Салман Рушди - Ярость
— Ого! — произнесла Нила, выдержав приличествующую ситуации паузу. — А мне-то казалось, что из нас двоих красноречием могу похвастать я одна.
Нила отыскала в недрах сумочки полурасплавленную плитку «Тоблерона», протянула Соланке, и тот с жадностью набросился на шоколад.
— Он начал терять доверие людей, — рассказывала Нила. — Помнишь парня, что заходил к тебе ночью, чтобы помочь? Таких очень много, едва ли не половина, и все они почему-то шепотом делятся своими сомнениями со мной. Тсс! Ш-ш-ш! Все это так грустно. «Мадам, мы порядочные люди». Тсс! Ш-ш-ш! «Мадам, вам не кажется, что командующий-сахиб ведет себя странно?» Тсс! Ш-ш-ш! «Мадам, пожалуйста, не говорите никому о том, что я вам рассказал». Так что я здесь не единственная идеалистка. Эти парни не думали, что идут воевать, чтобы Землю декретом объявили плоской или отменили ночь. Они сражаются за свои семьи, и вся эта хрень с Луной из сыра их нервирует. Они приходят ко мне пожаловаться и этим ставят меня в очень опасное положение. Что бы я им ни советовала, небезопасно находиться в оппозиции, в самом фокусе сопротивления. Достаточно всего одной крысы, одного доносчика, и всё, я пропала. Кстати о жабах: я люблю тебя, и очень сильно. Теперь о том, что я узнала, прежде чем притащить сюда съемочную группу. Местным военным давно надоело служить всеобщим посмешищем. По моим сведениям, они ведут переговоры с американцами и англичанами. По слухам, в Мильдендо уже, возможно, высадились и морская пехота США, и британские парашютно-десантные части особого назначения. И еще: все это время я и сама думала, что глупо поступила, когда сбежала от тебя. К территориальным водам страны подошел британский авианосец. Бабур утратил контроль над военными аэродромами Блефуску. Честно говоря, мне и самой уже не терпелось убраться отсюда, но я не знала, как это воспримет Бабур. С одной стороны, он мечтает трахнуть меня перед камерами национального телевидения, с другой — избить до полусмерти за то, что я заставила его этого желать. Теперь ты понимаешь, почему приходится носить маску — не надевать же на голову бумажный мешок? А ты проделал весь этот путь ради меня и угодил прямо в логово тигра. Должно быть, ты прав насчет меня. Я постараюсь что-то сделать, найти какой-то выход. Думаю, все может получиться. Главное, в нужных местах расставить нужных людей. У меня есть контакты среди военных. Надеюсь, мне удастся устроить, чтобы нас переправили на британский корабль или военный самолет. А пока, все что я могу, — устроить, чтобы за тобой приглядывали. Я до сих пор не знаю, насколько далеко способен зайти Бабур. Возможно, он считает тебя ценным заложником и будет удерживать до последнего. Но я внушаю ему, что человек ты бесполезный, безобидный гражданский, который сам не понимает, во что вляпался, мелкая рыбешка, какую не жалко выбросить обратно в море. И если ты сейчас же меня не поцелуешь, я сама убью тебя прямо здесь голыми руками. Да, это то, чего я хотела. А теперь держись! Я вернусь.
Афиняне считали фурий сестрами Афродиты. Гомеру было отлично известно, что красота и мстительная ярость проистекают из одного источника. Но это одна история. Гесиод между тем утверждал, что фурии родились от союза Земли и Воздуха и что у них есть многочисленные братья и сестры; Ужас, Раздор, Ложь, Месть, Несдержанность, Ссора, Страх и Война. Фурии вершили месть за кровавые преступления, особенно сурово карая тех, кто поднял руку на собственную мать. Орест, которого они преследовали за убийство пролившей кровь Клитемнестры, знал об этом, как никто другой. Считалось, что лирий, трехлепестковый голубой ирис, способен усмирять гнев фурий, но Орест не носил цветов в волосах. Не помог ему даже особый, изготовленный из рога лук, который он получил от дельфийской прорицательницы — пифии. «Змееволосые, с собачьими головами и крыльями как у летучих мышей» эринии преследовали его до конца жизни, лишая покоя.
Сегодня эти богини, забытые, почти лишенные поклонения, оголодавшие и одичавшие, шире раскидывают свои сети. Семейные узы слабеют, и фурии вторгаются в человеческую жизнь. От Нью-Йорка до Лилипут-Блефуску — повсюду тебя настигнет шум их крыльев.
