KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Николай Псурцев - Тотальное превосходство

Николай Псурцев - Тотальное превосходство

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Николай Псурцев, "Тотальное превосходство" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Все вранье! Мне на нее просто глубоко наплевать. Она мне обыкновенно не понравилась. Феромоны негодные — действительно.

Заметил вдруг руки на руле. Они высвечивались серо-бело заглядывающими неохотно в кабину уличными фонарями. Руки ведут машину, подумал, это понятно, а где же в таком случае сам я? Внизу ноги обнаружил, почти неразличимые. А где же все-таки сам я? Где мои глаза, мой нос, мой рот? Где мое лицо? Где моя голова?.. Столкнулся со своим отражением в зеркале заднего вида. Задышал глубоко и мерно, слава богу, кажется, успокаивался…

Портреты Старика в багажнике. Остановиться, посмотреть, на месте ли?.. Не уверен, нужно ли мне сегодня это. А если есть холсты, но нет на них самого изображения Старика? Придется решать, сошел ли я с ума, или подобное и в самом деле случается в жизни. Пока буду разбираться, потеряю время — сомнения, страхи, растерянность, желание убежать и спрятаться, зарыться в землю, и не дышать, свернуться в комочек, мстительно умирать, и затем успокоение, анализ, воля, смирение с реальностью, принятие себя любого, даже сумасшедшего, и так далее и так далее… Нет. И все-таки не сейчас. Когда-нибудь потом. Когда-нибудь после. Пусть история закончится. Если закончится…

Мир выдуманный подавляет мир реальный. Мир выдуманный красочней, эротичней, брутальней, пестрее, непредсказуемей, свирепее, контрастней, энергетичней и живее, как ни парадоксально, да и просто интересней, гуще, насыщенней и сильнее, сильнее, конечно же, чем мир реальный. Мир фантазии убивает мир реальный. Нет сомнения. Только стоит посмотреть на Джотто, на Эль Греко, на Босха (на Босха особенно), на Дюрера, на Констебля, на Пикассо, на Шила, на Хокни, на Бальтуса, на Бэкона, на Фрейда (Люсьена, внука Зигмунда), почитать Шекспира, Мелвилла, Джойса, де Сада, де Куинси, Торо, Ницше, Маркеса и, может быть, Достоевского, если останется время, и все тотчас же становится ясно. И не очень умным, и не очень образованным людям тоже.

Другое дело, что, может быть, мало кому захочется в этом признаться. Жизнь богаче, закричат они и от негодования затопчут ногами и замашут руками, жизнь мудрее, жизнь прекраснее… Не захотят говорить о себе, что они дерьмо. А все, кто не придумывает иные миры, в действительности-то все дерьмо…

Человечество делится на три касты, как уверял нас и доказывал нам классик, — на простых людей, которым остается только их жалкая вера, на начальников, организаторов и воинов, и на священную касту поэтов, творцов иллюзий и определяющих ценности, поэты — это самая высшая, разумеется, каста. Поэтами стремятся стать все в этом мире, Творцами, имел в виду классик, все без исключения, потому как все, и опять-таки без какого-то ни было исключения, хотят власти и все хотят править, то есть создавать иллюзии и определять ценности… Но не каждому это дано — не многим, единицам. Все остальные, которые не единицы, осознав в какой-то момент, что они никто, начинают мстить миру за свою бездарность, уверяют всех, например, что реальная жизнь богаче и мудрее, чем жизнь вымышленная, хотя и понимают, конечно же, что это вовсе не так, становятся диктаторами — на любых уровнях, на уровне семьи, допустим, — бьются, и с помощью самых суровых приемов, как правило, за чиновничью карьеру, организовывают бизнес, применяя при этом, часто, чаще, чем следовало бы, нарочито преступные методы…

Старик сильнее реального мира. И он в состоянии этот мир уничтожить или, во всяком случае, в состоянии нанести этому миру не поддающийся воображению и подсчету ущерб — если он и вправду получил в эту ночь каким-то образом настоящую жизнь, Старик…

Опять Старик!.. Я же сказал уже себе, что потеряю время, если начну разбираться со Стариком. Я могу не успеть в гости к цирковому жителю Кудасову, если начну разбираться со Стариком. Нет. Не сейчас. Как-нибудь потом. Как-нибудь после. Пусть история закончится. Если закончится…


…Цирк пахнет. Я подъехал не близко, а запах уже услышал. Навозом только совсем немного. Пóтом и пудрой больше. И несвежим деревом. Мочой, разумеется. И тихо — звериным лежбищем. Я не знал раньше запаха цирка. Вернее, не помнил. Я был там только в детстве, как и большинство… Много работы в этом месте. Я люблю, когда много работы. Работа — это смысл и это самоцель… Хочу работать, мать мою, хочу работать! Работать, работать, работать!.. Не знал такого гона и такого давления давно уже. Старик этой ночью не в счет. Писал его словно в забытьи, в угаре, так даже скажем, в угарном забытьи, вроде как пьяный, вроде как обдолбанный наркотой… Не в счет…

