Михаил Однобибл - Очередь
Учетчик никак не ожидал от Глинчика такой выволочки. «А какие же не мелкие требования я мог выдвинуть? – смущенно спросил учетчик, откашливаясь, чтобы заглушить жалкий, просительный тон своих слов. – Что ты потребовал бы на моем месте?» – «И я, и всякий нормальный очередник на вашем месте потребовал бы трудоустройства вне очереди. То есть не оформления на работу, это исключительное право служащих, а немедленного пропуска в какой-нибудь отдел кадров на собеседование. Разумеется, авторитеты на такое требование не согласятся, потому что очередь мимо себя никого не пустит, в этом и авторитеты ей не указ. Вы спросите меня: для чего же выдвигать заведомо невыполнимое требование? Для того, чтобы от него перейти к реальному, выполнимому уже с уступкой. Не сомневайтесь, авторитеты тоже без зазрения совести гнули бы свою линию в противоположную сторону. Как на базаре: с первого слова продавец заламывает безбожно высокую цену, покупатель – до смешного низкую, оба помаленьку сбавляют и накидывают, пока не остановятся на разумной цене. У авторитетов та же психология. И где в нашем городе учиться дипломатии, как не на колхозном рынке?
Авторитеты ждали от вас выдвижения непомерных требований. Иначе для чего они заранее придумали ответ на них? Вас не могли пропустить в кадры без очереди, но в качестве компромисса готовы были предложить самую быструю в городе очередь (кстати, ее выбор дьявольски сложен и является тайной авторитетов). Конечно, вы стояли бы в общем порядке, зато на льготных условиях. Во время очередестояния, а это минимум месяц, вас могли бесплатно снабжать пищей, водой, теплой одеждой, даже развлечениями. Без ущерба для себя авторитеты отдали бы на эти цели излишки подношений своих почитателей. Хотя никто не верил в ваше согласие встать в очередь, этот вариант теоретически рассматривался. Я сказал о нем, чтобы показать, насколько авторитеты вас опасались, хотели предусмотреть и невозможное. Всерьез же они считали, что вы захотите покинуть город, гадали только, на каких условиях.
Вам следовало выдвигать кабальные условия, их от вас ждали и трепетали заранее. У вас была железная позиция. Ни у вас, ни у бригадира, как явствует из его письма, нет зимних запасов. По вине очереди вы застряли в городе, бригадир без учетчика не мог контролировать сезонных рабочих, и они до донышка вычерпали общий котел. На этом основании вы могли требовать, чтобы за город к бригадиру вас сопроводил караван уличников, навьюченных провизией и снаряжением. Причем это вовсе не значит, что им предстояло сгинуть, замерзнуть в снегах. Постепенно вы сколотили бы из ослов очереди ударную бригаду, способную и зимой добывать пропитание себе, своему бригадиру и учетчику.
Зимой сезонной работы мало, она тяжела, но она есть. Не знаю, доводилось ли вам промышлять в это время года. Лично я навсегда запомнил, как до ухода в город бил ледовые клинья. Наша бригада зимой готовила фронт летних каменоломных работ. С рассветом мы собирали хворост, на кострах топили снег и заливали воду в трещины гранитных скал над высоченным речным обрывом. Вода замерзала и рвала камень. Морозными ночами мы слышали сквозь сон, как он лопался. Паутина трещин расширялась, но медленно, мало-помалу. И следующим утром с восходом солнца мы вновь разводили огонь на крутых скользких уступах, чтобы вытопить из скал вчерашние ледовые клинья, ведь они отработали свое и больше не распирали уже расширившийся под их давлением камень. Мы топили и заливали в трещины новую воду, чтобы она смерзлась в новые, более широкие клинья. И так день за днем. Это была не работа, а сплошная мука изнеможения, холода и страха на покрытой ледяными натеками круче. Сколько раз я и мои товарищи срывались! Мы все упали бы в каменистое русло текущей глубоко внизу реки, если бы не привязывались веревками к сосне, вцепившейся корнями в расселины гранитного утеса. Зимой мы его расклинивали, откалывали по частям, но летом сосна еще глубже пускала корни. Откровенно говоря, когда мне вспоминается та зимовка, я думаю, что лучше быть гонцом на посылках у неграмотной бабы в городе, чем героем загородного труда.
