Бен Элтон - «Номер один»
– Это немые сюжеты, – объяснила Челси, – их вставят как иллюстрации к вашему интервью. Возможно, прокрутят в замедленной съемке, пока вы будете говорить о своей любви.
– Любви? – спросил Грэм.
– Да, вы ведь любите друг друга, верно?
– Ну, я… – ответил Грэм.
– Разве это не наше личное дело? – добавила Миллисент.
– Девочка, – напомнила ей Челси, – если тебя интересует карьера в поп-культуре, тебе лучше понять, что ничего личного у тебя больше нет.
Дальше последовало само интервью. Группа по поиску натурных съемок нашла на территории школы живописный мостик через бурлящий ручей. Интервью потребовало больше подготовки, чем другие сюжеты, и у Челси ушло полчаса на то, чтобы уговорить молодую парочку сказать именно то, что ей нужно было услышать. Конечно, она заранее очень тщательно спланировала сюжет, поскольку знала, что добросовестная работа на месте съемок экономит много часов при монтаже.
Когда она наконец собрала интервью целиком, все получилось в точности так, как было написано у нее в сценарии.
«Первый кадр. Кили обращается к камере.
КИЛИ. А тем временем нашим молодым влюбленным, Грэму и Миллисент, пришлось преодолеть много трудностей.
Широкий план. Грэм и Миллисент стоят рядом на мосту.
МИЛЛИСЕНТ. Нам это далось нелегко.
Крупный план. Миллисент смотрит на воду.
МИЛЛИСЕНТ. После того, что судьи сказали о моем пении.
Повтор в замедленной съемке (материал из Бирмингема). Лицо Миллисент, когда ей сказали, что она тянет Грэма вниз.
ГОЛОС МИЛЛИСЕНТ (на фоне повтора). Но мы верим в себя, и я очень, очень много работала, чтобы стать лучше.
Кадр второй. Грэм и Миллисент на «поп-школе» репетируют у пианино. Широкий кадр. Двое на мосту. Говорит Грэм.
ГРЭМ. Это действительно было нелегко.
Кадр второй, замедленная съемка. Грэм и Миллисент на «поп-школе» репетируют у пианино. Миллисент стоит рядом с пианино, очевидно разочарованная в себе. Грэм на ощупь пробирается к ней и обнимает ее в знак поддержки.
ГОЛОС ГРЭМА. Но мы здесь ради друг друга.
Кадр два с половиной. Снова пара на мосту, но теперь они стоят обнявшись.
МИЛЛИСЕНТ. Одно точно – все это сделало нас сильнее.
ГРЭМ. Это сблизило нас, и нас ничто не разлучит.
Долгий кадр моста. Постепенно тает».
После съемок Грэм и Миллисент вернулись в холл ждать своей очереди на «прослушивание». Их очередь подошла после драматического ухода Шайаны из конкурса.
После обычной дружеской встречи с Кили их проводили к судьям, Миллисент вела Грэма за руку, как ей было велено.
– Привет, Грэм. Привет, Миллисент! – взвизгнула Берилл. – Добро пожаловать на «поп-школу»!
– Что вы собираетесь спеть для нас? – спросил Кельвин.
– Мы собираемся спеть «The First Time I Saw Your Face», – ответил Грэм.
Зная, каков будет ответ, Берилл быстренько дернула себя за волосы в носу, чтобы ее глаза снова наполнились слезами.
– Грэм, я преклоняюсь перед тобой, – ответила она сквозь слезы. – Для молодого человека с проблемным зрением выбрать такую прекрасную и горько ироничную песню – показатель наивысшей храбрости.
– Да, – согласился Родни. – «The First Time I Saw Your Face» – это отличная песня, трудная, но отличный выбор.
Грэм и Миллисент взялись за руки и спели свою песню. Как и было предсказано с первых записей, сделанных Эммой после оценки дуэта, Миллисент пела мило, а Грэм плохо, и снова его пальцы отчаянно перебирали струны гитары, которую он так хотел бы держать в руке.
Когда они допели, потрясенные судьи минуту сидели и уважительно молчали. Волос в носу у Берилл совершенно не осталось, и ее лицо было залито крокодильими слезами.
– Мистер, – наконец сказала она, – мистер, я преклоняюсь перед тобой. Ты надрал… мой мир.
– Да, это было невероятное выступление, – вмешался Родни. – Друг мой, ты продашь много записей.
– Ты действительно заставил меня поверить в то, что видел лицо этой девушки, – давила Берилл. – А это, учитывая, что нам всем известно, что ты незрячий, так горько и иронично, что делается страшно. Ты звезда, мистер. Огромная большая сияющая слепая звезда.
– Да, – согласился Кельвин. – Грэм показывает огромный потенциал как рок-вокалист широкого масштаба. С верхней октавой у него по-прежнему проблемы…
– Кельвин! Пожалуйста! – воскликнула в ужасе Берилл. – Мальчик слепой!
