Шерли Грау - Кондор улетает
— Вот догадайся: что я видела?
— Корову о четырех головах или что-нибудь похлеще?
— Ты знаешь, где сейчас мистер Роберт?
— Наверное, отсыпается наверху.
Вера поглядела на него. В ее ореховых глазах плясали веселые искры.
— А вот и нет.
По небу за широкими окнами кухни мчались рваные облака. Стэнли прищурился на них.
— Вера, помнишь, как мы называли эти тучи, когда были маленькими?
— Конечно, — сказала она. — Епископы.
— Почему?
— Ну, называли, и все.
— Они же не похожи на епископов… А где он?
— На корте.
— Господи, как его туда занесло?
— В одной руке у него ракетка, а в другой бутылка.
— Помнишь — давно это было, — как я тащил его наверх, когда он однажды улегся спать на корте?
— Ну, уж больше ты его не таскай, — сказала Вера. — Не молоденький.
— Знаешь, а Старик еще жив.
— Господь знает свой час, — сказала Вера.
И Стэнли удивился: Вера не отличалась набожностью. Он никогда еще не слышал от нее таких благочестивых изречений.
Они увидели, что по откосу поднимается мистер Роберт. Он шел прямо, даже не пошатываясь, пока не наткнулся на гардении, окаймлявшие лужайку с душистыми травами. Он споткнулся, пролетел между гардениями и кое-как удержался на ногах, оставив широкий след в изящном лабиринте невысокой зелени. Он немного постоял, старательно повернулся лицом к дому и зашагал напрямик, топча все растения на своем пути.
— Вот и нет больше Маунт-Вернона, — сказал Стэнли. (Лужайка была точно скопирована с виргинского поместья Вашингтона.) — Как, по-твоему, Джордж Вашингтон когда-нибудь возвращался домой на бровях?
Мистер Роберт выбрался из трав, обогнул большую клумбу азалий и чинно поднялся по ступенькам, даже не опираясь на перила. Когда он открыл дверь, ветер хлопнул ее об стену так, что вся утварь на кухне зазвенела и застучала.
Мистер Роберт словно ничего не услышал.
— Э… Доброе утро, Стэнли. Доброе утро, Вера.
Он выглядел так скверно, что этого не могли объяснить только ночь за бутылкой и утро в пьяном сне под кустом на его собственном газоне. Травинки, желтые и розовые лепестки покрывали его серый костюм, точно маскировочный халат. Темные глаза провалились за скулы и, казалось, выглядывали из-за сине-черной щетины, стараясь как-то удержаться под натиском неумолимо растущих волос.
Волосы, внезапно подумал Стэнли, они же растут и когда мы уже мертвы.
Мистер Роберт покачнулся на ветру.
— Вы когда-нибудь видели, как рак качается на наживке, когда его вытаскивают из воды, видели?.. Вот у меня сейчас такое ощущение. Именно такое, не больше и не меньше.
Он побрел по кухне, остановился было на пороге столовой, но повернул в холл и закинул одну руку на балюстраду. Стэнли бесшумно скользнул за ним.
— Вчера вечером я потерял здесь бутылку, Стэнли. Ты ее нашел?
— Да, сэр.
— Испортил лакировку?
— Да, сэр.
Стэнли подумал с раздражением: свалится он с ног или нет? Что-нибудь уж одно.
— Был паркет генерала Борегарда, и нет его. Ну и черт с ним. Соедини-ка меня со Стариком.
Стэнли набрал номер.
— Мисс Маргарет у телефона.
На мгновение Стэнли показалось, что мистер Роберт не захочет говорить, но он все-таки взял трубку. Стэнли вдруг заметил, что его руки все в земле: ногти обведены черной каймой, в поры и бороздки кожи въелась грязь. Но голос его был обычным.
— Как ты, душка? Как папа?
Стэнли вернулся к своему кофе.
— Ты уже проверял птиц? — спросила Вера.
— А зачем, если Старика нет?
— Все-таки ты посмотрел бы.
— Они что, тебя интересуют? Птицы?
Стэнли прошел своей обычно размеренной походкой дворецкого через вестибюль, мимо лифта — его дверцы были сомкнуты плотно, как губы, — и поднялся к стеклянным дверям оранжереи.
Он открыл эти двери, и густой тяжелый воздух навалился на него, как предмет, обладающий весом и массой. Он задержал дыхание и быстро нырнул в зеленый коридор, старательно избегая мясистых обвисших листьев орхидей.
Птицы громко пели. Они порхали среди веток, сбивая белые лепестки гардений, они висели на своих нелепых трапециях, они летали в свободном пространстве под потолком.
Вошел мистер Роберт.
— Стэнли, ты просто чтец мыслей. Принеси мне завтрак сюда.
— Сюда?
