Клэр Морралл - Изумительное буйство цвета
Он улыбается. Он очень приятный, когда улыбается. Интересно, почему это он не улыбается на фотографиях, что на обложках его книг? Похоже, его издателям больше по нраву страдающе-задумчивый вид гения, но многие читатели предпочли бы доброжелательно-приятного человека. Кроме всего прочего, он еще может и не оказаться гением.
— Как думаешь, стоит выяснить еще кое-какие подробности? — спрашивает он.
Он верен себе. Очевидно, после похорон она дала ему адрес и уехала. Без последнего «прощай», как и говорил мой отец.
— И что же, ты ей поверил?
Он медлит.
— Я просто знаю, что она была, вернее, и остается той самой Маргарет. И я не знаю ни ее жизни, ни мотивов ее поведения.
Он готовит себя к разочарованию. Ему уже почти пятьдесят, а он все ищет маму, которая когда-то бросила его, хотя и не надеется уже ее найти.
— Значит, она не пришла на следующий день или не договорилась о следующей встрече?
— Нет, — говорит он. — Признаться, я был расстроен. Я потратил так много времени, чтобы ее разыскать. Пока я всем этим занимался, найти ее — стало для меня очень важной вещью. Тогда-то я и понял, что тебе необходимо все узнать о Дине.
Я думала о Маргарет и пришла к выводу, что она не сказала нам всей правды. Нет ничего удивительного в том, что кто-то еще умеет так хорошо лгать. Должно быть, это передается с генами. Я убеждена, что она не навещала родителей с тех пор, как уехала. Они не имели представления, жива ли она. Она врала нам на этот счет, так как же можем мы верить всему остальному?
Мне хочется, чтобы эта мама была настоящей для Адриана. Не хочу, чтобы его потребность в ней осталась неудовлетворенной. Однако боюсь того, что он может выяснить.
Ни один из нас не мог взглянуть на Маргарет без предубеждения. В воспоминаниях моих братьев она была мамой теплой, но далекой, мамой в романтической дымке тридцатилетнего отсутствия. Мои воспоминания довольно согласованны, но к ней они не относятся.
— Поезжай и выясни, — говорю я. — Вреда от этого не будет.
Адриан поднимается, чтобы уйти.
Какой-то краткий миг я очень переживаю за него.
— Ты будешь осторожен в Америке? — говорю я. — Там всякое хулиганство, да и мало ли что.
Он кажется удивленным, потом растроганным.
— Конечно, — говорит он.
Не хочу больше мальчиков, которых потеряли.
— Можно мне написать девочкам?
Пауза. Он смотрит на меня.
— А почему нет? — говорит он.
…Пол выбирает странное время для визитов ко мне. Иногда, очнувшись от дремоты, я нахожу его сидящим рядом с кроватью; он выписывает какие-то математические формулы или разгадывает кроссворд в газете. Он обладает изумительной способностью сосредотачиваться на чем-то, где бы он ни находился.
В один прекрасный день он вот так беззаботно входит и видит, что я не сплю.
— У меня хорошие новости, — говорит он.
Он помолвлен, думаю я. С одной из тех дам в отличных костюмчиках.
— Поздравляю, — говорю я.
Он кажется смущенным.
— Что, ты уже знаешь?
— Давай, — говорю я. — Рассказывай.
— Мне предложили работу.
Это приводит меня в изумление.
— И ты не спрашиваешь, что это за работа?
— Да, конечно. И что это за работа?
— Мне предложили работу в университете, на полную ставку, читать лекции.
— Но ты же не любишь преподавать.
— Не важно. Я подал заявку, со мной побеседовали и предложили работу.
Я смотрю на него во все глаза.
— И хорошо платят?
— Достаточно, Китти. Мне пора остепениться.
Ну, теперь все сходится.
— Ты женишься.
Он кажется изумленным.
— Как ты догадалась?
— И кто она?
— В общем, она еще не знает…
Работа впечатляет. Он должен быть серьезным. Хотелось бы знать, не повлияло ли на изменение выбранного им пути то, что он вновь нашел мать.
— Ты поддерживаешь отношения с Маргарет? Пригласишь ее на свадьбу? — спрашиваю я.
— Нет, — говорит он, — видишь ли… — Он даже не знает, совсем об этом не думал. Никогда он не был силен в вопросах личной жизни.
Смерть Мартина изменила и его. Не уверена, сознает ли он это сам, но он утратил свое мальчишеское очарование. Что-то запечатлелось на его лице. Шок вывел его из состояния, в котором ему всегда недоставало преданности. В его возрасте уже пора расстаться с безответственностью. Пора бы, уже и лысеть начал.
