Лесли Уоллер - Банкир
– …Так вот что произошло на той неделе в радиостудии,– рассказывал Оуги Принс.– Мы решили разыграть этого радиосплетника так, чтобы он на всю жизнь запомнил. Ясно? И вот к полуночи мы привели девчонку в студию, как раз ко времени, когда…
Палмер кивнул Конну и равнодушно позволил Бернсу отвести себя к бару в углу комнаты, где тот широким жестом указал на целую батарею самых дорогих вин.
– Что будешь пить, Вуди?
Палмер отрицательно покачал головой: – Друзья за моим столом перестарались. Теперь я – пас.
– Ну, хоть чего-нибудь тебе плеснуть? Может, содовой?
– Лучше имбирного пива.
– …так вот, мы только ждали, чтобы подошло время десятиминутного выпуска последних известий. Ясно? – продолжал Принс.– Когда он читает сводку новостей, ему, конечно, нельзя ее прервать. Вот мы и воспользовались моментом: как только он включил микрофон и начал передачу, мы наполовину стянули рукава его джемпера и привязали его крепко-накрепко к стулу. А он все это время говорит в микрофон, и передача идет в эфир. Понятно? Затем мы стаскиваем с него брюки, и – представляешь – сидит он там без штанов и продолжает что-то лепетать о последних событиях. А голос у него такой – вот-вот взвоет. Потеха! Вот тут мы и приволокли в студию ту девчонку. Она принимается за работу. А парню остается еще минут восемь до конца передачи…
Конн слегка повернулся к Оуги Принсу. Его прожорливые глаза на минуту оставили в покое страницы книги, которую он перелистывал, и скосились в сторону Принса, чтобы проглотить анекдот. Калхэйн, почувствовав на себе тяжесть этого жадного взгляда, повернулся и подмигнул Конну.
Бернс упорно совал в руку Палмеру массивный бокал:– Слушай, я еще не встречал банкира, который отказывается пить!
– Возможно,– согласился Палмер.
– …и поработала же она,– продолжал Оуги Принс.– Все было рассчитано тютелька в тютельку. Ему еще 40 секунд оставалось читать, когда… ух! Ты бы слышал, как у него звучали последние строчки бюллетеня. Прямо в эфир! Мы так ржали, что чуть не прозевали конец передачи. Тут мы подхватили девку и мигом выкатились из студии, прежде чем начался следующий репортаж… Умора, да и только! – От смеха объемистые легкие Калхэйна еще более раздули его широченную грудь. Но вместо оглушительного рева Палмер, к своему великому удивлению, услышал лишь тихий и сдержанный смешок.
– Слушай, Оуги,– сказал Калхэйн,– может, стоит такой же номер отчебучить кое с кем из ораторов во время банкета?
Слух Палмера резануло визгливое кудахтанье Принса.
– Знаешь, я бы не рискнул, Вик,– ответил он, отдуваясь.– А парень так зол на меня за это, что я бегаю от него всю неделю.
– Он, что, хочет тебя вздуть, да?
– Да нет, он просто хочет узнать имя той девчонки,– сказал Принс,– а я ему не говорю.
Палмер поморщился от оглушительного хохота, потрясшего стены. Стоящий рядом с ним Бернс самозабвенно завывал от восторга. Резкие и пронзительные смешки Конна напоминали тявканье маленького, но задиристого пса и перекрывали восторженные взвизгивания Принса. Солидным фоном для этого восторженного ансамбля служил размеренный рокот Калхэйна, напоминающий гул большого барабана.
– Оуги,– начал было Эл Конн,– если б ты только…
– Ну нет, и ты, дружок, не узнаешь ее имени! – выкрикнул Принс.
Палмер воспользовался минутой нового пароксизма хохота, пересек комнату и уселся в кресло прямо против Калхэйна. Эффект был такой, как если бы в комнату вошел проповедник или супруга одного из присутствующих. Воцарилось напряженное молчание, и Палмеру вдруг пришло в голову, что когда попадаешь в среду малознакомой тебе тесной компании, то получаешь определенные преимущества и обретаешь нечто вроде права вето.
Все четверо настороженно воззрились на Палмера. Несмотря на свой немалый опыт, они не сразу нашлись, как разрядить создавшуюся напряженность. Наконец Конн опять засмеялся, только уже по-другому, будто вспомнил что-то забавное, но не имеющее никакого отношения к пошлой истории Принса.
– А я вот что скажу,– назидательно проговорил он,– покуда мы еще не утратили способности смеяться, жизнь чего-нибудь да стоит!
Теперь Бернс, как хозяин дома, взял на себя инициативу руководить дальнейшим развитием действия и перешел ко второму акту этого спектакля.
– Итак, весельчаки,– сказал он,– напоминаю вам, что до открытия следующей сессии законодательного собрания в Олбани осталось ровно полтора месяца.
– Ой-ой, беда! – простонал Калхэйн, с комической беспомощностью воздев к небесам свои огромные ручищи.
– Мак прав,– глубокомысленно заявил Конн.– Нам не избежать схватки, так или иначе придется разрубить этот узел: или даешь рыбу, или сматывай удочки!
Палмер с любопытством посмотрел на этого человека с алчными глазами. Не всякий сможет в одной фразе перемешать две метафоры и заключить их еще третьей – абсолютно не к месту.
– Насколько мне известно,– начал Палмер,– во-первых…
– Оуги, дорогуша,– перебил его Бернс, обернувшись к Принсу: – Ты ведь, кажется, куда-то спешил?
Принс сразу вскочил со своего места. Его мгновенная реакция подтвердила догадку Палмера, что репортер только и ждал этого сигнала.
– Да, да, сегодня же четверг, Мэкки,– торопливо проговорил Принс, направляясь к двери,– и у меня чертова куча всяких дел, я пошел.
– Ладно.– Бернс взял репортера за локоть, и они оба скрылись в вестибюле. Вскоре Палмер услышал, что они заговорили в несколько повышенном тоне, не то что ссорились, а просто, видимо, в чем-то не сошлись мнением. Палмер встал и подошел к бару, будто для того, чтобы добавить льду в свой бокал. Отсюда он мог видеть оживление жестикулирующего Бернса; он держал в руке большой черный бумажник. В конце концов Бернс пожал плечами, вынул ассигнацию и отдал Принсу, который спрятал ее в свой бумажник, почти такой же формы, как у Бернса. Палмер добавил еще кубик льда себе в бокал и вернулся на место.
– Насколько я могу судить,– начал он снова,– первое, что нам надо сделать…
Калхэйн медленно покачал головой, улыбнулся Палмеру и несколько раз поднял и опустил свои мохнатые брови.
Дверь в прихожую закрылась, и Бернс вернулся в гостиную, пряча на ходу бумажник во внутренний карман.
– Все на один лад,– пробормотал он, усаживаясь рядом с Палмером и кладя руку ему на колено.– Нельзя им доверять.
– Даже если они у вас на содержании? – спросил его Палмер.
Молчание нарушил громкий лающий смех Конна.
– Ждем от тебя ответа, милый Мэкки,– сказал он.
Бернс ухмыльнулся с притворным простодушием и столь же притворным огорчением. Его узкие ноздри при этом раздулись.– Для меня,– протяжно заговорил он,– нет более презренной профессии, чем профессия газетчика. Среди них, возможно, найдется несколько честных людей. Но знайте, дитя мое, вы и пары слов не успеете сказать о продажности политиков, полицейских или бизнесменов, как у газетчиков уже готова целая книга.