Богомолец тоже когда-то давно бил ледовые клинья. Накануне переговоров он потирал руки в предвкушении, как вы будете вгонять клин за клином в команду авторитетов: потребуете не только проводить вас за город, но и включить в караван сопровождения стряпку. А что! Это не пустая прихоть, на это есть серьезный мотив. Стряпка уже проверенный за городом кадр, вы с бригадиром работали с ней прежде, можете на нее положиться. Вот и пришлось бы знатной авторитетке, госпоже Матвеевне на старости лет стать золушкой, тягать котлы из огня. Ее уход за город огорчил бы ее почитателей и потешил бы остальную очередь. Стряпке много чего можно сказать и припомнить: ты, Матвеевна, сладко ела, мягко спала, обожатели заглядывали тебе в рот и прислуживали, авторитеты к тебе прислушивались, зато теперь забудь свой порядковый номер очереди, тебя выкинут из нее на первой же перекличке после ухода за город, забудь и дармовщинку, отныне не тебе будут носить гостинцы, наоборот, ты в самую лютую стужу будешь вставать до света, чтобы успеть приготовить завтрак на всю бригаду, иначе надают тебе тумаков.
Не буду больше рассказывать, потому что дня не хватит, сколько было гаданий и треволнений в ожидании вашей первой речи по выдвижению условий на переговорах! И матерые авторитеты, и рядовые солдаты очереди, пронюхавшие о переговорах и рыскавшие на дальних подступах к даче в надежде поймать какой-нибудь слух, затаили дыхание. Зная вашу нездешнюю, изощренную изобретательность, ждали чего-то еще более странного и зловещего, чем самые жуткие наши предположения. Пессимисты были уверены, что авторитетам понадобится не день и не два, чтобы только выведать у вас условия. И на фоне такого дикого ажиотажа вы вчера утром скромно выдвинули простенькие, убогие требования. И согласились на тяжелейшее встречное условие – самому уговорить Риму уйти с вами за город. Выходит, зря мы боялись. Гора родила мышь. В тот миг, когда авторитеты за столом переговоров это осознали, у них осталась одна трудность – не прыгнуть от радости до потолка, сдержать общее ликование. Вы же видели, как они переполошились: те, что совладали с эмоциями, набрасывались на товарищей, чтобы скрыть глупый восторг на их блаженных физиономиях.
Фактически вы потребовали у очереди того, о чем она может лишь мечтать, – чтобы вы с Римой исчезли из города. А себе и своим приготовили безрадостную перспективу. Вы могли бы вернуться за город удальцом во главе партии пленных уличников и выстроить их перед бригадиром для выполнения его указаний. Вместо этого вам предстоит голодная зимовка в компании с девочкой и стариком. Это будет чудо, если вы дотянете до весны. Таким образом, все, что можно, вы на переговорах уже прошляпили, дальше можете говорить, что угодно, хуже не будет».
Все эти невеселые откровения Глинчик излагал, не прерывая рисования, не повышая голоса. Время от времени он вежливо спрашивал: «Ничего, что я так грубо, без прикрас? Вы сами просили ясности. Да и времени в обрез. Я должен как можно скорее доставить Глинке отчет о сокрушительном начале переговоров».
21
Переговоры шли ни шатко, ни валко. Не было смысла разгонять их быстрее выздоровления Римы. Известия о ее самочувствии каждый вечер приносили гонцы. Они уходили и возвращались на дачу по четкому графику. Каждый поддерживал связь с авторитетом в какой-нибудь части города. А по пути один забегал справиться о здоровье Римы, другой нес на дачу чемодан продуктов, третий – дрова (из дачного дровяника их не брали, по убыли хозяева могли догадаться о самовольном вселении авторитетов).
Спокойно жилось на даче. Даже ее снабжение и обслуживание авторитеты не доверяли рядовым стояльцам. Может, оберегали себя от сумбура и нервозности их посещений. Стихию очереди не пускали и в окрестности дачи. Из высоких окон толстостенного терема учетчик не видел посторонних. Только однажды заметил во дворе Немчика. Паренек шел вверх по склону, внимательно глядя под ноги. Учетчик хотел выйти, поздороваться, перекинуться словом с тем, кому был неизменно рад, но авторитеты обступили учетчика и стали отговаривать. Оказалось, Немчик был занят весьма ответственным и срочным делом, водной разведкой. Выяснял, куда исчез ручеек с холма. До сих пор тонюсенькая водяная жилка стекала в бак-накопитель рядом с дачей, из него авторитеты брали воду. Если ключ полностью скрылся в подземном русле и Немчик не найдет нового выхода на поверхность, то гонцам придется носить на себе еще и воду из колонки. А колонка далеко от дачи. Переутомление дополнительными нагрузками неминуемо скажется на качестве основной работы гонцов. Разве можно хрупкого, утонченного Глинчика, способного молниеносно и виртуозно зарисовать любой момент переговоров, навьючивать, как животное, флягой с водой. Но не авторитетам же на это отвлекаться от переговоров!