— Вон туда. Туда, где сидит Старик. — Он указал на белое плетеное кресло под петлей цветущей бугенвилеи.
— Слушаю, сэр, — сказал Стэнли. — Будете пить чай или кофе?
Мистер Роберт не услышал.
— Старость, она берет над тобой верх. И весь мир успевает измениться, пока ты на него не смотрел.
Он машинально теребил пальцами лист огромного папоротника, который свешивался через его плечо.
— И знаешь, что хуже всего? Первый седой волос… понимаешь где? Это черт знает что такое! А ведь она могла бы дать мне поговорить со Стариком.
— Кофе или чай, сэр?
— Я хотел поговорить со Стариком. Нет-нет, он отдыхает… Они все время там, либо та, либо другая…
Он круто повернулся и пошел, пригибая голову под свисающими плетями лиан.
Стэнли принес и кофе и чай — это было проще, чем добиваться ответа.
Он весь день проспал на двух креслах, подсунув под голову подушку в синих цветочках. Он не стал ни переодеваться, ни бриться. Один раз, когда Стэнли вошел, он мочился на большой фикус.
— Вот что я думаю обо всем этом, Стэнли, — сказал он. — Погляди на это дурацкое дерево с листьями, как скрипки, и вон на то — у него снизу на листьях красные прожилки. Я все сидел тут и смотрел на них. Черт те что, и как это я раньше не замечал? Нет, только этого они и стоят.
Стэнли ничего не имел против больниц. Это было место даже по-своему приветливое, где тебя ждут отдых и комфорт, где можно расслабиться, где тебя окружат заботами. Такое ощущение у него появилось двадцать лет назад, в армии, когда госпиталь был чем-то вроде рая, безопасного, надежного, куда попасть — счастье… Он всегда мог точно сказать, когда предполагался массированный налет, — очередь в приемный покой загибалась от дверей вокруг здания. Боялись лететь, сукины дети… А я, думал Стэнли, я стою, и смотрю, и улыбаюсь про себя. Потому что меня это не касается. Я черный. Мне не положено воевать. Мне положено разливать напитки и тащить их на подносе тем, кто вернулся живой…
Стэнли все еще нравился запах кислорода, выходящего из баллона. Чуть маслянистый, резковатый. Так теперь пахла спальня Старика.
Мисс Маргарет сказала:
— Отец хочет сделать тебе подарок, Стэнли. Но прежде я тебе кое-что объясню.
Стэнли кивнул.
— Сегодня отец подарил тебе двести акров болота. На бывшем участке Бонавентуры.
— Да, мэм.
— Сейчас они ничего не стоят — просто пометка на землемерной карте, но если ты подождешь пять лет…
— Подождать я могу, — сказал Стэнли.
— Отец купил эту землю двадцать лет назад и по обыкновению оказался прав. Как раз по этому участку пройдет федеральное шоссе — ты ведь понимаешь, что это означает.
— Да, — сказал Стэнли. — Да, мэм.
Мисс Маргарет чуть улыбнулась.
— Я не сомневаюсь. Отец подумывает о торговом центре. Твоя земля занимает северо-западный угол. И довольно большой ее кусок лежит в возможном районе общей застройки.
Стэнли неторопливо обдумал то, что услышал.
— Тогда она будет стоить порядочных денег.
Маргарет улыбнулась.
— По меньшей мере три четверти миллиона. Но я бы сказала — полтора миллиона.
Если вы столько отдаете мне, внезапно подумал Стэнли, так сколько же вы сами заработаете?.. Жадным я становлюсь, подумал он. Жадным…
Он сказал:
— Но я не понимаю — почему?
На ее губах опять мелькнула улыбка.
— Потому что отец тебя любил. (Стэнли быстро взглянул на нее и решил, что не ослышался: она действительно употребила прошедшее время.) Потому что он хочет, чтобы ты мог делать то, что тебе нравится.
Стэнли подумал: он со мной расплачивается. Потому что ждет смерти.
Старик сказал:
— Ты ведь знаешь про кондора, Стэнли.
— Да, сэр, — сказал Стэнли. — Вы мне рассказывали про кондора.
— Место, чтобы хранить золотой песок. — Старик глухо усмехнулся. — В его перьях хранят золотой песок.
— Да, сэр.
Почему, думал Стэнли, у меня такое чувство, будто ветер шевелит волосики на шее и щекочет ее? Ведь ветра-то нет?
— А индейцы говорили, что он носит вести на тот свет. Они набивали золотой песок в стержни его перьев и закапывали их с покойником, чтобы дух не нуждался в деньгах.
Он смотрит на меня, думал Стэнли. На меня, на большую черную птицу. Куда вы задумали спрятать золото, мистер Оливер? Мистер Оливер, у меня же нет перьев, чтобы сыпать в них золотой песок. Я же не кондор, не смотрите на меня так!
