Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)
— …Ответственный секретарь, — проглотив крупную слезу, шепчет Елена Александровна.
— Вот именно. Всегда и во всем максимально ответственный, никакая виагра не поможет…
— Ротиков. У тебя дети есть? — вновь делает попытку достать его костылем Артист.
Ротикову и на этот раз удается увернуться:
— Будут. Не волнуйтесь.
— А ведь не должны! — категорически не соглашается с ним Артист. — Тут и голосовать не надо. Всем и так ясно. Семен Алексеевич, вы ведь хирург, не так ли? Это же вам раз плюнуть. Я анестезиологом буду. Вот и наркоз с собой. — Артист нежно гладит загипсованную ногу. — Я один раз бах. Вы два раза чик-чик. И все! Ротиков если и сможет стать папой, то, пожалуй, только римским. Мир спасен…
— Уважаемые члены комиссии, — берет в свои руки ситуацию председатель комиссии, — давайте не будем отвлекаться. Тем паче, было бы на что. Все подписали протокол? Ротиков, вы подпись поставили?
— Поставил. Не переживайте. Надо, еще могу. Кому еще чего поставить надо? — Ротиков с нескрываемой издевкой смотрит в сторону Елены Александровны. — Нет, палата и есть палата. Всё. Сюда я больше не ездок.
— Вы не ездок, Ротиков, — сопровождает его уход Артист, — вы неездюк!
— Прощайте, — ни на кого не глядя, бросает Ротиков и выходит из кабинета, громко хлопнув массивной дубовой дверью.
— До свидания, друг мой, до свидания. — Артист театрально машет ему вслед, затем достает из болтающегося на ручке кресла коляски полиэтиленового пакета бутылку и какую-то закуску.
— Все ближе к водке, — с этими словами он лихо подруливает к столу и громко ставит на него бутылку, — предлагаю по стопке. Надо снять ротическое напряжение… ну и фамилия у прохвоста! Так, кто у нас тост говорить будет?
Вместо ответа слышится пронзительный храп Смердина.
— Господа хорошие! — подъехав к креслу Смердина, изрекает Артист. — Откуда сиё? Кто к нам этого члена… точнее Чмона комиссии прислал? А? Александр Сергеевич?
— Да вроде никто и не присылал, — пытается вспомнить Мартов, — по-моему, сам прибыл.
— Так, может, как прибыл, так пусть и убудет. — Артист решительно берет ситуацию в свои руки. — Кто за то, чтобы исключить из состава комиссии этого, как его там…
Артист сдвигает наушник с головы продолжающего храпеть Смердина и орет ему в ухо:
— Вы, приятель, как голосуете? Председатель «за»!
Смердин вновь подпрыгивает от неожиданности и обалдело смотрит на Артиста:
— Если Мартов «за», то и я тоже, — обретя дар речи, бубнит чиновник. — На самом деле, я очень даже категорически «за».
— Ну вот и умница! — похлопывает его по плечу Артист. — Можешь идти к своему четвероногому другу!
И классическим театральным жестом указывает Смердину на дверь.
— У меня на самом деле как раз перерыв в матче, — Смердин еще не отошел от сна и соображает плохо. — А здесь что, всё?
— ВСЁ, милейший!!! Здесь у вас на самом деле — всё! — разводит руками Артист.
— Вот спасибочки, — искренне радуется Смердин. — Как раз на второй тайм поспею. Всем пока!
И, сделав на прощание ручкой, Смердин с чувством славно исполненного долга покидает кабинет.
— Баба с возу — водки больше, — заключает Артист. — Вот, кстати, и закуска с собой. Лосось в собственном соку изумительный.
Невесть откуда появляются стаканы. Пока Артист разливает в них водку, Кактус и Мартов с изумлением изучают надпись на консервной банке, затем, улыбаясь, вручают ее Артисту.
— Да, ребятки мои, — весело признается Артист, — с закуской я малеха промахнулся. Маркизке второпях не ту банку открыл. То-то сожрал в одну минуту, да на меня обалдело глядел. Короче, придется «Вискасом» закусывать. Ну да ладно, давайте — за комиссию нашу, за именинницу Оленьку и за всех Есениных.
— Ура, — вытерев платочком слезы, кричит Елена Александровна, — да здравствуют Есенины! Да здравствует комиссия!
Кактус неожиданно вынимает из вазы букет цветов и торжественно вручает его Елене Александровне.
— Нет-нет! Это ведь жене! — протестует она.
— Букет, Елена Александровна, вам, от нас с Оленькой. Она умница у меня и будет только рада.
Все собираются за столом. Чокаются, выпивают. Всеобщее ликование неожиданно прерывает Елена Александровна:
— Ой, без десяти восемь! О Сережке-то мы забыли?
