Джоанн Харрис - Пять четвертинок апельсина
— Вы видали? — кинул он нам. — Видали, что этот засранец сделал? — Люк, словно не веря глазам, рассматривал свой окровавленный платок. Нос у него основательно распух, да и глаза тоже. — Видали оба, как он меня ударил, видали? — не унимался Люк. — Ни с того ни с сего. Да я тебя засужу, сдеру все до последнего гроша!
Поль повел плечами.
— Мы ничего такого не видали, — протянул он в своей медлительной манере. — Мы люди пожилые, глаза уже не те. Да и слышим плоховато.
— Так вы же наблюдали! — не отставал Люк. — Как же вы не видели! — Тут он заметил мою усмешку, глаза у него сузились: — Ах вот оно что! — злобно процедил он. — Вот откуда ветер дует, а? Решили пугнуть меня с помощью вашего приятеля gendarme, так? — Он перевел взгляд на Луи. — Умней ничего не придумали… — Он сдавил пальцами ноздри, чтоб остановить кровь.
— По-моему, для такой клеветы у вас нет оснований, — твердо припечатал Луи.
— Ах так? — взорвался Люк. — В таком случае мой адвокат…
— Понятно, вы расстроены, — перебил его Луи. — Как же, ветром опрокинуло ваше кафе. Тут, ясное дело, чего не нагородишь в такой ситуации.
Люк, опешив, уставился на него.
— Суровая выдалась нынче ночь, — без зла продолжал Луи. — Первый за октябрь ураган. Уверен, вы сможете получить страховку.
— Да и как такому было не случиться, — сказала я. — Такой высокий фургон, да на подставке, да у самого края дороги. Удивляюсь, как раньше-то не опрокинулся.
— Понял, — еле слышно сказал Люк. — Неплохо, Фрамбуаз. Ей-ей, неплохо. Вижу, вы изрядно поработали. — Он произнес это даже как-то льстиво. — Но сами понимаете, даже и без фургона я на многое еще способен. Мы еще на многое способны. — Он попытался улыбнуться, заморгал, снова принялся утирать нос. — Уж вы бы от греха отдали им, что они просят, — продолжал он тем же почти заискивающим тоном. — Так-то, мамуся. А? Что скажете?
Что мне было ему ответить? Глядя на него, я почувствовала, что стара. Думала, он сдастся, но вид у Люка в тот момент был наглый, как никогда: лисья физиономия хищно ухмылялась. Я — то есть мы с Полем — нанесла ему лучший, на какой способна, удар; но Люк, оказывается, непобедим. Как дети, пытающиеся поставить на реке запруду, мы мгновение упивались своей победой — перепуганным выражением на его лице; хотя бы ради этого уже стоило постараться. Но в конечном счете, как ни дерзки наши потуги, река все же сильнее. Луи, как и мы, провел детство на берегу Луары, твердила я себе. Он-то должен понимать. Все, что он натворил, просто так ему не сойдет. Я уже представляла себе армаду адвокатов, консультантов, городской полиции, — наши имена в газетах, раскроют наши тайные делишки. И почувствовала, что устала. Очень устала.
И тут увидала лицо Поля. Он улыбался своей неспешной, мягкой улыбкой и внешне выглядел придурковато, если бы не ленивая лукавинка в глазах. Поль надвинул свой берет глубже на лоб жестом одновременно и финальным, и комичным, и героическим, как рыцарь из древних хроник опускает забрало перед последней схваткой с врагом. И я еле удержалась, чтобы не расхохотаться.
— По-моему, мы могли бы, э-э-э, это дело уладить, — сказал Поль. — Может, Луи кое в чем и перестарался. Все они, Рамондэны, малость горячи и обидчивы. У них это в крови. — Он смущенно улыбнулся, повернулся к Луи: — Помнишь, тот случай с Гийермом? Он тебе вроде по бабке родня?
Дессанж слушал с растущим раздражением и ненавистью.
— По деду, — поправил Луи.
— Вот-вот, — кивнул Поль. — Горячая у этих Рамондэнов кровь. У всех у них. — Тут он снова заговорил по-местному; это в нем моя мать особенно не терпела: его косноязычие и его заикание, — теперь выговор у Поля сделался еще чудней, чем в прежние годы. — Помню, как пожаловали однажды ночью толпой к фермерской усадьбе, впереди всех старый Гийерм на своей деревянной ноге, помню все, что стряслось у «La Mauvaise Réputation». Похоже, дурная слава за этим кафе по сей день сохранилась.
Люк дернул плечом:
— Знаете, анекдотики прежних времен — тоже неплохо. Но в данный момент я бы…
— Всю заварушку подстроил один парень, — невозмутимо продолжал Поль. — Я бы сказал, чем-то на вас похож. Тоже городской, не здешний, иностранец, думал, наши деревенские — тупой и жалкий народ, вокруг пальца обвести ничего не стоит.
Поль бросил на меня беглый взгляд, как будто на лице у меня барометр, и он по нему проверяет нужный показатель.
— Правда, кончилось все плоховато. Разве нет?
— Хуже не придумаешь. — Язык плохо слушался меня. — Хуже не бывает…
Люк настороженно следил за нашими лицами:
— И что?
— Вдобавок тоже молоденьких девчонок любил, — мой голос мне показался глухим, далеким. — Поиграет — бросит. Использовал их, чтоб побольше разузнать. По-современному сказать, совращал малолеток.
— Понятно, в те годы у многих девчонок не было отцов, — вкрадчиво вставил Поль. — Понятно, война.
Я заметила, как в глазах у Люка блеснула искра. Он коротко кивнул, как бы отмечая про себя:
— Это вы на вчерашнюю ночь намекаете? Не ответив на его вопрос, я спросила:
— Вы ведь женаты, да? Он снова кивнул.
— Будет жаль, если ваша жена обо всем этом узнает, — продолжала я. — Совращение малолетних — дело некрасивое. Пожалуй, никак от нее такого не скроешь.
— Жена ничего не узнает, — быстро сказал Люк. — Девица не станет…
— Эта девица моя дочь, — просто сказал Луи. — А станет или нет, ее дело.
Снова кивок. Держался Люк вполне хладнокровно. В этом ему не откажешь.
— Ладно, — наконец произнес он. Даже почти выдавил из себя улыбку. — Ладно. Я понял.
Несмотря ни на что, он взял себя в руки. Бледность его была вызвана скорее злостью, чем страхом. Взглянул мне прямо в глаза, иронично скривил губы и многозначительно произнес:
— Надеюсь, мамуся, игра стоит свеч. Ведь, возможно, уже завтра вам понадобится немалое утешение. Возможно, завтра ваша маленькая горестная тайна просочится во все газеты и журналы страны. Достаточно мне до отъезда сделать пару телефонных звонков. Да и, честно говоря, скучища тут у вас редкостная, и если ваш приятель думает, что эта мелкая шлюшка, его дочь, хоть как-то ее скрасила… — тут он прервался, повернулся к Луи с язвительной ухмылкой и вмиг остолбенел, потому что полицейский резко щелкнул затвором наручников на одной его руке, потом на другой.
— Что такое? — прозвучало у Люка изумленно и даже насмешливо. — Ты что, совсем охренел? Мало того, что натворил, хочешь еще добавить? Что тут тебе? Дикий Запад?
Луи без всякого выражения смотрел на него.
— Моя обязанность вас предупредить, — сказал он, — что рукоприкладство и нанесение оскорблений караются законом и что мой долг…