В следующий раз он приводит с собой Лидию. Она маленькая, волосы у нее как на картинах прерафаэлитов, вьющиеся и спутанные, вечно неаккуратные. У нее огромные круглые очки и свободная шерстяная кофта. Я смотрю на нее, не отрываясь. Мне кажется, что он по ошибке привел совсем не ту девушку. Но она улыбается и целует меня. Какая она теплая, смешная и очень милая! Хорошо, думаю я. Разумное решение для Пола.
Джейк и Сьюзи всегда приходят вместе, выступая единым фронтом на тот случай, если я начну говорить о младенцах. Но я и не собираюсь. О младенцах я говорю с Джейн, так что Джейк и Сьюзи в полнейшей безопасности. Джейк, похоже, совсем не думает о Маргарет, очевидно не задаваясь вопросом, вернется она в его жизнь или нет. Не могу сказать, что я в это окончательно поверила.
В один из дней он приносит с собой скрипку и, никому ничего не говоря, достает ее из футляра. Он играет «Размышления» Массне, и музыка настолько проникновенна, что я начинаю гадать, не потерял ли Массне когда-либо ребенка. Две медсестры поспешно заходят, но останавливаются послушать и забывают, зачем пришли.
Я смотрю на Сьюзи: она спокойна, сосредоточенна, ее руки на коленях, но я вижу в ней и что-то новое; этого не было в ней раньше. Она счастлива. Они с Джейком приближаются друг к другу с каких-то разных полюсов и встречаются точно посередине. Джейк живет в невероятном, непредсказуемом мире музыки и нонконформизма. Сьюзи делает шаг из своего преуспевающего, искусственно-усложненного мира, и они соединяются друг с другом так прочно, что невозможно найти место стыка.
Удивляюсь, как я не замечала этого раньше. То, что сейчас кажется мне бесспорной очевидностью, раньше и не приходило в голову.
Джейк низко кланяется в наступившей тишине. Взглянув на медсестер и больных, он улыбается и подпрыгивает в английском матросском танце, быстром и неистовом, и я вижу, как сливается с музыкой его дыхание. Вместе со слушателями он сверкает и искрится, демонстрируя ярчайшее представление света и звука, зажженного внутренней энергией и вдохновением.
Это все мои талантливые братья (которые на самом-то деле мои дяди). А один, не обладавший талантом, но тот, кого я любила больше всех, теперь мертв.
— Ты потерял брата-близнеца, — говорю я Джейку, когда он заканчивает игру и публика расходится.
— Нельзя сказать, что я много думал о нем, когда он был жив, — говорит он, глядя в окно. — А теперь не могу его забыть.
— Адриан думает, что нам нужно встречаться чаще, — говорит Сьюзи. — Я считаю, что это неплохая идея. Никогда не могла понять, почему вы так отдалились друг от друга.
Они зашли во время обеденного перерыва у Сьюзи в банке, и ей нужно возвращаться. Она прощается и направляется к двери. Подожди, хочется выкрикнуть мне. Можно мне взять малыша, если ты опять беременна?
Но я этого не делаю.
Про Дину Джейка я тоже не расспрашиваю. Они тогда не чувствовали, что врут, они просто запутались.
— Сама себе я не кажусь взрослой, — говорю я как-то Джейн. — Не ощущаю собственной значимости.
— И как ты полагаешь, что делает людей взрослыми?
— Не знаю.
— Тогда, может быть, это не так и важно.
…Пробуждаюсь от сна под действием лекарств и вижу отца, сидящего рядом. Он не принес ничего почитать, но просто сидит, и это так невероятно, потому что не видно этих снующих пальцев, раскачивающихся ног, нет той неустанной, требующей выхода энергии. Он выглядит сейчас так же, как на похоронах: одиноким, старым, съежившимся. Он счастлив? От чего зависит его счастье? Что хотел он от жизни для себя самого? Даже картины не составляют смысла его жизни: делает ли он в них дыры, сгорают ли они — не это главное. Он пишет их снова и снова. Любит ли он нас, своих сыновей и меня?
Я раздумываю над тем, мучает ли его чувство вины из-за того, что Мартин умер, а он нет. Возможно, он вспоминает, как падает его самолет, как гибнет его экипаж. В нем появилась печаль, которой не было раньше.
Он сам вырастил нас — принял на себя ответственность, хотя возможности выбора и не было. Когда я прихожу домой, он всегда мне рад, так же как и я всегда рада видеть его. Это и есть его награда?
Заметив, что я проснулась, он пошевелился. Он улыбается, садится прямо и заводит разговор. Он такой же, как всегда, живой, бурный, утомительный.
— Знаю, нужно было рассказать тебе о Дине, — говорит он сразу, нарушив тишину, как будто перед этим мы обсуждали именно ее, — но когда появилась ты, это было как второй данный нам шанс. Ты была необыкновенной, ты дала мне ощущение смысла.
