Клэр Морралл - Изумительное буйство цвета
— У нее больше времени.
Мне бы хотелось, чтобы она осталась, но я понимаю, что она очень занята.
— Приходи ко мне, когда вернешься домой, — сказала она.
Я так и буду всегда любить ее, потому что не любить ее невозможно.
Готовность Мартина спасти нас вызывает во мне неадекватную реакцию. Как ужасная ошибка, которую не стоило совершать ради моего спасения.
Думаю обо всех тех людях, которые больше никогда не увидят Мартина. Никогда не узнают, какой замечательный он был, никогда не увидят той простой доброты, которая делала его необыкновенным.
И я снова плачу.
…Отец навещает меня ежедневно в полдень, заходит на полчаса. Он обычно появляется сразу после того, как уходит Джеймс; по всей видимости, прохаживается внизу, пока не поймет, что я одна. Знаю, он мне не отец, но к именам привыкаешь, а менять привычки все же очень трудно.
Он сидит у моей кровати и говорит:
— Выплачивается страховка — никаких проблем. Но я не знаю, стоит ли ремонтировать дом. Наверное, дешевле все продать. Его снесут и построят новый.
— Меня изумляет, что дом все еще стоит. Огонь охватил еще две спальни и ванную этажом ниже, но дальше не пошел.
— Все закоптилось, и водопровод поврежден. Кажется, настало время оставить старое место.
Я не хочу, чтобы дома больше не было. Хочу, чтобы он остался таким же, тем же самым домом, где меня вырастили отец и братья. Но он уже не такой, как был раньше. Частично он уже разрушен. В огне мне видится симптом болезни, раковой опухоли, которая распространяется по всему дому. Чем дальше она продвигается, тем сильнее становится. Она не дошла до каждого уголка, до каждой запыленной каминной полочки, но в конце концов она придет и туда. Уход помогает только внешне, а разложение продолжается, тихо прокладывая себе путь через весь дом, путь разрушения.
— Жаль, что вся моя работа пропала. Впрочем, меня это не очень-то беспокоит — большинство картин я помню. Я посмотрел новые дома. Такой большой мне теперь не нужен, пока у меня есть мастерская…
Я смотрю, как двигаются его губы, и думаю, о чем же это он говорит. Думает ли он только о домах или говорит о чем-то еще? Его настоящие чувства узнать невозможно — он так привык к театральным эффектам, что все в нем теперь кажется наигранным. Как мне узнать, где у него правда, а где обман? Есть ли в нем способность естественно реагировать на смерть Мартина?
Я попыталась вспомнить, как все произошло, почему все так быстро вышло из-под контроля, но мои воспоминания нечеткие. Я даже не могу восстановить в памяти, что когда случилось. Оглядываясь назад, я начинаю думать, что всегда знала, что спасти нас пытался именно Мартин. Вижу именно его фигуру под одеялом. Вижу, как падает на него шкаф, и вижу я именно Мартина, а не какого-то анонимного героя.
Я не могу до конца поверить, что он не придет больше домой. Каждый день, открывая глаза, я надеюсь увидеть его сидящим рядом со мной. Пустота, образовавшаяся после его ухода, чудовищна. Я все смотрю на стоящий рядом со мной стул и беспокоюсь, поместился ли бы он на нем, а потом снова плачу, потому что размер стула не имеет теперь никакого значения.
Отец все продолжает говорить, так ничего и не сказав. Лежит ли он по ночам без сна и оплакивает потерянного сына или скрывает все от самого себя?
— Похороны в четверг, — говорит он во вторник.
— Я хочу пойти, — говорю я.
— Не думаю, что это возможно, — говорит он, хмурясь.
— Я спрошу у врача.
Он не отвечает. Молчит впервые за все эти дни.
— Ты не хочешь, чтобы я пошла.
— Китти, — говорит он грустно и качает головой. — Будет очень тяжело…
— Я хочу пойти, — говорю я.
— Я не разрешаю, — говорит он, как будто я все еще маленький ребенок, а он имеет право принимать решения за меня. Перед тем как уйти, он берет шоколадку и критически ее осматривает.
— Кофе со сливками, — говорит он. — Оставлю ее для Джейка: он такие любит.
Он кладет шоколадку обратно и берет три карамельки.
Когда я оглядываюсь назад, мне начинает казаться, что меня просто подхватил вихрь, который потом забрасывал в разные места: на какое-то время закидывал меня в одно незнакомое место, потом, не успела я собраться с духом, подбирал вновь и бросал куда-то еще. Не могу понять, почему все так произошло: мой желтый период у дверей школы, Эмили и Рози, детские вещи, младенец из роддома, Меган. Было ли все это действительно со мной? С настоящей Китти Веллингтон? Кто-то исказил окружающий меня мир, придал ему противоестественные формы, и как бы я ни старалась остановиться, все шло автоматически. Ноги мои шагали сами собой, без моего на то согласия. Но должен был существовать хоть какой-то способ все остановить, а я не могла найти его формулу.
