Пол Боулз - Под покровом небес
– Подождите здесь, – сказала она, протиснулась мимо него и юркнула в помещение, потому что на солнцепеке чувствовала себя совершенно больной.
Мужчина посмотрел на бланк, потом опять на нее.
– Куда вы хотите это послать? – повторил он.
Она недоуменно затрясла головой. Он подал ей бланк, на котором она увидела слова, написанные ее рукой: «НЕ ЗНАЮ КАК ВЕРНУТЬСЯ». Мужчина на нее смотрел во все глаза.
– Это неправильно! – вскричала она по-французски. – Мне надо кое-что добавить.
Но мужчина по-прежнему не сводит с нее глаз – нет, он не сердится, но словно чего-то ждет. У него маленькие усики и голубые глаза.
– Le destinataire, s’il vous plait,[154] – снова сказал он.
Она опять пихнула лист бумаги ему, потому что слова, которые следовало добавить, никак не шли ей в голову, а телеграмму хотелось послать немедленно. Но она ясно видела, что отправлять ее он не собирается. Вытянув руку, она дотронулась до его лица, коротко потрепала по щечке.
– Je vous en prie, monsieur,[155] – умоляюще проговорила она.
Их разделял прилавок; мужчина отступил, теперь ей стало до него не дотянуться. Тогда она выбежала на улицу, где стоял чернокожий Амар.
– Быстрее! – крикнула она, не останавливаясь.
Он побежал следом, во весь голос к ней взывая. Куда бы она ни бежала, он был рядом, пытался остановить.
– Мадам, мадам! – повторял он.
Он не понимал, в чем она видит опасность, а она не могла заставить себя остановиться и что-либо объяснить. Какое там! На это нет времени! Теперь, когда она себя обнаружила, войдя в контакт с противной стороной, на счету каждая минута. Они не пожалеют усилий, чтобы выследить и разыскать ее, они взломают стену, которую она выстроила, заставят ее обратить взгляд на то, что у нее там схоронено. По выражению лица голубоглазого мужчины она поняла, что запустила механизм, который ее уничтожит. И останавливать его уже поздно.
– Vite! Vite![156] – задыхаясь, призывала она Амара, который, весь в поту, бежал рядом, тщетно пытаясь протестовать.
Теперь они были на открытом месте у дороги, которая вела к реке. Вдоль дороги там и сям сидели на корточках почти голые нищие, каждый из которых при их приближении принимался бормотать свою собственную священную формулу просьбы. Больше никого в обозримой близости не было.
Негр в конце концов с ней поравнялся, взял ее за плечо, но она удвоила прыть. Вскоре, однако, ее бег замедлился, и тогда он крепко схватил ее и заставил остановиться. Опустившись на колени, она вытерла тыльной стороной ладони мокрое лицо. В ее глазах все еще стыл ужас. Он присел с нею рядом прямо в пыль и неловкими похлопываниями по руке попытался утешить.
– Вы куда так мчитесь? – отдышавшись, спросил он. – Что случилось?
Она молчала. Дул жаркий ветер. Вдали у реки по дороге шел человек с упряжкой из двух волов. Амар тем временем говорил ей:
– Послушайте, это был мсье Жофруа. Он хороший человек. Вам ни к чему его бояться. Он уже пять лет работает у нас на телеграфе.
Звучание последнего слова произвело на нее такое действие, будто в нее ткнули иголкой. Она даже дернулась.
– Нет, не буду! Нет, нет, нет! – зарыдала она.
– Да, кроме того. Вы знаете, – продолжал Амар, – те деньги, которыми вы хотели с ним расплатиться, здесь не годятся. Это алжирские деньги. Даже в Тессалите уже нужны АОФ-франки. А алжирские деньги – это контрабанда.
– Контрабанда? – повторила она слово, которое для нее не значило ровно ничего.
– Они тут défendu,[157] – пояснил он с усмешкой и попытался помочь ей встать на ноги.
Когда это не удалось, он немного подождал, заставил ее накрыть голову платком и сам прилег, завернувшись в бурнус. Солнце жгло, с чернокожего мужчины пот тоже лил градом. Ветер усилился. По плоской черной земле несло песок, как по морским волнам, бывает, ветер гоняет пену.
Вдруг она сказала:
– А давайте пойдем к вам домой. Там меня не найдут.
Но в этом он ей отказал, пояснив, что там нет места, у него большая семья. Лучше он отведет ее в тот дом, где они уже пили кофе чуть раньше.
– Но это же кафе! – возразила она.
– У Аталлы много комнат. Вы можете ему заплатить. Даже этими вашими алжирскими деньгами. Он их поменяет. А еще у вас деньги есть?
– Да, есть. В чемодане. – Она огляделась. И безучастно спросила: – А где он?
