Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)
Слегка прищурясь, Архипов всматривался в тот экран, от которого его оторвал звонок главного инженера. На нем во всю свою протяженность был виден механический цех с расположенными в несколько рядов станками, застывший мостовой кран с кабиной машиниста, шевелящиеся фигурки возле многотонной станины пресса. Ее давно уже должны были снять со сверлильного станка и отправить на другую операцию, да что-то не ладилось, рабочие мешкали, теряли время. Архипов подождал еще с минуту, не сдержался, протянул руку – включить селектор, подстегнуть начальника цеха: неужели не видит, почему не вмешается, разве так борются за график?
Но тут возле станины произошло новое движение маленьких темных фигурок, означавшее для опытного глаза, что помеха устранена, сейчас кран поднимет деталь, она повиснет на цепях, поплывет туда, где за нее примутся другие механизмы.
Архипов грузновато поднялся из-за стола. Уложил очки в футляр, спрятал в карман, туда же – блокнот. В нагрудный пиджачный кармашек ткнул шариковую ручку, скользнул взглядом по столу: что еще может понадобиться? Бельгийцев завод угощает сегодня обедом, надо не забыть – позвонить из цеха заву столовой: раздобыл ли он свежей донской рыбы? Обещал блеснуть поварским искусством, настоящими русскими блюдами, стерляжьей ухой…
Архипов уже брался за дверную ручку, но тут дверь открылась сама. На пороге вырос сухопарый, на голову выше директора, Самойлов, секретарь парткома. Сероватая, в проседи, прядка волос надо лбом, пересеченным волнистыми морщинами, вислый, растянутый по лицу нос, бледный шрам на подбородке. Самойлов лет пятнадцать работал сменным инженером в литейном цехе; однажды стоял рядом с разливщиками, сыроватая, непросушенная форма огрызнулась огненными шматками расплавленного чугуна, оставила Самойлову эту метку.
За Самойловым Архипов увидел незнакомого человека – лет сорока, но моложавого, коренасто-крепкого, с умно-спокойным сероглазым лицом, в хорошем, дорогом и оттого, что в самый раз по фигуре, еще более приглядно смотревшемся костюме. Всех важных работников города Архипов знал в лицо, но этого человека никогда прежде не видел. Может быть, корреспондент из Москвы? Корреспонденты, и местные, и московские, когда приезжали на завод, прежде всего шли в партком, а уж потом Самойлов приводил их к директору.
– Я занят, занят, ухожу, бельгийцы приехали, – быстро сказал Архипов, не сторонясь, чтоб не пропускать Самойлова в кабинет.
– Дело буквально минутное, Пал Петрович, – сказал Самойлов, тоже не отступая назад, не открывая дороги директору. Он и спутник его, похоже, торопились сюда как раз потому, что приехали иностранцы. Известно, что это такое – фирмачи на заводе, сдача заказа. На несколько дней карусель. Только когда уедут – пробьешься к директору с текущими делами…
– Пресс сдаем, понимаешь, фирмачи уже в цеху!
– Пал Петрович, мы не задержим. Товарищ второй раз приезжает, издалека, – Самойлов чуть отстранился, отвел плечо, показывая коренастого, что стоял за ним. – Прошлый раз финны были, вас не оторвать, теперь вот тоже… Дело несложное.
– Ну давай, входи… Но только – быстро, меня ждут, – неохотно сдался Архипов, возвращаясь в кабинет, но не за стол, – остановился на середине ковра. Он знал настойчивость Самойлова: коли с первого раза не послушал – не переборешь… К тому же – этот незнакомый человек с ним… А если правда – корреспондент? Неудобно, скажет потом где-нибудь, как его директор встретил…
– Быстро, конечно, быстро… Вот этот товарищ… Познакомьтесь… Это – Олег Константинович Замятин, председатель колхоза «Россия»…
Самойлов назвал один из южных районов области.