– И он заслуживает того, чтобы его не оценивали с оглядкой на это, – твердо ответил Кельвин. – Мы оцениваем его певческий талант, и только его. Тот факт, что он преодолел огромные препятствия, чтобы вообще петь, совершенно не важен. Я вижу в Грэме певца, а не слепого певца, и, если бы он пришел к нам сегодня как певец соло, с моей точки зрения, он бы мигом прошел в следующий тур с серьезной заявкой на победу. Но он пришел не как певец соло. Не так ли, Миллисент?
Камеры, словно ружья расстрельной команды, нацелились на дрожащую девушку.
– Нет, – продолжил Кельвин, – он пришел с тобой.
Миллисент онемела от ужаса, ее рот открылся, нижняя челюсть почти касалась ключиц. Но слов не было. Язык лежал неподвижно, словно большая мертвая рыба, и его кончик касался нижних зубов. Было похоже, что она уже никогда не сможет заговорить.
Грэм постарался изо всех сил:
– Мы пришли вместе, Кельвин. Мы – Грэм и Миллисент.
– И я боюсь, что вы вместе отсюда и уйдете, – сказал Кельвин.
– Нет! – воскликнула Берилл.
– Кельвин, мальчик мог бы продать много записей, – добавил Родни.
– Со старушкой Милли на шее? – спросил Кельвин.
– Нет, конечно нет, – согласился Родни, осознавая свою обязанность судьи. – Она просто пассажир.
– Пассажир! Это все равно что Рой Орбисон взял бы себе в пару кассиршу из «Теско»!
– Вот только я уверена, что некоторые кассирши умеют петь, – добавила Берилл.
Они говорили так, словно ни Грэма, ни Миллисент в зале не было.
– Каково тебе, Миллисент, – спросила Берилл, – быть гирей на ногах Грэма?
Краски, которые еще оставались на бледном лице Миллисент, теперь исчезли совершенно. Даже язык превратился из розового в серый. Двое юных друзей стояли неподвижно, бессильные перед наступлением. Костяшки их сплетенных пальцев побелели от напряжения и дрожали.
– Ладно, вот как обстоят дела, – сказал Кельвин, снова превратившись в хладнокровного профессионала. – Мы попросили тебя стать лучше, Миллисент, и пока что ты позорно провалилась.
– Мы сказали идти и расти, а не идти и съеживаться, – добавил Родни, явно восхищаясь своей репликой.
– Однако, Миллисент, если мы отправим тебя домой, на что у нас есть полное право, то потеряем Грэма. А этого я допустить не могу.
– Мы не можем потерять Грэма! – воскликнула Берилл. – Он душка!
– Так что, по-моему, нужно дать тебе еще один шанс. Один-единственный шанс. Иди, Миллисент, и работай. Работай, учись, учись, работай и расти. Что ты будешь делать, Миллисент? Ты попытаешься подняться выше, чтобы оправдать трогательную веру этого слепого парня?
Но серо-розовая кефаль, которая лежала в наполненной слюной нижней челюсти Миллисент, по-прежнему не шевелилась. Слов не было. Даже намека на слова. Только слезы, внезапные и обильные, но молчаливые слезы.
– Миллисент! – ахнула Берилл. – Тебе дали еще один шанс! Тебе дали еще один шанс, хотя ты должна была отправиться домой. Черт возьми, здесь не о чем плакать! Во время своей благотворительной работы я видела детей, которым нечего есть. Вот о чем стоит плакать! Ты должна плакать радостными слезами. А теперь иди работай, учись, соберись в кучу и поднимись выше!
Пробегая через холл в слезах, Миллисент врезалась в принца Уэльского, который был глубоко погружен в беседу с матерью ребенка. Челси незаметно записывала разговор.
– Смотри, блядь, куда идешь! – крикнула Челси, когда Миллисент выбежала из комнаты.
– Да вы что! – воскликнул принц. – Пожалуйста, ну что вы. Здесь маленький ребенок. Такие слова отлично подходят для стадиона регби или курилки, но среди детей им нет места.
– Простите, – сказала Челси.
– Я серьезно. Как можно ожидать от детей приемлемых стандартов цивилизованного поведения, если мы, взрослые, не можем установить эти стандарты?
– Да. Вы правы. Мне очень жаль.
– Я знаю, что я твержу об этом постоянно, и сомневаюсь, что кто-нибудь слушает. Но действительно, все начинается с обычного сквернословия и заканчивается крэком.
– Да. Вы правы. Мне ужасно жаль, сэр, – повторила Челси.
– Хорошо. Не будем больше об этом, ладно? – И принц снова повернулся к молодой матери. – Извините, что нас прервали, – сказал он. – Вы рассказывали мне о своем сынишке?
– Я рассказывала о своем маленьком Сэме, про то, что он ждет операции.
