Франсин Проуз - Голубой ангел
– А профессор Свенсон сдержал слово? Он отвез ваш роман своему издателю?
– Да. То есть, наверное, да.
– А как вы об этом узнали?
– Он мне сам сказал. Но солгал.
– И как же он солгал? – спрашивает Лорен.
– Он сказал, что отдал его издателю.
– А на самом деле?
Анджела замолкает. Возможно, они так и будут сидеть здесь до скончания века, наблюдать за тем, как она разыгрывает свою роль, делая вид, что впала в ступор. Но теперь, словно компенсируя самоустранение дочери, потихоньку выходят из ступора ее родители. Отца (отчима?) передергивает – или это икота? Жена пытается его удержать, не хочет, чтобы он нарушал правила приличия, но он явно желает высказаться. Хриплым от волнения голосом он кричит:
– Ну скажи же им, дорогая! Новости-то хорошие!
Дочурка оборачивается к отцу, и Свенсон узнает прежнюю Анджелу. Она закрывает глаза, трясет головой. Сгинь, проклятый! Но, открыв глаза, к своему неудовольствию, обнаруживает его на прежнем месте.
– Анджела! – импровизирует Лорен. – Какие такие хорошие новости? – Хорошие новости в повестку дня не входят, здесь речь идет только о грехе и домогательствах.
– Понимаете, профессор Свенсон мне сказал, что не сумел уговорить издателя прочитать мою книгу, и я ему поверила. Это меня очень огорчило. Расстроило. После того, что мы… ну, понимаете… после всего этого… А потом, недели две назад, мне позвонил человек по имени Лен Карри, издатель профессора Свенсона. Он сказал, что нашел рукопись на стуле в ресторане, где они с профессором Свенсоном встречались, и прихватил с собой. Хотел отослать по почте, но в такси по дороге домой начал ее читать. Теперь он предлагает мне контракт, хочет опубликовать роман, когда он будет закончен.
Если бы это был настоящий зал суда, вернее, такой, какой показывают в кино, он бы взорвался от удивления и восторга. Но ученые мужи – люди благовоспитанные и зажатые, они не свистят и не орут. И все же Свенсону кажется, будто от их мозгов исходит приглушенное жужжание. Неужели никто не догадывается? Девочка – патологическая лгунья. Придумала святочный рассказ про Лена Карри и ее роман… Члены комиссии не смеются. Лица у всех строгие и мрачные. Они не успели скрыть свою реакцию, их мучают зависть и обида. Им надо прийти в себя, и тогда они сумеют изобразить искреннюю радость за успех студентки их университета.
У Магды открыт рот, но она этого не замечает. Свенсон смотрит на нее и поспешно отводит взгляд. Такого их дружба не выдержит: Магда же просила его показать ее книгу Лену, он отказался, а вот рукопись Анджелы отвез. Нет, Магда от такого никогда не оправится: слишком уж много неприятных мелочей, и все одна к другой. Да нет, он себе льстит, Она все сумеет превозмочь. А вот дружбе их действительно конец. Вот он теряет еще одну драгоценную частичку жизни, которой никогда не дорожил как следовало бы: это была капля воды, которая понадобилась бы теперь, когда его колодец пересох. Только теперь он понимает, как любил, как любит Магду. Тогда почему же он уговаривал Лена Карри опубликовать книгу Анджелы?
Лен Карри собирается издать роман Анджелы. Так вот почему затеяно это разбирательство? Да Анджела должна Свенсону ноги целовать, а не жизнь рушить. Что решила сделать, когда подумала, что Свенсон, ее верный рыцарь, не сумел помочь ей опубликовать книгу. Если она это тогда решила. Кто знает, что она делала и почему? Почему Лола-Лола посылала неуклюжего толстяка профессора торговать ее непристойными фотографиями?
Отныне это Лен будет порциями читать роман Анджелы, Лен будет с ней его обсуждать, Лен первым узнает, чем заканчивается книга. Но Лен в нее не влюбится, ему это ни к чему, он не так утомлен жизнью, не так жалок и убог. Зачем ему спать с Анджелой, когда он живет в городе, где столько красавиц? И Анджеле ни к чему будет заставлять его в себя влюбляться, ведь контракт у нее уже в кармане.
Вот что еще интересует Свенсона: почему Лен Карри не позвонил ему? Почему его вывели из игры? Что за тайный заговор? Он все размышлял о «Голубом ангеле», а надо было смотреть «Всё о Еве» [31]. Эй, осторожнее… За этим поворотом тебя ждет безумие. Ему никогда не опубликовать новой книги. Весь мир захватит Анджела. Ну и пусть. Пусть забирает его себе.
– Анджела, это… это замечательно! – говорит Лорен.