…В результате я все-таки еду на похороны. Адриан приезжает за мной на машине, и больница одалживает нам кресло-каталку. Джеймс сидит со мной на заднем сиденье, обхаживает меня, суетится. Он так внимателен, что мне хочется поручить ему что-то сделать, но я не могу придумать, что именно.
Крематорий почти такой же, как тот, в котором мы были во время похорон бабушки с дедушкой: темный и прохладный, с деревянными скамьями; мужчины в черном ходят бесшумно и незаметно, разговаривают приглушенными голосами. Все это неправильно — так и хочется закричать мне. Вы ошиблись! Мартину не было девяноста — он хотел сделать еще множество дел, посетить множество разных мест, в которые уже никогда не поедет.
Все организовал Адриан. Он произносит речь, в которой отдал дань памяти Мартину, и, слушая ее, мы все плачем, потому что Адриан знает, как найти нужные слова. Он помнит его ребенком и подчеркивает лучшие качества Мартина: верность, настойчивость и надежность.
Мартин стал тем мальчиком, которого потеряли. Без мамы, как у Питера Пэна, без будущего, как у Генри.
Несколько человек пришли из конторы, где работал Мартин. Они в черных костюмах с галстуками, они неловко сидят на скамьях, чужие и нашей семье и друг другу. Но, глядя на них, я понимаю, что они действительно очень расстроены. Я смотрю на бородатого мужчину средних лет, он вытирает слезы. Мне бы хотелось подойти и поговорить с ними. Раз они любили Мартина, значит, они мои друзья.
Когда гроб опускается, Джейк играет на скрипке. Они с Адрианом в черном, а Пол в кремово-синем костюме, и выглядит так, будто собрался на летнюю свадьбу. Не хватает только белой гвоздики в петлице. Отец одет неброско, нет его бабочки, как будто знает, что никогда ничего уже не будет как прежде. Слушая скрипку Джейка, я смотрю на его профиль и начинаю понимать, что на самом деле чувствует отец. Что-то подсказывает, что он сломлен, какая-то сила тянет его к земле, что он стар. Щеки его обвисли, уголки рта опустились, плечи устало поникли. Он весь как-то съежился, придавленный к земле смертью Мартина.
Я сижу сзади в кресле-каталке и вытираю потоки слез. Потом мы выходим и сбиваемся все вместе в продрогшую семейную группку. Маргарет на этот раз не появляется. Да и вообще, знает ли она? Порывистый летний ветер быстро кружит над нашими головами, сдувая шляпку Сьюзи, ероша волосы Джеймсу. Преждевременно засохшие листья кружатся у наших ног, как вихри в миниатюре, сороки сплетничают на березах, окаймляющих кладбище, и хаотичные капли дождя рассеиваются бушующим ветром. Джеймс хочет отвезти меня к машине, но я прошу его немного помедлить. Здесь мы все, кроме Эмили и Рози.
— Они еще слишком малы для похорон, — отвечает Лесли, когда ее спрашивают.
Я пытаюсь понять смысл этой фразы. Она очень ценит жизненный опыт — а он, и в этом я не сомневаюсь, включает в себя и смерть. Думаю, дети должны знать о смерти и похоронах, тогда им не придется тратить лучшую часть жизни на размышление о том, почему же исчезают люди. Родители должны все объяснять детям как следует.
— Мне кажется, — говорю я, — что если им объяснить…
Лесли бросает на меня такой взгляд, что я понимаю: девочки отсутствуют не из-за того, что им трудно объяснить, что такое смерть. Их нет из-за меня. Она больше никогда не подпустит их ко мне.
Мы неловко топчемся на месте, но всем холодно, и никто не знает, о чем говорить. Во всем виновата я. Если б я не уехала с Меган, ничего этого не случилось бы. Мы сейчас были бы такими же, какими были перед похоронами бабушки и дедушки, какими были на моей свадьбе.
Но тогда мы не разговаривали друг с другом. Не разговаривали как следует. Мы упустили возможность. Теперь, когда уже слишком поздно, мы вновь собираемся вместе. Собираемся, так и не приобретя привычку говорить то, что на самом деле думаем. Боль от утраты Мартина мучает всех нас, а мы изо всех сил стараемся друг друга успокоить.
— Это не вопрос чьей-то виновности, — говорит Джейн Харроу.
Доктор Кросс была права: Джейн мне определенно нравится.