Архипов слегка наклонил голову в сторону Замятина – как знак доброжелательного приветствия, но лицо у него поскучнело и в душе тоже сразу сделалось скучно. Ну, ясно, зачем пожаловал к нему колхозный председатель, – просить помощи металлом, старыми станками, механизмами… Из колхозов и совхозов частенько обращаются с этим. Архипов не любил таких просителей: и отказывать как-то неудобно, жалко, и помочь – всем не поможешь… Самойлов, конечно же, сошлется на чей-нибудь авторитетный звонок – дескать, просил отнестись по-доброму, уважить, хлеб, дескать, и вы едите…
Проверяя свою догадку, Архипов скользнул взглядом по лицу председателя. Тот по-прежнему стоял с тем же умно-спокойным, собранно-внимательным выражением, с каким вошел в кабинет, без той заранее заготовленной просительности, какую привык видеть Архипов в колхозных посланцах, не только лицом, но и всею фигурою выражающих призыв, мольбу снизойти, пожалеть, посочувствовать, не оставить в беде, постигшей хозяйство, артель. Замятин вообще даже не походил на колхозного председателя, как привыкли их себе представлять городские люди, – совсем интеллигентный, городской облик, отмеченный тем, что позволяет с первых же мгновений, даже еще до начала общения, беседы, угадать человека незаурядной внутренней культуры, и не просто образованного, но даровитого, такого же, вероятно, мастера, специалиста в своем колхозном деле, как здесь, на заводе, лучшие инженеры, конструкторы. И таких, как замечал Архипов, в последние годы становится все больше, они уже не редкость, не диковинка, нет уже былого председателя, не шибко грамотного мужичка, жизнью своей, практикой поднаторевшего в земледелии. Расспросишь такого вот, нового, как Замятин, – как правило, за плечами сельхозинститут, а то и аспирантура, кандидатская диссертация…
– Олег Константинович пришел к нам с заказом, – продолжал Самойлов («Ага, не ошибся!» – мысленно похвалил свою догадливость Архипов). – Заказ особый, не простой…
– Так в чем дело, пусть идет в отдел заказов!
– Нет, Пал Петрович, там этот вопрос не решат, все равно потребуется ваше слово.
– Дело вот в чем… – вступил в разговор Замятин. Голос у него оказался под стать тому впечатлению, какое внушали его крепкая фигура, открытое лицо: неторопливым, густоватого тембра; такой голос, такую речь нельзя перебить, не дослушав, не вникнув; ум и внутренняя сила, что слышатся в каждом звуке, невольно вызывают уважительность, заставляют придержать отрицательный ответ, который уже висит на кончике языка.
– Колхоз наш «Россия» сооружает памятник всем сельчанам, что не вернулись с войны. Откроем в мае, в годовщину Победы. Гранит привезли из Павловска, сейчас мастера с ним работают. Поставим в центре села, на площади. На фасаде будет сраженный солдат в каске, руки его раскинуты, он падает, уже почти мертв, а все еще старается заслонить землю, что позади, все, что он защищал… Это символ, образ всех, что погибли за Родину. Да вот, взгляните на проект, фотографии со мной, здесь…
В руке у Замятина был портфель, большой, черный, с двумя замками. Замятин повел глазами: на что его положить или поставить, но так как все трое стояли посреди комнаты и до стола, до стульев было далеко, опустил его на пол, отстегнул от замков широкие лямки с металлическими язычками, вынул увесистую папку.
– Дорого вам такое сооружение обойдется! – проговорил Архипов, перебирая большие, сверкавшие глянцем фотоснимки.
– Да, дорого, – подтвердил Замятин. В голосе его не было сожаления: так говорят о том, что уже обдумали со всех сторон, взвесили, решили окончательно и бесповоротно, и теперь надо только одно – воплотить в реальность. – Но колхоз наш не бедный, самый мощный в районе, – осилим. Давно была такая мечта. Копили средства. Решили так: ставить – так уж ставить, никакого там гипса, цемента, кирпичей, из самых настоящих материалов…
– Влетит вам в копеечку! – опять повторил Архипов. На память ему пришло недавнее благоустройство скверика на внутризаводской территории: сколько отвалили художникам и фотографам за Доску почета, за лозунги на фанере, за портреты передовиков. А тут – гранит, тут надо скульптора настоящего приглашать. А это расходы – страшно даже подумать!..
– Ну что ж! – снова так же, без колебаний, как о факте, который уже принят и от него нельзя отказаться или что-нибудь в нем изменить, сказал Замятин. – Так народ хочет. На общем собрании решали.
– Для чего же вам наш завод понадобился?
– Вот здесь, – коснулся Замятин снимка в руках Архипова, – на боковых сторонах гранита будут бронзовые доски с именами всех погибших…
Архипов, не подымая головы, из-под бровей метнул на Замятина едкий, усмехающийся взгляд. Что значит – далекий от производства человек! Как они это легко и просто придумали там, в своем колхозе! Расходование цветных металлов оговорено целым сводом строжайших правил, инструкций, каждый килограмм бронзы на счету, не только у завода – у министерства, Москвы!
– А у вас есть бронза?
– Бронзы у нас нет… – сказал Замятин с особой отчетливостью, вкладывая в слова еще и другой, дополнительный смысл, так что стало видно, он не простак, положение с бронзой ему известно, и это – он понимает, отлично сознает – самый трудный пункт в колхозном проекте. Потому он и стоит сейчас тут, перед директором. – Надеемся на вашу помощь, на вашу доброту!