– Поздравляем, мисс Арго! – бурно радуется Бентам. – Непременно известите, как все у вас сложится!
Как легко Анджела добилась триумфа! Кому комиссия окажет предпочтение? Студентке, чей пример вдохновит будущих студентов и спонсоров из числа бывших? Или потрепанному, сексуально невоздержанному профессору-неудачнику, о чьем существовании вышеупомянутым будущим и бывшим лучше не знать?
– Поздравляю, – говорит Магда.
И комиссия вторит ей: поздравляем, молодчина. Как все замечательно складывается – они избавляются от бельма на глазу, а заодно получают знаменитость из числа студентов.
Тихо, нежно, как ребенка, Лорен спрашивает:
– Анджела, а как повлияла на вас эта история? Вы долго не могли оправиться?
– Что вы имеете в виду? – спрашивает Анджела.
– Вы говорили о нарушении сна…
– А, вы про это… – говорит Анджела. – Ну да, меня все время мучают кошмары. Почти каждую ночь снится, как я смотрю в окно, а по двору летают белые существа, женщины в белых платьях с длинными развевающимися волосами. И я почему-то понимаю, что это дочери Элайи Юстона. Мне кажется, что они пришли за мной, я начинаю кричать и от этого крика просыпаюсь…
Добро пожаловать в «Сумеречную зону» [32]. Да это же просто ужас! Дешевое представление на сюжеты юстонской мифологии, ходульные пуританские привидения. Но комиссия и на это ловится. Анджела у нас талантлива во всех областях. И актриса, и писательница. Свенсон не может – не хочет – верить, что и с ним она только играла. Он же что-то для нее значил. По крайней мере, в том, что касалось ее работы.
Магда надевает свитер. Она вся дрожит. Лорен раскраснелась, возбудилась. Вот чему она учит своих студентов, во что в душе верит – в женские мятежные души, несущиеся сквозь века.
– Это все? – спрашивает Анджела, снова превращаясь в угрюмого подростка, просящего разрешения выйти из-за стола, закончить осточертевший ужин с родителями.
– Да, конечно. Спасибо, – говорит Бентам.
Лорен не расположена отпускать ее так быстро и формально.
– Анджела, позвольте мне повториться: мы понимаем, как нелегко вам было прийти сюда и отвечать на наши вопросы. Но для того, чтобы женщины наконец добились истинного равноправия, необходимо поднимать эти проблемы и решать их – только так мы сможем защитить себя, стать сильнее.
– Ну да, – говорит Анджела. – Понятно. Чем могу.
– И примите поздравления по поводу книги, – говорит Бентам.
– Что ж, спасибо, – отвечает Анджела. – Но надо ее еще дописать.
– Вы обязательно допишете, – говорит Магда нейтральным тоном, в котором один Свенсон слышит еле уловимые нотки сарказма.
– Анджела, – говорит Лорен, – вы действительно больше не хотите ничего добавить?
– Только одно, – говорит Анджела. – Мне было очень обидно. Я думала, профессору Рейноду на самом деле понравился мой роман. Горько было узнать, что он всего лишь хотел со мной переспать…
Рейнод? Комиссия заметила? Так зовут героя ее романа. Теперь уже Свенсона бьет дрожь. Анджела назвала его Рейнодом. Пусть внесут в протокол. Девочка не отличает живых людей от тех, которых сама придумала. Да это же психоз в чистом виде.
Анджела встает, пошатываясь, добредает до своего места и чуть не падает. Родители обнимают ее, гладят по спине.
Выдержав положенную паузу, Бентам обращается к Свенсону:
– Тед, полагаю, вы тоже хотите что-нибудь сказать.
Похоже на конец семинара. Студенты благодарят своих мучителей и признают свои ошибки. Спасибо, что подсказали, как мне переработать рассказ. Спасибо, что научили сидеть молча и слушать, как глумятся над тем, что мне дорого.
Свенсон не сразу понимает, что Бентам ждет от него не объяснений и не благодарностей, а извинений. Свенсону предоставляется уникальная возможность покаяться в грехе и молить о прощении. Свенсон и в самом деле понимает, что виноват. Виноват в том, что погубил свой брак, карьеру, что пожертвовал любимой женой ради юношеских романтических фантазий. Виноват в том, что влюбился в особу, которой совсем не знал, которой нельзя было доверять. Он виноват в том, что пренебрег советами Магды, собственными подозрениями и сомнениями. Но не в том, что нарушил правила поведения, принятые в Юстонском университете, а именно за это он и должен извиняться. Остальное комиссию совершенно не волнует. Он не готов изливать перед ними душу, да они и не станут его слушать. Отсюда следует, что виноват он еще кое в чем. В том, что двадцать лет своей единственной и неповторимой жизни он провел среди людей, с которыми не может общаться, которым не может сказать ни слова правды.