Все испуганно смотрят на циферблат старинных часов.
— Надо срочно звонить, — первым приходит в себя Мартов.
— Пусть Елена Александровна с Сережей поговорит, — советует Кактус, — и женщина, и педагог. У неё хорошо получится. Это я вам как врач говорю…
— Да, конечно, давайте я, — с готовностью откликается Елена Александровна. — Диктуйте номер. Где номер Сережи? Кто записывал?
Все ищут запись. Перебирают бумаги, перелистывают блокноты.
— Ротиков вроде записывал и блокнот с собой забрал, — Мартов бросается к телефону, — надо ему звонить.
Дрожащими пальцами он набирает номер и включает громкую связь:
— «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — раздается на весь кабинет электронный голос.
— Вы ведь сами сказали, чтобы все мобильники отключили, — безнадежно машет рукой Кактус.
— Боже мой, ну надо же что-то делать, — вновь дрожит голос и блестят глаза Елены Александровны, — адрес вот есть в анкете. Я же специально номер квартиры перепутала — назвала три вместо — тридцать три, чтобы парня проверить…
Мартов набирает номер:
— Виктор, ты где?
— К заправке подъезжаю, Сергеич. Я тут, грешным делом, подумал, что туда-сюда ещё ездить придется, вот и двинул…
— Головой надо думать, а не грешным делом, — прерывает разговорчивого водителя Мартов, — заправка отменяется! Быстро записывай адрес, — смотрит на Елену Александровну.
Елена Александровна громко, так, чтобы слышал Виктор, зачитывает адрес:
— Улица Есенина. О господи!!!.. дом 11, квартира 33.
— Девятый этаж, — добавляет побледневший Семен Алексеевич.
— Записал, — слышится из телефона.
— Несись, милый, — командует председатель, — плюй на светофоры, знаки, гаишников… десять минут тебе на все про все. Уже даже девять. Подъедешь к дому, ори во всю глотку только одно слово: помиловали!!! Во всю глотку!!! Потом уже в квартиру беги. Всё понял? Несись.
— Уже мчусь, — ворчит Виктор, — несутся куры.
— На тебя вся надежда, — кричит в телефон Артист. — Виктор, не подведи! Витенька, я тебя умоляю.
— Куда там, пробки сплошные. Если только на вертолете. — Виктор явно обескуражен.
Артист трясущимися руками разливает остатки водки по стаканам. Кактус роется по карманам, достает упаковку с какими-то таблетками, берет себе и дает Мартову. Оба, не глядя, глотают их, запивая водкой.
Елена Александровна, сжимая руками виски, крестится и постоянно бросает взгляд на часы:
— Господи, хоть бы успел…
— Остается только ждать, — печально говорит Мартов, — мы теперь бессильны. Комиссия по помилованию ничем не может помочь…
Взяв со стола томик Есенина, Артист подъезжает к темному окну и, глядя в него, очень грустно декламирует:
Тебе, о солнце, не пропеть,
В окошко не увидеть рая,
Так мельница, крылом махая,
С земли не может улететь!
Кактус со стаканом в руках ищет водку, но она вся выпита. Артист достает из пакета бутылку пива и молча вручает ее Семену Алексеевичу. Тот, не найдя ничего более подходящего, берет фигурку «Правосудия» и, ловко подцепив ею пробку, открывает бутылку:
— Вот на что наше правосудие только и годится! Больное оно. Очень больное! Это я вам как врач говорю.
Раздается громкий бой часов. Восемь раз. И в кабинете наступает тишина, слышен только угасающий звук часовых курантов. Мартов в отчаянии бьёт кулаком по столу и так замирает. Кактус неподвижен с бронзовой фигуркой в руке. Артист ломает костыль и замирает с двумя половинками в руках. Елена Александровна стоит у окна и продолжает сжимать пальцами виски.
— На этом самое печальное заседание комиссии по помилованию объявляю закрытым, — подводит скорбный итог Мартов, — мы проиграли. Победили Ротиковы. Как всегда! Всё, господа! Всё!!!
Несколько секунд полной тишины. В кабинете почти темно. Темно и тихо. И вдруг оживает телефон, громко, как никогда, в третий и последний раз из него раздается мелодия: «Не жалею, не зову не плачу…». Песню подхватывает включившийся неведомо как репродуктор:
…Увяданьем золотом охваченный,
Я не буду больше молодым…
…Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя! Иль ты приснилась мне?
Артист лихо подкатывает к столу, он первым успевает снять трубку. Прижав ее к уху, народный артист России с трудом встает из коляски и очень неуклюже на одной ноге танцует вальс под эту мелодию. И широко улыбается.