Она все не возвращалась. Соланку навещали молодые мужчины и женщины, снабжая его самым необходимым. Эти уставшие, оказавшиеся в ловушке бойцы, боявшиеся своего предводителя Бабура не меньше врагов за стенами парламента, приходили к темнокожей Афродите за советом, однако на все вопросы о Ниле только молча разводили руками и поспешно удалялись. Командующий Акаж также ни разу не появлялся. Профессор Соланка, которого прибило волной к краю всего сущего, всеми забытый, вялый, вслух разговаривающий сам с собой, уплывал в нереальность, переходя от грез наяву к приступам паники. Через маленькое зарешеченное окошко до него долетал шум боя, звучавший все чаще, подбиравшийся все ближе. Высоко в небо взмывали высокие столбы дыма. Соланка думал о Глупышке. Я сожгла бы их гребаные дома. Спалила бы к черту весь гребаный город.
Творящееся вокруг насилие, как правило, ускользает от восприятия большинства тех, кто им захвачен. Опыт — явление фрагментарное. Причина и следствие, «почему» и «как» не связываются между собой. Фиксируется только последовательность: сначала было это, затем — то. А после выжившие проводят остаток жизни в попытках что-то понять. Штурм начался в четвертый день пребывания Соланки в Мильдендо. На рассвете дверь его застенка распахнулась. В проеме появился — теперь уже с автоматом и двумя ножами за поясом — тот же самый молчаливый молодой человек, который несколько дней назад с безропотной готовностью убрал за профессором. «Пойдемте. Пожалуйста, быстрее!» — сказал он. Соланка поспешил за ним. И вот он снова в лабиринте безликих сообщающихся комнат, только теперь путь его охраняют бойцы в масках, которые к каждой двери подбираются так, словно она может быть заминирована, и за каждым углом ожидают засады. Соланка явственно различал глухой шум боя, автоматные очереди, залпы тяжелой артиллерии и над всем этим — биение кожистых крыльев, злобные крики собачьеголовой троицы. Его снова погрузили в служебный лифт, провели через разрушенную кухню и затолкали в микроавтобус без номерных знаков и окон. После этого довольно долгое время ничего не происходило. Стремительная езда, тревожные остановки в пути, чьи-то громкие голоса, и вновь дорога. Шум. Откуда этот визг? Кто и кого убивает? Что происходит? Когда тебе известно так мало, чувствуешь себя незначительным, даже слегка невменяемым. Малик Соланка, которого швыряло из стороны в сторону в виляющем, подпрыгивающем и дребезжащем фургоне, налетал на стены и выл в голос. И все-таки это было спасение. Кто-то — Нила? — счел, что его стоит спасти. Война не считается с личностями, но его вытащили из ее пекла.
Дверь распахнулась. Соланка сощурился от слепящего света. Ему отдал честь офицер — этнический элби, с диковинными усами, в расшитой тесьмой и галунами форме лилипутской армии.
— Профессор! Счастлив видеть вас целым и невредимым, сэр!
Он напомнил Соланке несгибаемого Сергиуса из пьесы «Оружие и человек» Бернарда Шоу. Сергиуса, который никогда не извинялся. Единственной задачей этого офицера было сопровождать и охранять Соланку, и он постарался выполнить ее как можно быстрее, вышагивая впереди, точно солдатик, у которого слишком сильно завели пружину. «Сергиус» привел его к дверям, на которых красовался знак Международного Красного Креста. После была еда. Соланку дожидался военный самолет, чтобы вместе с группой других иностранных граждан вывезти в Лондон.
— Паспорт у меня отобрали, — сообщил обеспокоенный Соланка провожатому.
— Сейчас это не имеет значения, сэр, — ответил офицер.
— Я не могу улететь без Нилы, — продолжал Соланка.
— Ничего не знаю, сэр, — прозвучало в ответ. — У меня есть приказ как можно скорее посадить вас в самолет.
Все ряды сидений в британском самолете были повернуты к хвосту. Усаживаясь в указанное кресло, Соланка узнал сидящих через проход пассажиров — работавших с Нилой оператора и звукорежиссера. Они поднялись, чтобы обнять его, и Соланка понял: случилось что-то плохое.
— Дружище, просто не могу в это поверить, — говорил звукорежиссер. — Она и тебя сумела вытащить оттуда. Удивительная женщина.
Где же она? — думал Соланка. Моя жизнь, твоя жизнь — все это сейчас совершенно не важно. Разве она не должна скоро появиться здесь?
— Это она все организовала, — начал рассказывать оператор, — собрала вокруг себя недовольных Бабуром фрименов, связалась с армией Лилипут-Блефуску по радио на коротких волнах, обеспечила коридоры безопасности и сопровождение для гражданских, буквально все подготовила сама. Ее усилиями освободили президента. И Болголама тоже. Этот подонок еще пытался благодарить ее, называл национальной героиней. Она не позволила ему даже договорить. Она сама считает себя изменницей, предавшей то единственное, во что верила в этой жизни. Она помогала победить плохим людям, и это погубило ее. Но она раскусила, что такое Бабур.
