра.
- Значит, мне надо двигаться, - повторил он.
В понедельник вечером он сидел в кабинете шефа и временами ежился под его препарирующим взглядом.
- Ехать в какую-нибудь тундру - это долго, дорого, да и вам не с руки, - говорил шеф. - Раз уж вы моряк, поезжайте к морю. Будете в родной стихии, все увидите, все поймете и не ошибетесь.
- Сейчас на Севере не замерзло только одно море, - сказал Овцын.
- На Баренцево море и поедете, раз оно одно в рабочем состоянии, - кивнул шеф. - Адрес в командировочной бумаге я напишу так, чтобы он не стеснял ваши передвижения. Например: Мурманская область. А там сами выберете тему. Условие одно: тема должна быть связана с производством материальных благ.
- Транспортировка угля со Шпицбергена - это производство материальных благ? - спросил Овцын.
- Уголь, как писали в годы моей молодости, - сказал шеф, - это есть хлеб промышленности. Если вам все понятно, Иван Андреевич, приходите утром в бухгалтерию и оформляйтесь.
Редактор достал из кармана металлический патрон с сине-белой этикеткой, положил под язык широкую лепешку.
- Мне понятно, - сказал Овцын и встал.
Пожимая ему на прощанье руку, редактор сказал:
- Передайте привет Эре Николаевне. Я слежу за ее успехами. Она - моя воспитанница... Это приятно... - Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. - И о вас я слышу уже давно... Поэтому не изумляйтесь, что альянс совершился столь быстро и гладко.
- Может быть, вам помочь? - спросил Овцын, с тревогой глядя на серое лицо редактора.
- Ничего страшного, - тихо ответил шеф. - Идите, капитан...
Овцын вышел и беззвучно прикрыл за собой дверь.
Фролов еще не ушел, он стоял у стола и перетряхивал свой портфель.
- Чищу эту авгиеву конюшню по понедельникам, - сказал он сердито. - Ну, и как ваши успехи?
- Командировка в Мурманскую область, - ответил Овцын. - Не знаю, успех ли это.
- Не помню случая, чтобы шеф после первого материала посылал в дальнюю командировку человека со стороны, - сказал Фролов. - Это начало карьеры, Иван Андреевич.
- На тридцать втором году жизни поздно начинать новую карьеру, - отозвался Овцын. - Не погубить бы старую.
- Эти две карьеры совмещаются. Еще Паустовский говорил, что самое лучшее - это совместить две карьеры: морскую и писательскую. Черт его знает, сколько хламу скопляется в портфеле за шесть рабочих дней... Хотите почитать завтрашнюю газету?
- Давайте, - сказал Овцын. - Никогда в жизни не читал завтрашних газет.
Фролов перегнулся через стол, достал из ящика верстку, испещренную карандашными пометками.
Бегло просмотрев, Овцын сказал:
- Ваши заголовки могут вселить оптимизм в душу самого закоренелого меланхолика. Это же ода! «На новую ступень», «Триста видов добрых услуг», «Забота о красоте», «Хороший старт», «Плюс триста тысяч киловатт», и так далее, и так далее.
- Вы заскучали по пессимизму? - Фролов вскинул брови. - Тогда почитайте сообщения из-за границы.
