Александра Маринина - Ад
– Так в этом и есть смысл страдания, как же ты не понимаешь! – воскликнул Змей с досадой. – Леля влюблена в него с детства. При этом ничего о нем не знает и, что самое главное, не хочет знать. Она боится этого знания. А вдруг он окажется не таким, каким она его себе намечтала? Пока она о нем ничего не знает, он может оставаться для нее прекрасным принцем, о котором можно день и ночь мечтать, а ну как он не оправдает надежд? Что ей тогда делать? О ком мечтать? О ком страдать?
– Думаешь? – с сомнением переспросил Камень.
– Уверен. Если бы я был не прав, она бы уже давно с ним познакомилась. Ведь сколько раз они сталкивались в подъезде, на лестнице, во дворе у дома – не перечесть! И Вадим, поскольку он парень воспитанный, всегда ей улыбался.
– А она?
– Она глаза опустит и мимо проходит. Да что проходит – проскакивает как ужаленная, вместо того чтобы поздороваться и заговорить! Отсюда вывод: она ищет не знакомства, а страдания на дистанции.
– Да, – задумчиво протянул Камень, – дела… Бедная девочка! Что-то я еще хотел у тебя спросить, да запамятовал…
– Давай, вспоминай, а то мне по делам надо сползать.
– Куда? – встревожился Камень. – Далеко? Надолго?
– Далеко. А вот надолго или нет – пока не знаю, как пойдет. Приятель у меня захворал в Южной Африке, надо побыть с ним, поддержать, помочь. Как поправится – сразу вернусь. Ну, вспомнил?
– Нет… Черт, память подводить стала. Наверное, я старею, – пожаловался Камень. – Кости болят, суставы ноют, боюсь, как бы не подагра, да и радикулит замучил, спать не дает, а теперь вот и голова сдает позиции. Зачем придумали вечность, если старость не отменили, а?
– Ну, ты уж не прибедняйся, – усмехнулся Змей, – ты еще огурец. Со стороны на тебя посмотришь…
– Есть! – завопил Камень радостно. – Вспомнил! Вспомнил, что хотел спросить.
– Валяй, – разрешил Змей.
– Помнишь тех мужчин, которые со стороны наблюдали за Романовыми и в некоторых ситуациях оказывали помощь? Я еще тогда подумал, что это какая-то команда спасателей семьи. Помнишь?
– А как же. И что?
– Так что-то Ворон давно ничего о них не рассказывает. Они что, пропали? И кто это такие? И зачем они следят за Романовыми? Зачем помогают им? Я так ничего и не понял, а Ворон не говорит.
– А ты его спрашивал?
– Конечно. Он клянется, что их больше не видел.
– Ну, стало быть, и не видел, – уклончиво ответил Змей. – Ты что, Ворона проверяешь? Это не по-товарищески: не доверять ему и за спиной устраивать проверки.
– Ты что! – Камень испугался, что его заподозрили в непорядочности. – Я никоим образом не хочу уронить его достоинство. Но я ведь и раньше просил тебя уточнить что-то, что Ворон пропустил, и ты никогда не возражал. Что на этот раз не так?
– Да нет, – Змей отвел глаза, – все так.
– Тогда скажи мне про этих мужчин, – потребовал Камень. – Ты же наверняка уже все выяснил.
– Выяснил, – Змей согласно покивал овальной головой.
– Ну? – в нетерпении проговорил Камень. – Чего ты тянешь? Говори.
– Не скажу.
Камень оторопел. Впервые за все время Змей отказывался рассказывать о том, что увидел.
– Как это? Почему?
– Не скажу – и все. Иначе тебе сериал твой смотреть будет не интересно.
– Ну, Змей, – расстроился Камень, – ну это вообще… Вот это как раз и называется «не по-товарищески». Как так можно? Сказал бы уж, что ничего не знаешь, все-таки не так обидно.
– А я никогда не вру, – отпарировал Змей. – И ты, как поборник истины, должен ценить это мое чудесное качество.
– Я ценю, ценю, но все-таки… Может, скажешь, а? Ну хоть намекни! – взмолился Камень.
– Ни за что, – твердо отказался Змей. – И не проси. Дождись, пока твой юный зритель все сам увидит и сам тебе расскажет.
– А вдруг он не увидит?
– Увидит, увидит. Там невозможно не увидеть. Наберись терпения.
– Ладно, – с угрозой произнес Камень. – Я это запомню. Ты еще попросишь меня о чем-нибудь…
– Да? И что будет? – насмешливо спросил Змей. – Ты мне откажешь?
– А вот и откажу! В отместку за сегодняшнее, – заявил Камень.
– Ну, считай, что я уже испугался. И такой весь перепуганный пополз по своим делам. Бывай покедова, не скучай.
Камень смертельно обиделся и ничего не сказал другу на прощание. Настроение у него испортилось, и даже суставы начали ныть сильнее. Хоть бы Ворон, что ли, побыстрее прилетел… Нет, ну как это так: все знать и ни словом не обмолвиться?! Даже как-то непорядочно. Не по-дружески. Камень решил, что, пожалуй, будет дуться.
* * *Прошло еще несколько месяцев, и Любовь Николаевна Романова стала ощущать нечто странное, необъяснимое. Ей казалось, что обстановка накаляется, хотя в чем именно это проявляется, объяснить не смогла бы. Она так чувствовала. В январе 1998 года произошла тысячекратная деноминация рубля, и в обиходе снова после многолетнего отсутствия появилась металлическая копейка. Казалось бы, ерунда, ничего сверхъестественного, и цены, на первый взгляд, из-за этого не выросли, но в душе экономиста Романовой ни с того ни с сего поселилась тревога. Потом, в конце марта, Президент страны отправил без видимых причин в отставку премьер-министра Черномырдина и внес в Государственную Думу кандидатуру молодого, никому не известного Сергея Кириенко. Госдума встала на дыбы и утверждать Кириенко не захотела. Правда, с третьего раза кандидатура все-таки прошла, но только потому, что возникла реальная угроза роспуска парламента. Любе стало еще тревожнее. И хотя за последние десять лет о слове «стабильность» можно было только с нежностью вспоминать и все вроде бы свыклись с тем, что в завтрашнем дне никто не может быть уверен, весной 1998 года у Любы возникло четкое ощущение надвигающегося краха. Какого? Экономического? Семейного? Личного? Она не знала. Но ощущение усилилось в мае, когда страну постепенно стала охватывать начатая шахтерами «рельсовая война». Сотни тысяч людей самых разных профессий перекрывали железные и автомобильные дороги, устраивали голодовки на рабочих местах, пикетировали здания областных и городских администраций и даже Дома правительства Российской Федерации.
Июнь стоял необыкновенно жаркий, город задыхался в стоячем раскаленном воздухе, и тревожное напряжение стало для Любы почти невыносимым. Каждое утро она с надеждой выглядывала в окно, но не видела ничего, кроме белесой, выгоревшей голубизны неба. Никакого намека на дождь или хотя бы на облачность.
– Что с тобой? – спрашивал Родислав, от которого не укрылась необъяснимая нервозность жены. – Что тебя беспокоит?
– Самое смешное – ничего, – признавалась Люба. – Ничего не происходит такого, из-за чего надо было бы сходить с ума. Но я тем не менее схожу. Может быть, с Колей что-то? У любой матери есть биологическая связь с ребенком, мать всегда чувствует, когда у ребенка что-то не в порядке. Господи, я даже боюсь подумать, что он…