– Вы оставили его у Аталлы. Он его вам отдаст. – Негр осклабился и сплюнул. – Ну что? Немножко пройдемся?
Аталла был у себя в кафе. В углу, занятые беседой, сидели несколько торговцев с севера, все в тюрбанах. Амар и Аталла постояли немного в дверях, поговорили. Потом провели ее в жилую часть дома позади кафе. В комнатах было темно и очень прохладно, особенно в последней; там Аталла поставил на пол ее чемоданчик и указал в угол, где прямо на полу было расстелено одеяло – мол, можете ложиться. Как только он вышел (в дверном проеме еще колыхался полог), она повернулась к Амару и притянула его лицо к своему.
– Ты должен спасти меня, – проговорила она между поцелуями.
– Да, – торжественно пообещал он.
Своим присутствием он ее успокаивал примерно так же, как Белькассим волновал.
Аталла не поднимал полог до вечера, а когда поднял, при свете лампы оказалось, что оба лежат на одеяле и спят. Он поставил лампу у дверного косяка и вышел.
Через какое-то время она проснулась. В комнате было тихо и жарко. Она села и окинула взглядом лежащее рядом долговязое черное тело, недвижимое и блестящее, как изваяние. Она положила ладони ему на грудь; сердце билось медленно и мощно. Тело шевельнулось, задвигало руками и ногами. Открыло глаза, губы тронула улыбка.
– У меня большое сердце, – сказал он, накрыл ее ладони своими и задержал их на своей груди.
– Да, – рассеянно сказала она.
– Когда я в порядке, мне кажется, что я лучший мужчина на свете. Когда болею, я ненавижу себя. Я говорю: не-ет, Амар, никуда ты, брат, не годишься. Не мужик ты, а дерьма кусок. – Он усмехнулся.
За стенкой что-то с грохотом упало. Он почувствовал, как она вся съежилась.
– Почему ты так всего боишься? – сказал он. – А я знаю почему. Потому что ты богатая. Потому что у тебя денег полный баул. Богатые всегда боятся.
– Я не богатая, – сказала она. Помолчала. – Это из-за головы. Голова болит. – Высвободив руку, она перенесла ее с его груди себе на лоб.
Взглянув на нее, он снова усмехнулся.
– А думаешь, потому что много. Ça c’est mauvais.[158] Голова – она вроде неба. Внутри себя вращает там чего-то, крутит, крутит… Только очень медленно. А когда думаешь, заставляешь ее крутить быстрее. Вот она и болит.
– Я люблю тебя, – сказала она и провела кончиком пальца по его губам. Но уже понимала, что на самом деле ей до него не достучаться.
– Moi aussi,[159] – ответил он, легонько куснув ее за палец.
Она всплакнула, несколько слезинок капнуло на него; он наблюдал за ней с любопытством, время от времени качая головой.
– Нет-нет, – сказал он. – Поплачь немножко, но не слишком долго. Когда немножко, это хорошо. Когда слишком долго – плохо. Никогда нельзя думать о том, что кончилось. – (Эти слова ее успокоили, хотя она не могла вспомнить, что же именно кончилось.) – Женщины всегда думают о том, что кончилось, вместо того чтобы думать о том, что начинается. У нас здесь говорят, что жизнь – это высокая скала и, когда на нее лезешь, нельзя оглядываться. Иначе может закружиться голова.
Его мягкий голос что-то говорил, говорил, и в конце концов она снова легла. Она по-прежнему была убеждена, что это конец, что скоро ее найдут. Ее поставят перед высоким зеркалом и скажут: «Смотри!» Ей придется смотреть, и это будет конец. Тьма сновидений развеется, свет ужаса сделается постоянным; на нее направят безжалостный луч; боль станет непереносимой и нескончаемой. Дрожа, она прижалась к нему. Придвинувшись всем телом ей навстречу, он ее крепко обнял.
Когда она снова открыла глаза, в комнате стояла непроглядная тьма.
– Никто не должен отказывать человеку в деньгах на оплату света! – сказал Амар. Зажег спичку и поднял ее высоко верх.
– Что ж, ты теперь богат, – сказал Аталла, одну за другой пересчитывая тысячефранковые купюры.
XXIX
– Votre nom, Madame.[160] Вы ведь, конечно, помните, как вас зовут?
Она оставила вопрос без внимания; другого способа от них избавиться у нее не было.
– C’est inutile.[161] Ничего вы от нее не добьетесь.
– А среди одежды у нее точно нет никакого удостоверения?
– Non, mon capitaine.[162]
– Идите опять к Аталле и поищите еще. Мы знаем, что у нее были деньги и чемодан.
Время от времени раздавался надтреснутый звон малого церковного колокола. По комнате ходила монахиня, ее сестринские одеяния при этом громко шуршали.