Троллейбусы и автобусы не ходят, милиционеров поблизости не видно, бессонные автомобили сверкают на проспекте, один, два, три, четвертого пока не замечено. Милиционеров действительно нигде нет… В этом цирке на проспекте я не был точно ни разу. В старый меня мама водила, а в новый как-то вот не случилось. Но я знал, что тут иногда артисты выступают или выступали и на льду, на коньках, а не только на обыкновенной арене. Странно, наверное, все это выглядело, но интересно… Милиционеров тем не менее по-прежнему не вижу ни одного…

Кровь, остуженная теперь, толчется, медля, по жилам. Будто кто-то подул на нее, еще недавно кипящую, сложив что-то там дудочкой, когда дул. Не знаю зачем и надо ли… Вопросы себе задавать вредно, особенно после того, как решил что-то делать — раз решил, значит, это необходимо. Я этого сейчас не понимаю, но чувствую. Ну что мне от того, не понимаю, найду я Настину дочку или не найду я Настину дочку? Бессмертием наградит меня Господь? Отменным здоровьем? А власть у меня есть и так. Я — Художник. Я дарю иллюзии. Я определяю ценности…

Милиционеров не наблюдается, как и прежде. Но скоро должны прибыть. Я позвонил из автомата в службу «02» и рассказал им, невежливой барышне с тухлым голосом и южнорусским акцентом и магнитофону, который нас в это время записывал, что в здание цирка кто-то пытается пробраться, причем через служебный вход, применяя лом, отмычки и сварочную аппаратуру. Не один, их трое.

Милиционеры пинали закрытую дверь служебного входа и выхода руками, ногами, плечами, прикладами автоматов, матерились, плевались, связывались с отделением, что-то орали в рацию, недовольное и оскорбительное, и пинали дверь снова… Когда им наконец открыли, и это замечательно, что открыли, а то я уже начал опасаться, что в цирке действительно никого нет, кроме злодея Кудасова, ни охраны, ни обыкновенного банального сторожа, ни всякого рода дежурных или ответственных за безопасность, когда милиционерам открыли, они принялись о чем-то спрашивать охранников, а потом кричать на них и ругаться на них… Уезжали нервно и с ревом, перегружая топливом мотор слабенького «жигуленка», на ходу со значением хлопая дверями, злобные…

Ушел из ночи в утро. Там, там и там светлеет, а вон там, там и там все еще темно. Я перешагнул границу уходящего и наступающего. Она как раз обосновалась возле служебного входа в здание цирка… Издевался над дверью, как мог, как умел. Избивал ее и руками, и ногами, и плечами, и ягодицами, царапал найденными рядом и далеко булыжниками и кирпичами, давил звонок — двумя руками и носом поочередно, матерился, заходился от возмущения и негодования… Предполагая, что меня видят в скрытую видеокамеру и слышат через скрытый радиомикрофон, несколько раз грубо, и с ожесточением, и с угрозой, разумеется, выкрикнул среди прочих слова «милиция», «мои бойцы только что приезжали», «уголовный розыск», «старший оперуполномоченный», «всех закрою!» и «отдам пидорам на ночь!».

…Попал стволом охраннику в щеку. Хотел в глаз — привычно и опробованно. Но неважно. Охранник все равно испугался и мне без всякого сопротивления и с готовностью подчинился — низенький, широкий, пухлоногий, мордатый, красный, как после неудачной попытки расправиться с запором, с убитыми, и давно уже, при рождении, судя по всему, или несколько позже глазками, припрятанными за толстыми веками, с носом-пузырем, клоунским — цирк как-никак, смешно…


…Матери его они оба не нравились — и ни он сам, и ни его отец, то есть ее муж. Какие же вы, господи, страшненькие-то у меня, говорила она им иногда или со злостью, или с сожалением, кривясь обычно брезгливо и пренебрежительно. Ушла от них. Нашла себе жену — длинную, мелкоголовую тетку, баскетболистку из команды второй лиги. Полюбила ее как Джульетта Ромео… Плакала от восторга, когда брила ее по утрам. Скребла острой бритвой по любимым щекам и плакала. Скребла и плакала…

Отец, инженер-кораблестроитель, подрабатывал извозом. Десятилетние «Жигули» дышали скверно, но все еще двигались. Возил с собой сына всякий раз. Оставлять трехлетнего мальчика было не с кем. Ни бабушек, ни дедушек в наличии не имелось. Яслям не доверял… Кто-то однажды предложил ему, отцу, поработать с проститутками… Проститутки видели, что мальчик еще маленький, и поэтому совсем его не стеснялись. Переодевались, мастурбировали, трахались, делали клиентам минет… Отец сначала переживал за мальчика, а потом переживать перестал. Не выкидывать же, в конце концов, парня из машины на улицу. Летом еще куда ни шло. А зимой?.. Прошел год. Потом второй. Дело прибыльное. И отец пока бросать его не собирался.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*